Автор неизвестен - Махабхарата. Рамаяна Страница 6

Ранее мы говорили, что язык санскритского эпоса насыщен традиционными формулами и, в частности, сравнениями типа: «с лицом, подобным полной луне», «разящий, словно перун Индры», «похожий на ядовитую змею», «быстрый, как ветер», «словно огонь без дыма» и т. д. Такого рода формульные сравнения специфичны для «Рамаяны» не менее чем для «Махабхараты», свидетельствуя об ее устном происхождении. Но в то же время нельзя не заметить, что формулы в «Рамаяне» нередко подвергаются словно бы нарочитому изменению: расширяются, обрастают уточняющими деталями, превращаются в сложные тропы, рассчитанные на эмоциональный эффект.

Так, например, и в «Махабхарате», и в «Рамаяне» часто встречается формула «погруженный в океан скорби». Но вот в жалобе ракшаси Шурпанакхи на оскорбление, нанесенное ей Рамой, эта формула дополняется неожиданной метафорой:

Отчего ты не защищаешь меня, погруженную в необозримый океан скорби,Населенный крокодилами отчаяния, увенчанный волнами ужаса?

А в одном из плачей Дашаратхи эта же формула разрастается до четырех двустиший, становится развернутым синтетическим сравнением во вкусе средневековой санскритской поэзии:

Тоска по Раме — бездонная пучина, разлука с Ситой — водная зыбь,Вздохи — колыханье волн, всхлипывания — мутная пена,

Простирания рук — всплески рыб, плач — морской гул,Спутанные волосы — водоросли, Кайкейи — подводный огонь,

Потоки моих слез — источники, слова горбуньи — акулы,Добродетели, принудившие Раму уйти в изгнание, — прекрасные берега —

Этот океан скорби, в который меня погрузила разлука с Рамой,Увы! — живому мне уж не пересечь, о Каушалья!

Приведенный пример — а в подобных ему в «Рамаяне» нет недостатка — показывает, что творцами «Рамаяны» эпическая формула часто уже ощущалась как стертый образ, который следует оживить новым, нешаблонным стилистическим приемом. Такое использование формул, а также некоторые другие особенности стиля и композиции «Рамаяны», которых мы касались, свидетельствуют, что на позднем этапе в ее формировании все большую роль приобретало авторское, индивидуальное начало. Коренные свойства эпического языка и стиля, узловые моменты древнего сюжета остались неизменными, но далеко не все в поэме может быть объяснено безымянной эпической традицией. По всей видимости, сказание «Рамаяны» — по-иному и даже в большей степени, чем «Махабхараты» — подверглось целенаправленной обработке, причем обработке средствами уже не устной, а письменной поэзии. И поэтому именно «Рамаяна» открыла собою новую эпоху литературного творчества в Индии, эпоху, украшенную именами таких поэтов, как Ашвагхоша, Калидаса, Бхартрихари, Бхавабхути.

История создания древнеиндийского эпоса, определившая во многом специфику его внешнего облика и содержания, как мы видим, была длительной, сложной и необычной. Но не менее необычна его судьба уже после того, как он был создан. До сих пор не исчерпано то глубокое и многостороннее влияние, которое «Махабхарата» и «Рамаяна» оказали на литературу и культуру Индии и соседних с нею стран Азии.

Необозримо число произведений древних и средневековых индийских поэтов, прозаиков и драматургов, в которых либо целиком перелагаются «Махабхарата» или «Рамаяна», либо какой-нибудь заимствованный из них эпизод, миф, легенда. Еще более существенно, что вообще едва ли в санскритской литературе найдется такой автор, творчество которого было бы свободно от воздействия идей, образов и стилистики обеих эпопей. Поэтому не будет преувеличением утверждать, что в Индии, как ни в какой другой стране, эпическое наследие послужило непосредственной основой всего развития классической литературы.

Ситуация мало изменилась и тогда, когда санскрит в качестве ведущего литературного языка Индии уступил место живым языкам и диалектам. На каждом из этих языков существует по нескольку переводов и переделок «Махабхараты» и «Рамаяны», сыгравших, как правило, решающую роль в становлении новоиндийских литератур. И теперь еще повсеместно в Индии обе поэмы исполняются народными сказителями, а для современных поэтов сохраняют силу совершенного образца и примера. Вместе с тем не в меньшей степени, чем на литературу, древний эпос влияет в Индии на все сферы культуры и идеологии. Почитаясь священными книгами, «Махабхарата» и «Рамаяна» во многом способствовали оформлению национальной культурной традиции, выработке кардинальных религиозных, философских, нравственных идеалов и принципов. И любое идеологическое и общественное движение в рамках индуизма всегда стремится отыскать в них свои истоки и опереться на их авторитет.

Однако влияние «Махабхараты» и «Рамаяны» не ограничено одной Индией. Тем, чем «Илиада» и «Одиссея» Гомера были для Европы, «Махабхарата» и «Рамаяна» стали для всей Центральной и Юго-Восточной Азии. Камбоджийская надпись от 600 года рассказывает о чтении «Рамаяны» в местном храме. Приблизительно в то же время появились переложения древнеиндийского эпоса в Индонезии, Малайе, Непале и Лаосе. Не позднее VII века «Рамаяна» проникла в Китай, Тибет и затем Монголию, а «Махабхарата» в XVI веке была переведена на персидский и арабский языки.

Повсюду в Азии, так же как в Индии, знакомство с санскритским эпосом стимулировало, наряду с литературой, развитие культуры и искусств, прежде всего — живописи, скульптуры, театра. Содержание поэм, воспроизведенное на фресках многих индийских храмов, отражено и в гигантских скульптурных композициях Ангкор-Вата (Камбоджа), и на яванских барельефах в Прамбанане. Представления на сюжеты «Махабхараты» и «Рамаяны» составляют репертуар южно-индийской танцевальной драмы «катхакали», классического камбоджийского балета, таиландской пантомимы масок, индонезийского театра теней «ваянг».

Во вступлении к «Махабхарате» говорится:

Одни поэты уже рассказали это сказание, другие теперь рассказывают,А третьи еще будут рассказывать его на земле.

С этими словами перекликается и двустишие из «Рамаяны»:

До тех пор, пока на земле текут реки и высятся горы,Будет жить среди людей повесть о деяниях Рамы.

Хотя подобного рода гордые утверждения обычны в памятниках древних литератур, по отношению к санскритскому эпосу они, как мы убедились, поистине оказались пророческими. И эти пророчества обретают особый смысл в наши дни, когда «Махабхарата» и «Рамаяна» преодолевают новые временные и географические границы.

П. Гринцер.

МАХАБХАРАТА

Перевод С. Липкина.

Подстрочные переводы О. Волковой и Б. Захарьина.

[СКАЗАНИЕ О СЫНЕ РЕКИ, О РЫБАЧКЕ САТЬЯ́ВАТИ И ЦАРЕ ШАНТА́НУ]

[Обещание Ганги]

Подстрочный перевод О. Волковой.

В реченьях правдивый, в сраженьях всеправый,Маха́бхиша был властелином державы.

В честь Индры заклал он коней быстролетных,[2]Почтил его множеством жертв доброхотных.

От Индры за это изведал он милость:На небе, в бессмертии, жизнь его длилась.

Однажды пред Брахмой, спокойны и строги,Предстали, придя с поклонением, боги.

Пришли и подвижники с царственным ликом,Махабхиша был на собранье великом,

И Ганга, река наилучшая, к деду,Блистая, пришла на поклон и беседу.

Подул неожиданно ветер с востокаИ платье красавицы поднял высоко.

В смущенье потупились боги стыдливо,И только Махабхиша страстолюбиво

Смотрел, как под ветром вздымается платье.Тогда он услышал от Брахмы проклятье:

«Средь смертных рожденный, ты к ним возвратишься,И, смертный, ты снова для смерти родишься!»

Махабхиша вспомнил, бессмертных покинув,Всех добрых и мудрых царей-властелинов.

Решил он: «Прати́па отцом ему будет, —Он царствует славно и праведно судит».

А Ганга, увидев Махабхишу, разомК нему устремила и сердце и разум.

Пошла, приближаясь к закатному часу.Пред Гангою восемь божеств, восемь ва́су[3],

Предстали тогда на пустынной дороге.В грязи и пыли еле двигались ноги.

Спросила: «Я вижу вас в жалком обличье.Где прежние ваши краса и величье?»

«О Ганга, — ответили васу в унынье, —Ужасным проклятьем мы прокляты ныне.

За малый проступок, терзаясь душевно,Мы благостным Ва́сиштхой прокляты гневно.

Приблизились мы по ошибке, случайно,К святому, молитвы шептавшему тайно.

Нас проклял подвижник в неистовой злобе:«Вы будете в смертной зачаты утробе!»

Со знающим веды[4] мы спорить не можем,Но просьбой тебя, о Река, потревожим:

Стань матерью нам, чтобы вышли мы сноваИз чрева небесного, не из земного!»

На них посмотрела, светла и прекрасна,И ясно промолвила Ганга: «Согласна!

Вы явитесь в мир из божественной плоти.Кого ж из людей вы отцом назовете?»

Ответили васу: «Из рода людскогоОтца для себя мы избрали благого.

То отпрыск Пратипы, чье имя Шанта́ну,Правдивый, не склонный к греху и обману».

Ответила: «Вас от беды я избавлю,И вам и ему наслажденье доставлю».

Для васу надежда открылась в страданьях.Сказали: «Текущая в трех мирозданьях! [5]

Тогда лишь вернемся к небесному роду,Когда сыновей своих бросишь ты в воду».

Ответила Ганга: «Я вам не перечу,Но, чтобы со мною запомнил он встречу,

Когда перед ним как супруга предстану, —Последнего сына отдам я Шантану».

Воскликнули васу: «Да будет нам счастье!Мы все по восьмой отдадим ему части

Мужской нашей силы, и крепкого сынаРодишь ты на свет от того властелина.

Добро утвердит он, прославится громко,Но сын твой умрет, не оставив потомка».

И васу покой обрели и здоровье,Как только с Рекой заключили условье.

[Рождение Шантану]