Николай Грязев - Поход Суворова в 1799 г. Страница 17

Вот мое описание Тейфельс-лоха, или иначе называемого Урзерн-лоха, и описание чудесного Тейфельсбрике: оно не украшено никакими богатыми вымыслами, никакими кудрявыми выражениями, могущими восхитить воображение читателя и привести в восторг его душу; судьба не наградила меня сими изящными талантами, сим пламенным воображением, коим достигают до цели своих желаний и переливают свои чувствования в души других; по крайней мере, описание мое близко к самому подлиннику, без излишностей и недостатков, и составляет сущность всех главных частей, образующих сей страшный проход, именуемый Чертовым мостом. Любопытствовал узнать от жителей, почему он получил такое наименование. Они не могли мне сказать ничего удовлетворительного: иные говорили, что якобы от слова «чорт знает», что служило ответом, если спрашивали об нем, кто его строил и когда. А другие сказывали, что по чертовским ужасам, из коих он составлен. Хорошо, кто видел сие образцовое и единственное произведение природы и искусства, но лучше – кто его не видал и не чувствовал страхов, его окружающих. Здесь места начинают быть открыты и изобильны в долинах. Плоды были еще не зрелы: вот доказательство состояния здешнего климата!»

Достигнув Альтдорфа, Суворов узнал, что далее, по восточному берегу Люцернского озера, дороги нет. Есть, правда, две тропинки из Шахенской долины через дикий хребет Росшток в Мутен-скую долину, по которой открывается путь к Швицу, но эти тропинки в позднее время года доступны разве только для смелых охотников, привыкших с детства карабкаться по громадным утесам и пустынным ледникам. Только в Альтдорфе с ужасом увидел Суворов, куда завели его австрийцы; горсть русских была поставлена почти в безвыходное положение. Что будет с Готце и Корсаковым, если сам Суворов не достигнет назначенного сборного пункта в Швице или даже только опоздает! Наконец, что будет с армией Суворова без тех запасов продовольствия, которые он рассчитывал получить в Швице? Всякий другой, на месте Суворова, наверно, собрал бы военный совет и, прикрывшись его решением, избрал бы один из путей, ведущих назад; таким образом, отступил бы перед препятствием, бросив предначертанную ранее цель. Но русский полководец, не колеблясь ни минуты, остается твердым в намерении идти во что бы то ни стало к условленному сборному пункту – Швицу. Он избирает для этого ту из двух тропинок через Росшток, которая прямее ведет к д. Мутен. Тропинку, без сомнения, все сочли бы непроходимою для войск, и конечно – ни одной армии до тех пор не случалось проходить по таким страшным стремнинам. В подобные трудные минуты и проявляется истинный гений полководца во всем блеске. Семидесятилетний старик, истерзанный огорчениями, истомленный в борьбе с интригами, с изумительной силой выносит физические невзгоды и лишения и в критическую минуту сохраняет исполинскую силу духа. Нужна железная воля, чтобы принять решение идти к Швицу по козьей тропинке, оставляя сзади готового к бою врага (Лекурб); нужна при том и неограниченная вера в своих солдат. Голодным и утомленным до крайности войскам Суворов не дает ни одного дня отдыха, не хочет даже подождать, пока подтянутся вьюки, длинной лентой растянувшиеся от Альтдорфа до самого Айроло; время было дорого, каждый день промедления мог сделаться гибельным для других частей союзных сил.

Багратион должен идти в авангарде, Дерфельден и Ауфенберг в главных силах, а Розенберг – держаться в арьергарде у Альтдорфа против Лекурба до тех пор, пока не пройдут все вьюки. Казалось бы, Суворову, имевшему превосходство в силах, легко было разбить Лекурба на равнине у Альтдорфа и тогда спокойно совершать трудный переход через горы; но на бой надо употребить день времени, а его нет: менее важным надо пренебречь ввиду более важного.

16 сентября, в 5 ч. утра выступил Багратион. Переход через снеговой хребет хотя был и не длинен, всего 16 верст, но и самые привычные одиночные охотники обыкновенно делали его не менее, как в продолжение 8 часов; поэтому надо признать весьма успешным движение авангарда, голова которого в 5 ч. пополудни, после 12 ч. марша подходила к д. Мутен, да еще нашла в себе силы, чтобы атаковать стоявший там французский пост: половина переколота, половина взята в плен, — никому не удалось уйти от внезапно появившихся русских.

Несмотря на малочисленность авангарда, он до того растянулся по узкой дороге, что собрался у д. Мутен только поздно ночью. Главные силы тянулись по всей дороге 2 дня, так что хвост колонны прибыл только поздно вечером 17-го, а вьюки 19-го. Не мудрено, что многих ночлег заставал на вершине или на скатах хребта, и здесь приходилось отдыхать так, как застала ночь, ибо двигаться вперед было невозможно. В таком положении оказался и Грязев, который шел в главных силах Дерфельдена. Гора была высока, «и потому (пишет Грязев), как в рассуждении ее высоты, так крутизны и острых камней, ее составляющих, едва в сумерки могли мы достигнуть ее вершины, и то не со всем корпусом. Распростершаяся темнота ночи остановила наше следование далее вниз по ее склонению и принудила остаться тут до рассвета, на холодном и пронзительном воздухе, который на таком возвышении, естественно, был ощутительнее, нежели в каком-либо другом месте, и притом без всяких пособий, хотя бы огня, по неимению дерева, ибо, кроме камней, ничего более здесь не находили, и ночная темнота останавливала всякое покушение сдвинуться кому-либо со своего места, но всякий оставался там, где она его застигла. Но нужда изобретательна: полковой наш командир, полковник Яфимович, я и еще двое из товарищей долго выискивали средства, как бы сойти с самой вершины и, спустясь ниже, защитить себя от пронзительного холодного ветра, от коего застывала кровь в наших жилах, и наконец нашли способ уменьшить ужас темноты, препятствовавшей решиться на один шаг вперед, который бы мог быть последним, и сей способ состоял в небольшом восковом огарочке, у одного из нас находившемся; мы свернули из бумаги род фонаря, утвердили в средине оного огарочек, дабы защитить его от ветра, высекли огня, зажгли и пошли вперед по тропинке, освещаемой слабым светом и ведущей вниз по склонению горы; но как она состояла в разнообразных излучинах, пересекаемых почасту уступами и выдающимися каменьями, то ход наш был весьма медлителен и затрудняем сими опасностями, ибо передний наш товарищ, несший сей магический фонарь, должен был почти на каждом шагу останавливаться и давать время сходить прочим. Наконец, преодолев все сии трудности, спустились мы довольно низко от вершины и почувствовали, что ветер не столько уже был проницателен, и притом нашли здесь, на небольшой площадке, часть неутомимого нашего воинства, сошедшего сюда заблаговременно и занимавшегося зрением на маленький курящийся обломок дерева, и действительно – одним только зрением, потому что теплота, от него происходившая, недостаточна была обогреть всех его окружающих. Мы присоединились тут же, достали из кармана сухарей, сколько хотелось – погрызли и пробыли тут до рассвета.

17-го, с рассветом дня, начали мы опущаться с горы, и за полдень оба наши корпуса собрались на обширную Мутенталъскую долину, где и расположились на чистом воздухе. Хотя с самого нашего вступления в сию дикую и бесплодную часть Швейцарии, т. е. начиная от Беллинцоны, чувствовали мы большой недостаток в продовольствии пищею, и в особенности от 13-го числа, после сражения на горе С.-Готарде, недостаток сей сделался еще ощутительнее, но здесь оказался оный в совершенстве. Наши сухари, навьюченные с мешками на казачьих лошадей, все без изъятия пропали, первое потому, что большая их часть состояла из белых и пресных, которые от ненастной погоды размокли и сгнили, и наконец потому, что лошади, растеряв подковы и обломав по каменным горам свои копыта, разбивались, падали и умирали от бескормицы, так что ни один вьюк не мог дойти до Мутенталя; и в особенности чрез ужасную переправу Чортова моста. Начальники наши как ни старались доставать нам продовольствие, но желания их не имели успеха, ибо селения, нами проходимые, были бедны, изнурены и ограблены просвещенными французами, а потому и не могли нам дать никакого содержания. С нашей же стороны не было употребляемо никаких притязаний; сам великий князь Константин, пришедши с авангардом в Мутенталь, купил для оного две гряды картофеля, заплатя за них хозяину 40 червонцев; всякое фуражирование также не могло быть употребляемо, потому что все окрестности и мало известные нам места были заняты прожорливыми французами, и наконец наши добрые союзники австрийцы перестали доставлять нам и провиант, и фураж. Что ж в таком случае оставалось делать? Мы копали в долинах какие-то коренья и ели, да для лакомства давали нам молодого белого или зеленого швейцарского сыру по фунту в сутки на человека, который нашим русским совсем был не по вкусу, и многие из гренадер его не ели; со всем тем, во все время нашего пребывания в Швейцарии, сыр составлял единственную пищу; мяса было так бедно, что необходимость заставляла употреблять в пищу такие части, на которые бы в другое время и смотреть было отвратительно; даже и самая кожа рогатой скотины не была изъята из сего употребления; ее нарезывали небольшими кусками, опаливали на огне шерсть, обернувши на шомпол, и таким образом обжаривая воображением, ели полусырую.