Легенда о Гаруде - Павел Олегович Михель Страница 6

— Хуйню говоришь.

Веселина извернулась, чтобы заглянуть в глаза Борису. Чтобы успокоить её, он решил не отворачивать взгляд. Та хрупкая призрачная тень ещё могла несколько секунд из гордости подавить в нём тянущее чувство опасности, что уже не проходило никогда.

— Видишь? — спросил Борис.

— Точно не во мне дело?

— Нет, — покрутил головой Борис. Он и хотел с ней поделиться, но как? Слова камнями встревали в горле, болью не давая прорезать звуки. Несколько раз он уже подходил к ней, спокойной и нежной, словно к маме из детства, брал за руку, но сразу же отходил, ударившись током собственного отчаяния. Будто что-то внутри него запускало динамо-машину, и он наполнялся противоположным от мира зарядом.

Веселина приобняла его за голову, прижимая к собственному, полному нежности и внутренним смирением, телу. Борис почти заплакал даже, но в последний момент совладал с нахлынувшими чувствами тоски по несуществующему в его жизни, и успокоился.

Борис избегал смотреть в отражения, испуганно отворачивая взгляд и стараясь маленькими шажками пройти быстрее. Он гулял, словно страдая и стыдясь своего существа. Несмотря на это, иногда он встречал другого, появлявшегося вдруг на одной из улиц — буднично выходящего из-за поворота. Другой снова протягивал ему руку и, улыбаясь, ждал. Борис разворачивался и бежал. После этого улица растворялась линиями и штрихами, становясь ничем. Так исчезал двор за переулком, улица за проспектом. Каждый раз Борис сильно злился этому, но поделать ничего не мог. Ему оставалось только бить своими кулачками твёрдую стену, а той терпеливо принимать несправедливое наказание и ждать с надеждой.

Остался только его дом и двор. И Борис бережно охранял его, стараясь не смотреть даже на землю — просто глядеть в небо, зная, что где-то внизу ещё булькает жизнь. Ему хватало звуков незамечающей холода осени детворы и шарканья усталых ног у подъездов.

Когда он стоял на общем балконе, вдруг, открылась дверь лестничной клетки. Но, вместо привычного соседа, что не любил для пользы здоровья пользоваться лифтом и поэтому ходил пешком, встретил другого. Он, как обычно, молча подошёл и встал рядом, внимательно смотря на крохотный горизонт оставшегося мира, за которым простиралась бесконечная серость. Быстро-быстро стены дома начали наполняться ею, будто заклинание, что спасало их раньше, пропало. Углы становились контурами, а контуры — тонкими линиями. Детвора исчезла в тумане неизвестности, звуки затихли. Тишина, казалось, затекала в уши и своей липкой жижей заполняла мозг.

Кое-как нащупав дверь коридора с квартирами, Борис захлопнул её в ужасе, побежал к себе и скрылся дома. Он тяжело дышал и капли пота катились по его холодному лбу, создавая влажные каналы на лице и заполняя поры невкусной солью.

В дверь постучали. Борис в ужасе забежал в комнату и прижался к безжизненному холоду батареи. Он схватил её ручонками, будто та могла каким-то образом пустить его к себе внутрь, где он, окружённый металлом, был бы в безопасности. Пусть и бедной, но безопасности.

Отсюда он мог видеть дверь, но старался отвернуться как можно больше в батарею.

— Кто-то стучит… — проговорила Веселина, вставая.

— Не иди, — протянул писком Борис. — Не надо…

Не слыша его, она встала, откладывая книгу, и пошла к двери.

— Может из ЖЭКа?.. — спокойно размышляла она.

— Не надо…

Но Веселина не слышала его, и будто совсем не замечала сидящего испуганного ребёнка у батареи. Она кротко последовала на стук, и открыла дверь.

— Никого, — с приятным удивлением проговорила женщина. Борис удивлённо повернулся. Веселина держалась рукой за проём, осматривая пустоту, а затем сделала шаг вперёд: — Кто там?.. А, это ты, любимый. Привет, — с облегчением и радостью добавила пустоте.

Она шагнула туда, и женщина, став силуэтом, а затем и линиями, исчезла. Осталась лишь открытая тяжёлая дверь, безразлично наблюдавшая за леденящей экзистенциальной трагедией.

Борис с ужасом прижался к батарее спиной, пытаясь стать с ней одним целым — теперь уже не оставалось ничего, что бы держало его в человеческой форме. Будь он чуть увереннее, то закричал. Но он тихо стонал, почти в безумии хватая себя свободной рукой, а другой держался за металл, словно это был якорь, что удерживал его душу в жизни.

Неожиданно из пустоты проявился силуэт, в квартиру зашли. Это был другой. Он спокойной осмотрелся, улыбнулся знакомым близким вещам, потрогал их радостными пальцами, и уверенно прошёл к Борису.

— Нет! Уйди! — закричал Борис, вжимаясь в угол. Но другой не уходил.

Когда их разделяла пара шагов, Борис закрыл глаза, надеясь исчезнуть от страха. Вместо этого на себе он ощутил теплоту обнимающих рук. И заплакал.

Худой мужчина что-то записал себе в блокнот после слов пациента. Он несколько секунд подумал, глядя в окно.

— Думаю, это наша последняя встреча, — заключил он, наконец.

— Неужели всё? — с огорчённой улыбкой спросил мужчина напротив. Он сделал последний глоток, заряжаясь теплотой чая, и поставил нежную белую чашечку на стол. — Артур, неужели вам так неинтересны деньги, что вы не хотите работать?

Теперь на нём не было ни костюма, ни надменности, ни напускного величия. Наоборот, в своей простой клетчатой рубашке мужчина выглядел намного живее и интереснее, чем прежде в строгом красивом и ровном наряде. Заменивший дорогие часы небольшой фитнес-браслет подчёркивал этот человечный и доступный образ. В последнюю свою встречу, эти два человека выглядели равно и одинаково очаровательно.

Психотерапевт усмехнулся.

— Вам это уже не нужно. А есть те, кому нужно. Вы проделали большой путь, стали открытым к жизни и проработали родительские травмы: смерть матери в детстве и холодность отца после этого. Вы не ушли в алкоголизм как он, а решили бороться и жить. Это достойно уважения — миллионы людей выбирают другой путь.

Пациент смущённо сидел напротив. Раньше такая похвала заметно поощрила его самолюбие, а теперь ощущалась излишней: будто его благодарят за то, что он дышит.

— Я же вам говорил уже: не смущайте, — улыбнулся пациент. — Да и моя жена тут больше сделала: заставила меня прийти, начать. Это же самое сложное. А так бы и дальше жил, ничего не видя.

Пациент взглянул в окно и восхитился лучами редкого в такую погоду солнца, что рассеивались в