Заповедное царство - Мария Полянская Страница 4

дорогу потеряла, а дуба того заветного все не видно. Заплутала Настасьюшка совсем, а день к исходу клонится, деревья кругом все чернее, вершинами над головой смыкаются, за подол ветвями цепляются. Страшно стало Настасье, да и силенок ей не хватает. Села она на землю, головушку свою седую на руки уронила и заплакала слезами горючими. И вдруг, как в прошлый раз, слышит она голосочек тонюсенький:

— Настасьюшка, голова горемычная, что плачешь, слезы льешь?

Вздохнула Настасьюшка и глядит — стоит около нее Царица-мышь, лапки сложила, коронка у ней так и горит.

— Ах, Царица-мышь, владычица полей и лесов великая, тебе ли сердце материнское не понять? Али у тебя самой мышаток маленьких не бывает, али ты к ним сердечком своим отколь ни есть, не стремишься? Забрала ты у меня дочку мою любимую, меньшую да ненаглядную, утешенье мое на старости лет. Выросла из нее царь-девица знатная, ума палата, сила великая, душа просторная, да только счастья простого женского нет ей, видать. Уж и в возраст взошла, когда сваты в ворота заглядывают, а она у тебя одна-одинешенька в лесу сидит, на деревья глядит. А мне-то как внучков от любимой доченьки потетешкать охота, да, видно не доживу. Мне бы на нее хоть глазком одним посмотреть, да по щечке румяной погладить.

Покачала Царица-мышь головой и говорит:

Ох, не к добру ты, Настасьюшка, в лес пришла, дочурку свою умную не послушалась. Да только и мое сердце материнское не камень, на просьбы твои сжалилось. Смотри же, вдругорядь слово даденное держи. Ступай сейчас, куда хвостик мой укажет. Выйдешь на полянку, посреди полянки камень замшелый стоит. Ты на тот камень садись, глаза закрой, да жди. Услышишь свист великий, да шум ужасный, а сиди, не шелохнись. Как все утихнет, глаза и откроешь, и будет там дочурка твоя ненаглядная во всей своей красе девичьей. Только чур, домой не зови, да косы ее не расчесывай, а то будет беда великая. Ступай себе с богом.

Махнула Царица-мышь хвостиком, пошла за ней Настасьюшка в пущу заветную, только хвостик и примечает. Вдруг выходит она на полянку светлую, а посередь полянки, как и сказывала Царица-мышь, камень серый да мшистый стоит. Села на него Настасьюшка с устатку, глаза руками прикрыла. И только успела, как поднялась буря великая, ветер неистовый, страшно стало Настасье, что и словами не передать, да только она ради дочери ненаглядной держится, глаза не открывает. Тут вот стихло все, отняла Настасьюшка руки от лица и глядит — стоит перед ней доченька ее милая, Аленушка свет-девица, и краше ее во всем целом мире нет. Глаза с поволокой, коса русая в пояса смотрит, станом гибкая, кожа белая да нежная, губки алые. Стоит и руки к матушке тянет. Охнула Настасьюшка, обняла дочку свою милую, уж и всю ее обцеловала, обтетешкала, и глазочки ясные, и щечечки гладкие. Смотрит, не нарадуется. Примечает, однако, Настасьюшка, что Аленушка, хоть к ней и ластится, и к сердцу льнет, а все ж таки грустная, да все больше молчит. Говорит ей тогда Настасья:

— Знаю я, Аленушка, отчего ты грустная-невеселая. Небось и домой хочется, с батюшкой да с братьями милыми повидаться, с девушками-подружками хороводы поводить, в зеркало на красоту свою да на наряды новые наглядеться. А и сходила бы хоть на недельку погостевать, на перинке домашней попочивать, материной еды отведать.

Еще больше пригорюнилась Аленушка, бровки свои соболиные свела и отвечает:

— Ах, матушка моя любимая, матушка моя неразумная! Говаривала я тебе тогда, да ты не послушала. И сейчас не дело говоришь — нельзя мне с тобой из лесу идти. Должна я по уговору Царице-мыши оруженосицей да слугой верной да наперсницей чуткой еще три года да три дня служить, и ежели все верно будет, возвращусь я домой, в Луговины родимые, с великой славой и богатством, да и службу великую Заповедному царству сослужу. А если слово свое не сдержу, ждут меня бедствия неисчислимые, и земля наша без моего оберега останется.

А Настасьюшке все невдомек — думает, как бы доченьку уговорить. Вот и забыла она слова заветные, что ей Царица-мышь сказала, и говорит Аленушке:

— Доченька моя милая, доченька моя ненаглядная, а ложись-ка ты головушкой мне на колени, а я косу твою расплету, волосы материнским гребнем расчешу, да и заново сплету — краше прежнего будет.

Положила Аленушка голову матери на колени, расчесала Настасья дочерину косыньку, и забыла Аленушка обещание, Царице-мыши даденное. Собрались они вскоре и домой пошли, и привела Настасьюшка дочерь свою любимую в Луговины.

Сбежался народ на чудо предивное смотреть — идет девица красоты неописанной, силы немерянной, трава перед ней расстилается, дубы в ноги кланяются, солнце и то прижмурилось.

Вошли они в дом, а Аленушка головой и притолоки не задела — будто и не уходила вовсе. Тут, конечно, и батюшка и братцы ее набежали, целуют-обнимают, в гости в свои дома ведут. Пир по всем Луговинам горой, о чем весть в стольный град Берендеев своим чередом дошла. Как прослышал про то Глебушко, сын Берендеев, так сразу у отца в Луговины запросился.

Вот приехал Глебушко в Луговины и видит — работают в поле люди, далеко видать, а посередь поля девица одной рукой жнет, другой снопы складывает, да так ладно, что и не описать. Подъехал Глебушко на княжьем своем коне поближе и спрашивает:

— А не тяжело ли тебе девица-красавица, одной рукой жать, а другой снопы складывать?

Усмехнулась Аленушка и отвечает:

— А ты сам и попробуй — и мне подмога будет, и силу свою богатырскую проверишь.

Спешился Глебушко, взялся за дело крестьянское, да так и остался. Уж и пот с него градом, уж и сила богатырская на исходе, а Аленушке уступить стыдно. Вместе и с поля ушли, проводил Глебушко Аленушку до ворот и говорит:

— Буду завтра сватов к тебе засылать, красавица. Да прежде спрошу, а ты честь по чести отвечай — пойдешь ли за меня замуж, богатырица?

Зарделась Аленушка, что маков цвет стала, а еще милее кажется. Глазки ясные потупила, улыбнулась и отвечает:

— Отчего же не пойти, коли такой молодец зовет. Да только взять меня ума не много надо, удержать — вот труд богатырский.

Взыграло