Мифы Древней Греции - Грейвз Роберт "Джон Дойл" Страница 4

На всех этих последовательных этапах, нашедших отражение в мифах, царь-жрец приобретал свое привилегированное положение благодаря браку с племенной нимфой, которой становилась победительница в беге среди женщин царского дома или младшая дочь младшей ветви, достигшая брачного возраста. Наследование трона оставалось матрилинейным (теоретически такая практика существовала даже в Египте), а царь-жрец и его «танист» поэтому всегда выбирались из числа мужчин, не принадлежавших женскому царскому дому. Так продолжалось до тех пор, пока царь не решался совершить инцест со своей наследной дочерью и тем самым вновь получал право на трон.

Многочисленные нашествия ахейцев в XIII в. до н.э. значительно ослабили матрилинейную традицию. Вероятно, в это время царь стал пожизненным правителем, а когда в конце II тысячелетия пришли дорийцы, патриархальное правление уже было общепринятым. Принц больше не покидал отцовского дома, чтобы жениться на чужой принцессе; она сама приходила к нему. Именно так Одиссей заставил поступить Пенелопу. Генеалогия стала патрилинейной, хотя рассказанная Псевдо-Геродотом в «Жизнеописании Гомера»[20] самосская история показывает, что еще какое-то время после возникновения Апаторий[21], т.е. празднества мужского родства, заменившего аналогичный праздник женского родства, существовала практика жертвоприношений матери-богине, при которых мужчины не имели права присутствовать.

Знакомая олимпийская система возникла как компромисс между эллинскими и доэллинскими представлениями: появилось божественное семейство из шести богов и шести богинь, возглавляемых Зевсом и Герой в качестве соправителей и образующих совет богов вавилонского типа. Однако после восстания доэллинского населения[22], фигурирующего в «Илиаде» как заговор против Зевса, Гера оказалась в подчиненном положении, Афина полностью признала над собой отцовскую волю, и, наконец, Дионис обеспечил мужское большинство в совете, заменив там Гестию. Хотя богини остались в меньшинстве, их полного изгнания, как, например, в Иерусалиме, не произошло, — ведь известные поэты Гомер и Гесиод «разделили между ними [богами] почести и круг деятельности и описали их образы» (Геродот II. 53), от которых не так-то легко избавиться. Более того, хотя система, при которой все женщины царской крови держались вместе под контролем царя, чтобы тем самым не дать возможности чужаку овладеть матрилинейным троном, была принята в Риме с возникновением института весталок и в Палестине, когда царь Давид создал царский гарем, она никогда не достигла Греции. Установление патриархата завершает период собственно мифа. За ним следует период исторической легенды, которая рассматривается в свете исторической практики.

Жизнь таких персонажей, как Геракл, Дедал, Тиресий или Финей, длится несколько поколений, поскольку это не имена конкретных персонажей, а их названия[23]. Тем не менее, хотя мифы и плохо согласуются с хронологией, они не лишены практического смысла, подчеркивая определенную черту традиции, каким бы искаженным ни оказалось ее значение в пересказе. Возьмем, например, странную историю со сном Эака, в котором муравьи падали с дуба-оракула, превращались в людей и заселяли остров Эгину, обезлюдевший по воле Геры. Здесь основными моментами, представляющими интерес, являются: тот факт, что дуб вырос из желудя, взятого в городе Додона, что муравьи были фессалийскими муравьями и что Эак приходился внуком богу реки Асоп. Вместе взятые, эти элементы представляют собой краткую историю переселения людей в Эгину в конце II тысячелетия до н.э.

Несмотря на схожесть сюжетов греческих мифов, любая конкретная интерпретация отдельных легенд невозможна до тех пор, пока археология не воссоздаст хронологию перемещения племен по Греции. Исторический и антропологический подходы — единственно разумны в данном вопросе; абсолютно беспочвенными являются утверждения, будто Химера, Сфинкс, Горгона, кентавры, сатиры и т.п. — слепые проявления коллективного подсознательного К. Юнга[24], которые не могли и не могут иметь определенного значения. Эпоха бронзы и раннего железа в Греции не была детством человечества, как это утверждает Юнг. Когда Зевс, например, проглатывает Метиду, а затем порождает Афину из своей головы, — это не безудержная фантазия, а оригинальная теологическая догма, в которой нашли отражение как минимум три конфликтных момента.

1. Афина — партеногенная[25] дочь Метиды, т.е. младшая ипостась триады, возглавляемой Метидой — богиней мудрости.

2. Зевс проглотил Метиду, т.е. ахейцы уничтожили ее культ и объявили носителем мудрости Зевса — своего патриархального бога.

3. Афина — дочь Зевса, т.е. поклоняющиеся Зевсу ахейцы пощадили храмы Афины на том условии, что ее приверженцы признают главенство Зевса.

Поглощающий Метиду Зевс и последующие события становятся сюжетом храмовых росписей; и так же, как эротический Дионис, некогда партеногенный сын Семелы, переживает повторное рождение из бедра Зевса, так и мудрая Афина вновь рождается из его головы.

То, что некоторые мифы оказываются на первый взгляд непонятными, — часто результат случайно или сознательно неверной интерпретации мифографом священных изображений или драматических ритуалов. Я назвал этот процесс «иконотропия»[26]. Примеры ее можно найти в любой религиозной литературе, старающейся скрыть радикальные изменения в древних верованиях. Случаи иконотропии обнаруживаются в греческой мифологии сплошь и рядом. Треножники Гефеста, которые «сами собою» могли приходить на собрание богов и возвращаться домой («Илиада» XVIII. 368 и сл.), это не предвосхищение автомобилей, как не без лукавства предполагает Ч. Селтман в книге «Двенадцать олимпийских богов»[27], а золотые солнечные диски с тремя ногами, наподобие герба острова Мэн. Они, очевидно, символизируют количество лет, состоящих из трех времен года, в течение которых «сын Гефеста» имел право царствовать на острове Лемнос. Далее, так называемый «суд Париса»[28], где герой приглашен решить спор о том, кто из трех богинь прекрасней, и вручить яблоко достойнейшей, — всего лишь свидетельство древнего ритуала, который ко времени Гомера и Гесиода уже не существовал. Вся троица — одна богиня в трех ипостасях: девственница Афина, нимфа Афродита и старуха Гера, причем Афродита не получает яблоко от Париса, а дарит его герою. Яблоко, символизирующее любовь богини, купленную ценой жизни, является для Париса своего рода пропуском на Острова Блаженных[29], т.е. яблоневый сад потустороннего мира, куда допускаются только души героев. Аналогичный подарок часто фигурирует в ирландских и валлийских мифах. Его же вручают Гераклу три геспериды, а Адаму — «матерь рода человеческого» Ева. Так, Немесида, богиня священной рощи, которая в более поздних мифах становится символом божественного возмездия гордым царям, держит в руке ветвь со свисающими яблоками — дар героям. Любой рай неолита или эпохи бронзы — это сад-остров; даже слово paradise[30] означает не что-нибудь, а «сад».

Наука о мифах должна начинаться с изучения археологии, истории и сравнительного религиеведения, а не в приемной психиатра. Хотя юнгианцы утверждают, что «мифы — это оригинальные откровения еще не осознающей себя психэ[31], непроизвольные свидетельства неосознанных психических событий», греческая мифология не более загадочна по содержанию, чем предвыборные карикатуры сегодня, и большей частью сложилась на территории, поддерживавшей тесные политические связи с минойским Критом — страной, достаточно развитой, чтобы вести архивы, строить четырехэтажные дома с канализацией, делать двери с замками, похожими на современные, иметь торговые знаки, единую систему мер и весов, а также календарь, основанный на длительных астрономических наблюдениях.