Анна Овчинникова - Век героев Страница 5

Он еще раз смерил взглядом Иолая (на это не ушло много времени) и спросил:

– Ты чей, мальчик?

Иолай молча смотрел на грозного полководца.

– Я спрашиваю, чей ты? Кто твой отец? – повысил голос Амфитрион.

Ификл тихо хмыкнул, но не решился в присутствии родителей на насмешку.

И Иолай как будто бы оглох и онемел…

Геракл уже знал, как каменно он умеет молчать в ответ на некоторые вопросы.

– Где ты живешь?!

Иолай напряг плечи при этом сердитом окрике, но снова ничего не ответил, и тогда полемарх, усмехнувшись, повернулся к жене.

– Метанаста! – коротко бросил он. – Ладно, пусть Мелесий отведет его в комнату рабов и накормит…

Иолай резко сжал кулаки, и Геракл понял, что следующим его движением будет отчаянный рывок к выходу. Тогда Геракл быстро взял нового приятеля за руку и негромко, но твердо сказал:

– Он мой родич!

Ификл сдавленно булькнул, а Иолай медленно повернул голову… Светло-зеленые глаза встретились с темно-серыми глазами, и маленький острый кулак в руке Геракла разжался, повернулся и снова сжался, вцепившись ладонь в ладонь.

Амфитрион высоко поднял брови, шагнул вперед, однако вся его решимость как будто иссякла на этом шаге.

Мегарон заполнила гулкая тишина, и никто никогда не узнал, о чем думал полемарх Фив в те нескончаемо долгие мгновенья, когда он молча смотрел на своего пасынка-полубога, крепко сжимающего руку нищего мальчишки в ожидании решения приемного отца.

Может, бывший правитель Тиринфа думал о том, что богиня Тюхэ[9] слишком неравномерно распределяет свои дары среди смертных, бросая под ноги одним лепестки роз, а другим – только их колючки? И что напрасно он надеялся когда-то, потеряв и свое царство, и царство жены, что на этом для них закончится проклятие рода Пелопидов.

Но вот настал тот день, когда Зевс решил поделиться своим семенем с Алкменой – и тогда полемарх понял, что проклятье только-только начало разворачивать черные крылья над его семьей.

О великие мойры, да разве он просил о высокой чести воспитывать сына Зевса, предназначенного громовержцем для неведомых грозных дел? Нет, он никогда об этом не просил, и уж лучше б ему было вновь и вновь выносить кровь и грязь войны, чем терпеть дурацкие слухи, назойливыми воронами вьющиеся вокруг его дома с тех пор, как Тиресий предрек рождение у Алкмены будущего великого героя!

С того треклятого дня у фиванской рвани как будто не было других дел, кроме как обсуждать все, что происходит в доме полемарха, на все лады трепля имя Амфитриона, Алкмены и их сыновей… Один из которых и вправду был всего-навсего сыном полемарха, зато второй – подумать только! – был тем самым любимым сыном Зевса, ненавистным пасынком Геры, ребенком-силачом, убившим чудовищных змей, будущим защитником людей и самих богов, героем, рожденным для великих подвигов и для великих страданий!

Эйя, а вы слышали, как Гера наказала служанку Алкмены Галантиаду? Когда у Алкмены начались схватки, ревнивая Гера села на пороге дома Амфитриона, крепко-накрепко сцепив руки, чтобы не дать сопернице родить. Она просидела так целые сутки, пока служанка не пустилась на хитрость: с радостным видом выбежала из дома и крикнула, что ее хозяйка уже родила. Богиня в отчаянии всплеснула руками, заклятье спало, и Алкмена наконец-то разродилась Гераклом… Но с тех пор по воле разгневанной Геры Галантиада зачинает через ухо, а рожает через рот, как это делают ласки… Клянусь жизнью моей любимой свиньи, это – чистая правда!

О великие мойры, сколько раз, слыша у себя за спиной такое неотвязное перешептыванье, полемарх завидовал последнему фиванскому бедняку, чья жена никогда не клала ему на колени ребенка, вольно или невольно зачатого ею от бога!

Что ж, Амфитрион стиснул зубы и выполнил волю богов, он воспитывал Алкида так, как надлежало воспитывать будущего героя – да разве стал бы он ради собственного сына собирать таких учителей, каких он собрал со всех концов Эллады ради Алкида? И (что уж там кривить душой!) к Ификлу никогда не съехались бы такие учителя, какие собрались отовсюду к «Прославленному Г’ерой» – Гераклу. Учить его почитали за честь полубоги и сыновья царей: сын Гермеса Автолик учил его борьбе, сын бывшего царя Этолии Тиндарея, Кастор, – стратегии боя, сын речного бога Эагра, брат великого певца Орфея, Лин – музыке… А какой шум поднялся в Фивах, когда знаменитый кентавр Хирон проскакал по улицам Кадмеи и остановился возле дома Амфитриона!

Амфитрион сам учил Алкида править колесницей и был доволен своим учеником…

Но вот теперь его пасынок стоит, стиснув руку безродного грязного заморыша, и глядит на приемного отца незнакомым решительным взглядом… И об эту решительность, как прибойные волны о скалу, разбиваются все гневные мысли полемарха о том, что ведь и он, Амфитрион, тоже потомок Зевса и Персеид! И он не должен спускать Алкиду его неслыханную наглость и вызывающие слова!

«Мой родич» – да как он только осмелился сказать такое?! Хвала богам, в их роду нет и не было нищих, бродяг, изгоев, метанаст!

Но…

«Мой родич» – значит, и родич Зевса тоже? Вот и думай теперь, как ответить на дерзкий вызов любимого сына громовержца, полемарх!

Эйя, а ведь в бою при виде направленного на тебя копья ты не колебался бы так долго, верно?..

– …А, мальчишки наконец-то вернулись! – весело сказал Ликимний, входя в мегарон. – Что, набегались, жеребята? А это что с вами за красавец?

– Послезавтра я запишу Иолая в списки фратрий, – с огромным трудом преодолевая каждое слово, медленно проговорил Амфитрион. – Алкмена, скажи Галантиаде, чтобы она привела мальчика в порядок…

– Спасибо, отец! – громко воскликнул Геракл.

– …А теперь ступайте, – словно не услышав этих слов, приказал сыновьям полемарх. – Вымойтесь, переоденьтесь и постарайтесь вести себя вечером так, чтобы мне не было стыдно за вас перед гостями!

Края облаков чуть порозовели, но это был еще не закат, а лишь предупреждение о приближающемся закате. В дубовой роще несколько раз коротко просвиристели цикады и смолкли, раздумав нарушать ленивую сонную тишину.

– Я никогда тебя не спрашивал, откуда ты тогда взялся в Фивах, – глядя в спину Иолая, задумчиво проговорил Геракл.

Иолай смотрел на далекий Змеиный Холм – так, как будто ничего интереснее в жизни не видел.

– Да, – не оборачиваясь, отозвался он. – Ты меня никогда об этом не спрашивал…

2

Дома полезнее быть, оставаться снаружи опасно…

В Долину Лани, что лежала в самом сердце Акарнанских гор, смогла бы добраться не каждая лань: обрывистые, поросшие лесом склоны, ущелья с грозными отвесными стенами, вершины, на которых по полгода лежал снег, обескуражили бы самого бесшабашного кентавра.

Жители долины нечасто видели чужих – тем больший поднялся переполох, когда однажды осенним утром по единственной тропинке, сбегающей в долину с гор, в деревню вошла девчонка лет пятнадцати с грудным ребенком на руках. Ее босые ноги были в крови, тело прикрывали жалкие лохмотья, тонкие светлые волосы мокрыми прядями прилипли к ввалившимся щекам, и глазевшие на чужачку крестьяне громко удивлялись, как она ухитрилась пройти через горные перевалы во время осенних дождей. Добраться сюда осенью даже из ближайшей деревни было под силу разве что Артемиде-охотнице!

– А ну как это и есть Артемида, медвежья богиня? Я слыхал, олимпийцы любят под видом смертных появляться среди людей! Помните, как однажды великая Деметра вошла в дом элевсинского царя Келея?..

– Ну ты сказанул, Антай! Какая там Артемида, Деметра? Да это просто бесстыжая распутница, нагулявшая ребенка неизвестно от кого и выгнанная от позора своей семьей! И я бы поступил так со своей Креусой, если б она притащила мне ублюдка в подоле!

– Хвала Зевсу, что у меня не дочери, а сыновья…

– Небось, эта девка – из дриопов, говорят, их женщины нагуливают уродов даже от кентавров…

– Но все ж-таки, как она прошла через Волчьи Горы? До Керинеи тащиться шесть дней даже летом, а уж сейчас… Спросите вон Эвридама, он однажды сдуру двинул через Перевал Циклопов после восхода Гиад!

Сквозь этот говор, сквозь удивленные, презрительные и враждебные взгляды девочка молча прошла по деревне и опустилась в пыль возле деревенского алтаря.

Ребенок тихо захныкал, и она так же молча дала ему грудь, а толпившиеся вокруг люди галдели все громче и громче, пока Анкей не крикнул, что распутницами и их ублюдкам место не у алтаря, а в выгребной яме! Тотчас мимо щеки «распутницы» просвистел камень, второй камень упал возле ее босых ног… Но чужачка только ниже согнулась над ребенком, и тогда из гомонящей толпы вышел коретер[10] Теллеас и остановился перед ней, опираясь на крючковатый кизиловый посох.

– Откуда ты? – сурово спросил Теллеас. – Кто ты такая? Эйя, тихо, вы, там! От ваших воплей свиньи скоро начнут выкидывать поросят!