И ничего под небом, кроме Бога… - Даниил Константинович Диденко Страница 12

Быть может, если бы мы все умели так чувствовать, так любить родной уголок, то не произошло бы всех исторических бурь, негодований. И, быть может, не задавался бы русский писатель такими тяжелыми вопросами, не приходилось бы ему призывать соотечественников к гордости за Отчизну. Но всё-таки такой исход неизбежен, ведь писал же Лихоносов: «Можно только почувствовать, объяснить не в силах…» Чувственное, в отличие от рационального, не может дать ответы на все возникающие у нас вопросы. Но только чувственное может подарить человеку Веру. Чтобы и сквозь века пронести наши мысли, плачи, хожения, песни. А потому и далекий потомок, с такой же русскою душой, надеюсь, скажет: «Зачем же стыдиться, друзья?! Ведь всё это наше, всё это мы!» И не будет больше ни он, ни кто другой стесняться вопрошать и плакать, скрывать свои переживания о будущем и настоящем Родины. Вот что чувствуется прежде всего, когда читаешь творчество Лихоносова.

Не возникает какой-то «канцелярской», «казённой» мысли, не хочется разбирать произведение с точки зрения структуры или каких-то иных, совершенно формальных признаков. Читаю, например, вот эти строки из «Люблю тебя светло»: «Родина, студеная чалдонская земля моя, зачем покинул я тебя?..» — и что-то пробирает меня до глубины души. Сразу вспоминается Дальний Восток, те снежные в буранах места, родное гнездышко, откуда повелось моё время. Или читаю в «Осени в Тамани» эти строки: «Кое-где церквушка грустит, одинока-одинока, и жалко ее, как человека…» — и думаю: «Всё это было, было!» И сам я часто хожу, сокрушаюсь, чувствую. Ведь всё это на ладони, это народный эпос, в котором чуждые русской культуры люди никогда участвовать не станут. А Виктор Иванович мог, и с какой силой! И в принципе становится ясно, какими бесполезными перед такой величины писателями, настоящими лириками, становятся все эти даты, цифры, привязки ко времени. Читаешь и думаешь: «Вот здесь глубина! Вот это вечное, которое могло бы быть сказано в любой день, любой год, потому что относится ко всем нам в целом, к человеку русскому по духу, сквозь века!»

Да только теперь вопрос должен возникнуть: а достойны ли? А сохраним ли мы — весь народ наш — память о Лихоносове так, как берёг он свою о каждом живом или навсегда ушедшем человеке? Вот что действительно страшно — позабыть! Будет ли кто-то за пределами Кубани, например, так же читать, так же чувствовать, как чувствовал за всех нас сразу Виктор Иванович? Ведь это он сказал: «Читаешь книги и видишь, как упорно ищут то, что исчезло, пропало, зарылось. Но рядом, в свои дни, окутывается тайной чья-то судьба, на глазах превращается в тайну лишь потому, что никому до нее сейчас нет дела, а потом родится какой-то Петька и будет искать и кусать локти. Где-то по всей нашей огромной земле живут люди, и о многих не знают, как они богаты опытом, судьбой, некоторые ждут, кому бы выговорить свою отстоявшуюся правду, познание своего единственного времени, своего часа на земле, но умирают — и ни строчки, ни слова от них не достается…» Ведь это он, как настоящий летописец русской истории, заботился о памяти поколений. О всяком известном или неизвестном нашем соотечественнике. И не было стыдно тогда за всю присущую русской душе сентиментальность, как происходит нынче в кругах либеральных. Потому что сердце, как сказал писатель, «благороднее головы» 4.

И это, думается, одна из причин, по которой наши и зарубежные постмодернисты, различные «пустотники», будут всегда чужими для русской культуры. Ведь всё это мысли материалистические, взращенные на почве идеологии потребления. В них нет ни капли той христианской человечности, сопереживания всякому сущему на этой земле. Лихоносов же в своем творчестве открылся передо мной, как человек живой, человек чувств и терзаний, размышлений и переживаний о прошлом, настоящем и будущем России. Для него все ушедшие безвременно люди будто бы и не умерли даже, а просто уснули, растворились здесь, среди нас. Так и он для меня в этом летописном «рукопожатии» поколений остался живым.

Письмо европейским либералам

Мы пишем сегодня вам, отцам европейской демократии и вашим сынам. И, используя слово «мы», каждый из нас подразумевает слово «варвары». Те самые дикари, зажатые в тиски между Европой и Азией. Племя, раздираемое коррупцией, беззаконием и безвылазной нищетой. А низость нашего ума соответствует лишь глубочайшей точке в океане.

Мы ничтожны. Каждый из нас — холоп вашего неолиберального режима. А кто не холоп, тот паж, но не более. Ведь доверить нам что-то большее, чем работу уборщика, мелкого клерка или подмастерья, нельзя ввиду нашей убогости. Именно в силу тотальной бездарности и тупости мы из века в век не можем покориться вам. Хотя видим, что дело это простое. Поступали так до нас Польша, Финляндия, Швеция и многие другие. Ныне так склонила голову и способная ваша ученица Украина. А мы пока не в силах. И в том числе поэтому чувствуем свою вину.

Но не волнуйтесь. Ведь земли наши — это задний двор вашего особняка, сырьевая база, а наши нефть и газ — это ваши ресурсы. Ужасным спрутом тянутся жилы труб из России в ваш высочайшего лоска дом.

Мы живем для вас. Мы не способны делать что-то самостоятельно. Нам необходим куратор. Кто-нибудь выше нас, кто стал на земле выше Бога. Ведь мы варвары и знаем, что наши алтари, конечно, ниже алтарей церкви католической.

Более того, нам как воздух необходима ваша идея вечного богатства и ненасытного потребления. И пусть заработанные кровью и потом наши дикарские деньги постоянно и навсегда уходят за рубеж, мы крайне рады быть вашими униженными компаньонами. Мы готовы срубить свои леса в угоду вам, залить Байкал ядами, отдать за бесценок все свои ресурсы, чтобы никто, кроме вас, не имел выгоды от наших природных благ. Все ценное в России надо отдать Европе. А дети наши пусть будут зомбированы вашей игровой, музыкальной и киноиндустрией, отравлены фастфудом и превращены в бесполых существ без рода и племени. И пусть они яро ненавидят всё, что связано с грязной, немытой, нищей Россией.

Наших классиков можно и даже