Век Наполеона. История европейской цивилизации от 1789 г. до 1815 г. - Уильям Джеймс Дюрант Страница 12

Все священники, прежде чем получить какое-либо пособие от государства, должны были поклясться в полном повиновении новой конституции. Из 134 епископов во Франции 130 отказались принести эту клятву; из 70 000 приходских священников 46 000 отказались.44 Подавляющее большинство населения встало на сторону неюристов и бойкотировало службы священников-юристов. Растущий конфликт между консервативной церковью, которую поддерживал народ, и преимущественно агностическими ассамблеями, поддерживаемыми верхушкой среднего класса, стал главным фактором затухания революции. В основном из-за этого непопулярного законодательства король долго отказывался подписывать новую конституцию.

У других были причины отвергнуть его. Робеспьер возглавил сильное меньшинство, протестовавшее против того, что ограничение права голоса для владельцев собственности нарушает Декларацию прав человека и является провокационным оскорблением парижских пролетариев, которые неоднократно спасали Собрание от армий короля. Крестьянство было согласно с горожанами, возмущаясь отказом от правительственных правил, которые в какой-то мере защищали производителей и потребителей от "свободного рынка", которым манипулировали дистрибьюторы.

Тем не менее Ассамблея справедливо считала, что конституция - это замечательный документ, придающий законную и окончательную форму победившей Революции. Депутаты среднего класса, ставшие теперь верховными, считали, что простонародье, большинство которого все еще оставалось неграмотным, не готово участвовать в обсуждениях и решениях правительства пропорционально своей численности. Кроме того, теперь, когда дворянство бежало, не настал ли черед буржуазии управлять государством, все больше зависящим от разумно управляемой и энергично развивающейся экономики? Поэтому Ассамблея, невзирая на колебания короля, объявила Францию конституционной монархией; а 5 июня 1790 года она предложила восьмидесяти трем департаментам направить своих федеральных национальных гвардейцев, чтобы вместе с народом Парижа и правительством Франции отпраздновать на Марсовом поле первую годовщину взятия Бастилии - свершение Революции. Когда приглашение и энтузиазм распространились, тридцать иностранцев во главе с богатым голландцем, известным в истории как "Анахарсис Клоотс".*вошли в Ассамблею 19 июня и попросили предоставить им честь французского гражданства, а также допустить их на праздник Федерации в качестве "посольства человеческой расы". Решение было принято.

Но холмистое Марсово поле должно было быть изваяно для этого случая: площадь три тысячи на тысячу футов должна была быть выровнена и террасирована, чтобы вместить 300 000 мужчин, женщин и детей; а центральный курган должен был быть возведен для алтаря, на котором король, принцы, прелаты, депутаты и простолюдины должны были стоять и клясться в верности народу, возрожденному на законных основаниях. И все же на создание скульптуры оставалось всего пятнадцать дней. Кто теперь может соперничать с четырнадцатью страницами.45 в которых Карлейль рассказывал, как жители Парижа, мужчины и женщины, молодые и старые, пришли с кирками, лопатами, тачками и песней - "Ça ira! (Она пойдет!) - и освежали эту обширную местность, и возводили эти террасы и эту Аврель де ла Патри? Кто из нас сегодня осмелился бы писать с такой отвагой риторических труб и пророческого экстаза - особенно если бы почти половина нашей рукописи была сожжена поспешной служанкой, и нам пришлось бы снова собирать и полировать наши рассыпанные драгоценные камни? Какой огонь должен был тлеть в этом угрюмом шотландце, чтобы пережить такую катастрофу!

Поэтому за неделю до нового священного дня солдаты со всей Франции съезжались в Париж, а иногда парижская Национальная гвардия выходила за много миль, чтобы встретить и проводить их. 14 июля 1790 года все они, пятьдесят тысяч человек, гордой процессией вышли на Марсово поле,46 Их знамена развевались, оркестры играли, горло хрипело от их пылких песен, и 300 000 возвышенных парижан присоединились к ним. Епископ Талейран-Перигор, еще не отлученный от церкви, отслужил мессу; двести прелатов и священников взошли на алтарь и принесли клятву; король поклялся подчиняться новым законам в меру своих сил, и все собравшиеся воскликнули: "Да здравствует Руаль!" Когда прогремел салют, тысячи парижан, не имевших возможности присутствовать, подняли руку в сторону Марсова поля и дали свое обещание. Почти в каждом городе проходили подобные торжества, вино и еда были общими, а католические и протестантские пасторы обнимались, словно христиане. Разве мог кто-то из французов сомневаться в том, что наступил славный новый век?

VII. МИРАБО РАСПЛАЧИВАЕТСЯ С ДОЛГАМИ: 2 АПРЕЛЯ 1791 ГОДА

По крайней мере, один мужчина мог сомневаться, а одна женщина - нет. Для Людовика и его королевы Тюильри казался стеклянным домом, в котором каждый их шаг был предметом молчаливого одобрения или длительного осуждения со стороны населения. 31 августа 1790 года швейцарский полк на службе короля в Нанси поднял мятеж из-за задержки жалованья и тирании чиновников. Часть мятежников была расстреляна национальной гвардией, часть отправлена на галеры, часть повешена. Услышав об этом, сорокатысячная толпа парижан угрожающе надвинулась на королевский дворец, осуждая Лафайета, обвиняя короля в "нансийской резне" и требуя отставки его министров. Неккер тихо удалился (18 сентября 1790 года), чтобы жить со своей семьей в Коппе на Женевском озере. Лафайет посоветовал королю умиротворить Париж, приняв конституцию.47 Королева, однако, заподозрила генерала в том, что он планирует заменить ее в качестве властителя трона, и так ясно выразила свою антипатию, что он покинул двор и передал Мирабо задачу по спасению монархии.48

Мирабо был готов. Ему нужны были деньги, чтобы поддерживать свой роскошный образ жизни; он считал, что коалиция короля и Собрания - единственная альтернатива правлению вождей толпы; и он не видел противоречия в том, чтобы проводить эту политику и пополнять свои средства. Еще 28 сентября 1789 года он писал своему другу Ла Марку*: "Все потеряно. Король и королева будут сметены, и вы увидите, как народ будет торжествовать над их беспомощными телами".49 И тому же другу 7 октября: "Если у вас есть влияние на короля или королеву, убедите их, что они и Франция пропали, если королевская семья не покинет Париж. Я занят планом, как их увезти".50 Людовик отверг этот план, но согласился финансировать защиту монархии Мирабо. В начале мая 1790 года он согласился оплатить долги великого авантюриста, выдавать ему

1 000 в месяц и вознаградить его 192 000, если ему удастся примирить Собрание с королем.51 В августе королева дала ему частную беседу в своих садах в Сен-Клу. Аура величия была столь величественной, что дракон мятежа затрепетал от преданности, когда поцеловал ее руку. Своим приближенным он говорил о ней с восторгом: "Вы не знаете королеву. Ее сила духа непомерна. Она - человек для отваги".52

Он считал себя "оплаченным, но не купленным"; по словам Ла Марка, "он принимал плату за сохранение собственного мнения".53 Он не собирался защищать абсолютизм; напротив, заявление, которое он