Анна Овчинникова - Легенды и мифы Древнего Востока Страница 70

И вот Гильгамеш получил такой удар, что покачнулся и упал на одно колено.

— Слава тебе, наш спаситель! — завопили урукцы и кинулись целовать Энкиду руки и край одежды. — Слава смельчаку, посланному в Урук самими богами!

— Да, теперь я вижу — ты тот, кто явился мне недавно во сне, — пробормотал Гильгамеш. — Мать сказала — тебе суждено стать моим защитником, другом и братом, но если бы ты ударил немного сильнее, тебе некого было бы защищать, слышишь, братец?

— Ты тоже неслабо бьешь, — отозвался Энкиду, подавая упавшему руку. — Что, угомонился или продолжим?

— Лучше сойдемся на ничьей, — предложил Гильгамеш. — Как, согласен?

Герои посмотрели друг на друга, засмеялись и, взявшись за руки, пошли в храм Эгальмах, к жрице Нинсун.

— Мама, посмотри! Вот человек, который недавно привиделся мне во сне, — Энкиду, дитя бескрайней степи. Он осмелился бросить мне вызов и чуть не одолел меня в драке, он горько упрекал меня за бесстыдные буйства! Помнишь, ты обещала принять его как младшего сына? Так вот он, мой брат, одари его материнским словом!

— Наконец-то нашелся человек, образумивший моего бедового неслуха!. — воскликнула жрица, ласково касаясь золотых кудрей Энкиду. — Богатой жертвой я почту богов за то, что они послали Гильгамешу такого друга, а мне — младшего сына, отраду моего сердца!

С того дня Энкиду зажил бок о бок с Гильгамешем, вместе с царем верша дела во дворце, одеваясь в роскошные наряды, угощаясь изысканными яствами и тонкими винами… Но никак не мог привыкнуть к пестрой, шумной и суетливой жизни Урука.

День ото дня побратим Гильгамеша становился все печальнее и мрачнее, и наконец царь не выдержал и напрямую спросил, что его тревожит?

— Почему тебе даже праздник не в радость? Почему ты то молчишь, то ноешь, то злишься? У тебя есть все, о чем мечтает любой смертный, так скажи — что еще твоей душе угодно?

— Если это все, о чем мечтают люди, — значит, я не создан для того, чтобы быть человеком! — проворчал Энкиду. Посмотрел на товарища и с тоской воскликнул: — Гильгамеш, моя сила утекает, как вода сквозь пальцы! Не могу я больше сидеть без дела. В этом городе я чувствую себя, как зверь в ловушке: здесь повсюду стены, крыши и снова стены! В кривых закоулках Урука даже ветер не дует: похоже ему, словно птице, обломали крылья…

Энкиду понурил голову, и Гильгамеш долго не знал, что ответить другу.

— Энкиду, ты когда-нибудь слышал о великане Хум-бабе, что охраняет кедры в лесах Ливана? — наконец прервал молчание царь.

— Конечно, слышал! — удивленно ответил тот. — Думаешь, если я жил со зверями, я безмозглый темный неуч? Нет, даже по степи идет молва про ливанского великана, про его кровожадность, до которой далеко самому свирепому льву-людоеду!

— Верно! Ну, что ты на это скажешь? Если мы убьем Хумбабу и нарубим кедра в его заповедных лесах — это будет дело, достойное славы!

— Гильгамеш, ты серьезно?! Но послушай: самая глупая птица, только что вылетевшая из гнезда, — и та знает, что нельзя приближаться к лесам Хумбабы! Его дыхание несет смерть, его рев валит вековые деревья! Ты стремишься к славе — отлично, но зачем тебе посмертная слава?

— И ты только что упрекал меня за безделье! — насмешливо воскликнул царь. — А теперь, когда я предлагаю настоящее дело, пытаешься меня отговорить? Ладно, если хочешь, оставайся в Уруке, я один отправлюсь в гости к Хумбабе!

Приняв решение, Гильгамеш всегда действовал очень быстро.

В тот же день лучшие мастера Урука получили приказ изготовить боевые топоры в три таланта[121] весом и кинжалы весом в два таланта каждый. Во всех мастерских не хватило на это оружие бронзы, и Гильгамеш недолго думая велел снять запоры с городских ворот…

Увидев, что с ворот начали снимать семь массивных засовов, урукцы поняли, что их неугомонный царь задумал какое-то неслыханное дело. Перед царским дворцом столпились встревоженные женщины, мужчины, дети; шум стоял до небес, но все стихло, когда Гильгамеш вышел и обратился к народу с речью. Услыхав, что их повелитель собирается сразиться с великаном Хумбабой, все люди заплакали и заголосили. Ох, хоть и крут частенько бывал их царь, но как же остаться вовсе без властелина? Что будет со стадом без пастуха, с войском — без командира?

— Умоляем тебя, не кидайся в бой, как безрассудный мальчишка! — склонились перед Гильгамешем седобородые старцы. — Ни одному смертному не одолеть Хумбабу! Его дыханье несет смерть, его голос гнет вершины кедров, даже птицы облетают его владения стороной!

— А я тебе что говорил? — буркнул Энкиду.

Но Гильгамеш, смеясь, оглянулся на друга:

— Вы меня до смерти испугали! И теперь я обязательно должен убить Хумбабу, ведь пока он жив, я не смогу спать от страха!

— Что ж, да хранит тебя богиня Иштар, — печально промолвили старцы. — Пусть осветит твой путь лучезарный Шамаш!

Люди заплакали еще громче, а Гильгамеш поднял к небу ладонь и торжественно поклялся:

— Если Шамаш поможет мне одолеть Хумбабу, если вернет меня невредимым домой — я всю жизнь буду славить его и чтить богатыми жертвами!

После этого герои опоясались оружием и приготовились к опасному походу.

III

Еле вырвавшись от старейшин, готовых без конца давать им премудрые наставления, Гильгамеш и Энкиду зашагали в храм Эгальмах проститься со жрицей Нинсун.

Глядя снизу вверх на своего могучего сына, женщина печально выслушала его слова:

— Мама, мы уходим сражаться с великаном Хумбабой! И пока мы не убили жестокого хранителя кедров, пока не изгнали зло из этого мира и не вернулись домой с победой, моли за нас Шамаша — я знаю, бог услышит слова своей жрицы!

Нинсун молча скрылась в дальних комнатах храма и вскоре появилась оттуда в жреческом одеянии, в богатом ожерелье, в высокой тиаре. Окропив землю чистой водой, она зажгла перед кумиром Шамаша благовонное куренье, положила перед богом мучную жертву и обратилась к нему то ли с жалобой, то ли с молитвой:

— Для чего ты дал Гильгамешу неусыпное сердце,Для чего покорил ты моего сына?Ты коснулся его, и он уходитНа Хумбабу дорогою отдаленной,В бой вступает, который ему неведом,Неизвестное дело затеял ныне.Вплоть до дня, когда он уйдет и вернется,Вплоть до дня, когда он достигнет кедров,Поразит могучего, поразит ХумбабуИ погубит зло, что тебе ненавистно,Ты, когда он повернется к небу,Он к тебе повернется, Айя, невеста, помни!

Погасила Нинсун курильницу, сняла тиару и обратилась к Энкиду:

— Энкиду, мое счастье, мое веселье! Береги Гильгамеша, будь ему опорой в трудном походе. А я не устану молить богов, чтобы они вернули вас обоих в Урук живых и невредимых!

Приподнявшись на цыпочки, жрица повесила на шею Энкиду талисман, и степной человек поклялся:

— Как бы долго ни продлился путь, я буду рядом с Гильгамешем! В какое бы пекло он ни полез, я его не оставлю!

IV

Долго шли герои на запад то по дороге, то без дороги — и на третий день достигли дальнего притока Евфрата. Устроив привал на берегу реки, они принесли жертву богам, утолили голод и улеглись спать…

Но посреди ночи Гильгамеш вдруг проснулся с пронзительным криком.

— Что случилось? — привстал разбуженный Энкиду. — Что ты кричишь, как будто скорпион укусил тебя в ухо?

— Друг, мне привиделся страшный сон: огромная гора обрушилась сверху и нас с тобой придавила!

— Не объедайся перед сном, тогда не будут мучить кошмары, — зевая, посоветовал Энкиду. — Кстати, почему ты считаешь этот сон страшным? Наоборот, он явно сулит нам удачу: как рухнула та гора, так рухнет и убитый нами Хумбаба!

За три дня друзья отмахали длинный путь, а когда остановились на ночлег, поужинали и уснули, Гильгамеш снова разбудил Энкиду громким воплем.

— Что тебе приснилось на этот раз? — сонно поинтересовался тот. — Небось, как я намял тебе бока возле дома красотки Ишхары?

Но Гильгамешу было не до шуток.

— Нет, мне привиделся дикий тур, который чуть не поднял меня на рога, — от его гневного рева дрожало небо! Потом блеснула молния, загорелась земля, но хлынувший дождь потушил пламя…

— Отличный сон! Дикий тур — это Шамаш, который решил испытать твою храбрость. А дождь послал твой божественный предок Лугальбанда, значит, он поможет нам расправиться с Хумбабой. Перестань беспокоиться, ложись и спи!

День за днем Энкиду с Гильгамешем шли все дальше в сторону заходящего солнца — и наконец завидели впереди горы Ливана.