Анна Овчинникова - Век героев Страница 7

– …Нет уж, дудки, я туда больше не пойду! У меня и так от их дурацких рогов во-от такой синячище!

– Ну и нянчись со своим фингалом, Эврипил! А я обязательно пойду, мне понравилось с ними играть!

– И я тоже пойду!..

– И я! Притащу им ячменной каши, чтоб они не портили наших овец…

– Думаешь, они не сбрехали, Филандор?

– Не-е, они же поклялись великим Паном! А отец говорит, что такую клятву не нарушает ни один сатир…

Филандор вдруг умолк и остановился так резко, что Иолай, любовавшийся на отобранную у сатира дудку, с ходу натолкнулся на него.

– Ты чего? Голую нимфу увидел?

– Смотрите! – прошептал Филандор, показывая на серо-черную пелену, поднимающуюся из-за холма.

– Что это?.. – тоже шепотом спросил Эврипил.

Мальчишки переглянулись, помедлили и стремглав бросились вверх по склону. Один за другим они взлетели на вершину холма – и сразу замерли, присели, сжались.

Отсюда до деревни было уже рукой подать… Но разве это была их деревня?

Нет, в центре долины как будто бушевал разъяренный вулкан!

Над горящими посевами стелился дым, а когда ветер прижимал черные клочья к земле, становилось видно, как мечутся у пылающего частокола перепуганные овцы, как взметаются снопы искр от рушащихся домов, как мелькают в багровой кутерьме силуэты чужих людей в шлемах с высокими гребнями.

Это невероятное зрелище приковало укротителей сатиров к месту, начисто лишив их мыслей, сил, языка, и они долго молча таращились на завораживающую свистопляску дыма и огня…

Пока истошный визг – то ли гибнущей свиньи, то ли гибнущего человека – не встряхнул их с ног до головы.

– Драпаем в лес! – крикнул Филандор.

Его голос сорвал всех с места, как порыв ветра срывает опавшие листья: да, надо было прятаться, спасаться, бежать, пока бушующая в деревне огненная смерть не захлестнула и этот холм!

Все наперегонки бросились к лесу, но Иолай вдруг выронил дудку, вскрикнул:

– Мама! Дедушка! – и сломя голову помчался к деревне, даже не оглянувшись на чей-то испуганный оклик:

– Иолай!..

Всхлипывая и дрожа от нетерпения, он пробился сквозь бестолковую мемекающую овечью толкотню, подбежал к огромному костру, в который превратился дом Эврипила – и увидел его мать, лежащую на спине под частым дождем искр. Иолай рванулся было к Анфее, но остановился как вкопанный при виде безобразного розового клубка, хотя не сразу понял, что это внутренности, вывалившиеся из ее распоротого живота.

Он замер, осел на подогнувшихся ногах, и все вокруг тоже замерло, только ласточки продолжали с отчаянным щебетом метаться над своими горящими гнездами… Но потом щебет заглушили страшные вопли, грянувшие неподалеку (разве люди могут так кричать?!) – и Иолай с тонким писком рванулся вперед.

В руке у него откуда-то взялась короткая палка с обугленным концом; сжимая это смешное оружие, стараясь не кашлять от дыма, рвущего горло, разъедающего глаза, он в беспамятстве мчался сквозь жар, от которого у него только чудом не вспыхивали волосы, и уже не останавливался при виде мертвых изуродованных тел.

По всей деревне как будто свирепствовал неумолимый Арес со своими неистовыми сыновьями Фобосом и Деймосом, сжигая, терзая, уничтожая все на своем пути.

Иолай больше не плакал, слезы высохли у него на щеках, пока он бежал от южной окраины деревни к северной и видел то, что он никогда потом не сможет забыть.

Он видел отрезанные головы, торчащие на кольях рядом с сохнущими горшками, он видел жалобно скулящую собаку со страшной раной в боку, брошенную умирать на деревенском алтаре, он видел раздетую догола маленькую Астиоху, лежащую рядом со своей голой истерзанной матерью, он видел груду обезглавленных тел, сваленных возле деревенского источника, который был для жителей деревни еще святее, чем алтарь…

У оскверненного источника пили воду, орали и хохотали шестеро воинов в кожаных панцирях, в шлемах с красными гребнями: их голоса были похожи на рев пожара, на их бронзовых поножах и рукоятях мечей горели отблески огня. Чужаки не заметили маленькую фигурку, проскользнувшую мимо и скрывшуюся в дыму, и те бандиты, что грабили дома в уцелевшей от огня северной части деревни, тоже не заметили Иолая.

И он несся вперед, неудержимый и быстрый, как Гермес, стараясь не смотреть на изувеченные тела, которые были живыми людьми еще сегодня утром…

Возле самого дома его чуть не сбила с ног дико визжащая свинья с опаленной спиной, он с трудом увернулся – и сам завизжал пронзительно и дико при виде распростертого на спине Теллеаса. Коретер лежал возле порога дома, неподалеку валялся его любимый кизиловый посох.

– Дедушка!!.

Иолай отбросил палку, в два прыжка очутился рядом со стариком, упал на колени и обмер… Нет, это не было дедушкиным лицом!

Коретер встретил смерть с открытыми глазами, и меч рассек его голову ото лба до подбородка, мгновенно отправив его в Аид.

Иолай не знал, сколько времени он просидел, в оцепенении глядя на изуродованное лицо Теллеаса, как вдруг короткий хриплый хохот заставил его в ужасе вскинуть голову: гигант в медном панцире, в кожаном шлеме с красным гребнем широкими шагами приближался к нему от дома Лисианассы.

Надо было спасаться, бежать, удирать, но непреодолимый страх спеленал мальчишку по рукам и ногам, словно липкая толстая паутина. Сжавшись в комок, втянув голову в плечи, он оцепенело таращился на надвигающегося убийцу, на его блестящий медный панцирь, на растрепанный красный гребень над шлемом, на матовый от крови меч в закованной в серебряный щиток руке – наверное, вот так и должен выглядеть сам бог Арес! А от бога не спрячешься, не убежишь, бесполезно сопротивляться бессмертному убийце, какой бы ужас ни терзал твое перекрученное отчаянием тело…

Новый хохот полоснул Иолая по сердцу и наконец-то порвал облепившую его паутину: страх оказался сильнее смертного оцепенения. Мальчишка вскочил, чтобы метнуться обратно в огонь и дым, туда, где можно было спрятаться, затеряться, спастись! Но его ставшие предательски непослушными и слабыми ноги зацепились за посох Теллеаса, Иолай упал, с жалким криком перевернулся на спину – и увидел над собой взлетающее лезвие окровавленного меча…

А потом он видел уже не меч и не сжимающую этот меч руку, а лишь бородатое лицо с плоским перебитым носом, со старым шрамом на щеке, с горящими из-под козырька шлема прищуренными темными глазами…

– Иола-а-а-ай!!!

Хлоя выметнулась неизвестно откуда, в стремительном броске рванулась к сыну, с ходу упала на него, судорожно его обнимая, подминая его голову себе под грудь – и меч, нацеленный в сердце мальчишки, с хрустом врезался в ее позвоночник, прошел сквозь ее тщедушное тело и вонзился в грудь Иолая, но уже только самым концом острия.

Бандит с ругательством выдернул меч из спины сумасшедшей девчонки и злобно уставился на щербатый клинок: теперь придется полдня заглаживать зазубрину, оставленную на мече хребтом этой бешеной суки! Убийца плюнул на слабо дергающееся тело, но наносить второй удар не стал, пожалев и без того попорченное оружие; вложил меч в ножны, поднял с земли медную фиалу, которую обронили его дружки, и зашагал прочь.

Он не оглядывался и не увидел, как мальчишка выбрался из-под тела убитой матери и затеребил ее за плечо, широко разевая рот в беззвучном горестном крике. Закричать вслух Иолай так и не смог, лег в пыль рядом с Хлоей, с тихим щенячьим прискуливанием засунул голову ей под мышку и затих…

Изменившийся ветер погнал огонь на север, впереди огня топали тяжело нагруженные добычей мулы, подгоняемые древками копий. Больше в деревне нечего было взять, пора было спасать то, что удалось найти в домах здешних нищих землекопателей!

Никто из оставшихся в живых обитателей деревни так и не узнал, откуда взялась эта банда в Долине Лани и куда она потом исчезла. Да и думали уцелевшие крестьяне не об этом, а о том, как им выжить на обугленных развалинах своих домов, среди сгоревших на корню посевов и перерезанного скота.

Из пятидесяти домов огонь пощадил лишь тринадцать, и погребальных жертв едва хватило на шестнадцать мужчин, двадцать три женщины и восемнадцать детей, отправившихся в один и тот же день в сумрачное царство Аида.

Но все-таки подземные боги получили положенные жертвы, и длинный ряд наспех слепленных глиняных гробов-ларнаков вытянулся вдоль сгоревшего частокола деревни.

Горький ветер осыпал пеплом медовые лепешки на груди у мертвецов: придется Церберу на сей раз удовольствоваться горькой подачкой вместо сладкой! И таким же горьким был многоголосый плач тех, кто бился о черную землю возле открытых гробов.

Плакал маленький Эврипил у гроба убитой матери, выла и грызла землю Электра, потерявшая мужа и троих детей, призывал страшные проклятья на головы убийц Гиерон, чьи семья погибла под развалинами сгоревшего дома, рыдал над младшим братом Филандор, повторяя, что если бы он взял с собой Фока на Сатиров Луг, малыш остался бы жив… Даже всегда сдержанный и хладнокровный Мелий рвал волосы и голосил о своем единственном сыне, вымоленном, выпрошенном пятнадцать лет назад у Зевса и отнятом теперь безжалостным Аресом!