Нелюбимые - Дмитрий Болдин Страница 12

со стилистом Сашей за деревянную ширму. Через несколько секунд на ее краю повисает майка, в которой она приехала, а затем и джинсы от H&M. Саша за ширмой помогает Лоле надеть новые вещи, и она выходит босиком, в коротких шортах и одном лифчике телесного цвета. Модель подходит к большому зеркалу, встает на носочки и поворачивается боком. Большим пальцем оттягивает край шорт, опускается на пятки, улыбается, делает селфи и ­кому-то отправляет снимок. Джорджа Майкла сменяет Кайли Миноуг с песней Slow, и Лола начинает пританцовывать перед зеркалом, сексуально обнимая себя и покачивая бедрами. Мастер по волосам просит ее не трогать прическу, но Лола в ответ на это просто смеется и начинает двигать бедрами еще энергичнее. Она легкой походкой возвращается к ширме, расстегивает лифчик и бросает его на стол, а затем аккуратно надевает майку, в которой должна появиться в кадре. Когда все готово, она проходит к дереву, и Богдан начинает энергично нажимать на кнопку фотоаппарата. Весь зал погружается в мерцание вспышек, отчего движения Лолы выглядят замедленными, как будто ты разглядываешь ее под стробоскопом. Модель тянется к одной из веток дерева, поворачивается лицом в сторону камеры и улыбается ярко-красными губами, а затем срывает с дерева одну из оправ. Богдан снимает ее крупным планом. Лола прикусывает губами дужку очков и проводит по ней языком. Ника поворачивается ко мне и внезапно спрашивает:

— А почему мы Алису не снимаем?

— Кого? — уточняю я, наблюдая за тем, как позирует Лола.

— Алису твою. Она же классная. Раньше ты все время только ее снимал.

Я перевожу взгляд на свои колени и просто молчу, не понимая, что ответить.

— Она бы круче отработала эту съемку, как мне кажется, — продолжает Ника. — У нее есть запал, харизма и секс. Она сейчас снимается?

— Угу, — киваю я, и в комнате еще чаще начинает мерцать вспышка. — Да, ее зовут время от времени на съемки. Но раньше было больше предложений.

— Почему ты тогда больше не зовешь ее на наши съемки?

— Да ­как-то надо разных моделей снимать, разве нет? — Я поворачиваюсь к Нике, а она смотрит, как Богдан просит Лолу поменять позу. — А то странно все время снимать Алису.

— Мы ее год уже не снимали, — замечает Ника. — Да и всем плевать, кого мы снимаем, это же не обложка. Давай зови ее в следующий раз, мне она нравится. Вы же еще вместе?

— В смысле, ты о чем?

— Ну, как пара. У вас все хорошо?

— А-а-а, да, все хорошо. — Я вновь смотрю на циклораму и пластиковое дерево, а потом перевожу взгляд на монитор Богдана. — У нас все нормально.

На мониторе кадры быстро сменяют друг друга, появляется лицо Лолы в очках, она прикусывает нижнюю губу. Богдан возвращается к ноутбуку, просматривает сделанные кадры, выделяет самые удачные и просит повторить все сначала. И так несколько раз.

Затем Лола лежит в искусственных цветах, и Богдан ее снимает сверху. Он просит, чтобы модель вытянула руку в сторону объектива, будто хочет за ­что-то ухватиться, и снова ослепляет ее вспышкой. Продюсер съемки приносит пиццу и салат для модели, но та отказывается есть, потому что не хочет сбавлять темп. Когда она садится под дерево, ей меняют оправу и приносят ярко-красное яблоко, которое она жадно кусает под мерцание вспышки и сплевывает в мусорное ведро, как только Богдан отходит посмотреть, что получается. Во время финального кадра из колонки раздается Lacrimosa Моцарта, и, когда Богдан и Ника объявляют, что все снято, все аплодируют и обнимаются, а ассистенты быстро упаковывают декорации в пленку и выносят из зала, оставляя пустую белую бесконечность с лежащим на ней пластиковым лепестком.

***

У входа в издательский дом выставлены столы, офисные кресла и шкафы. Охранник сообщает, что часть опенспейсов будет объединена. Его слова подтверждают сотрудники соседних журналов, которые не рады тому, что придется съезжаться с коллегами.

В коридоре я встречаю Серегу, который рассказывает, что мы остаемся в своем крыле, но к нам могут ­кого-то подсадить. Он бубнит, что ему все это не нравится, но никто ничего поделать не может, и вообще, все не будет уже так, как раньше. Проходя по редакции, вижу трещину на потолке, которая, как мне кажется, стала больше, а потом замечаю Игоря. Он читает ­что-то на компьютере у себя в стеклянном кабинете, напротив него Катя с ­кем-то разговаривает по телефону. Я прохожу мимо и захожу в свой кабинет. Достаю из стола все конверты с деньгами и бросаю их в рюкзак, а затем проверяю рабочую почту. В рассылке от издательского дома сообщается об оптимизации пространства и необходимости продолжать работать под одной крышей. Ко мне заходит Алена, сегодня она в черных джинсах и белом худи. Помощница говорит, что отчет с мероприятия сделан, и спрашивает, есть ли ­какие-то новые вводные о том, что будет дальше. Я отвечаю, что впереди несколько встреч, и прошу подготовить презентацию концепции Circle, сделав упор на самых красивых местах в России, где можно было бы повторить иностранный формат. Я уточняю, что на последнем слайде нужно перечислить всех наших популярных диджеев, а Алена кивает и говорит, что немного другое имела в виду.

— А ты про что? — спрашиваю я.

— Я в целом хотела узнать. — Она обводит взглядом редакцию. — Что будет дальше? В смысле, все ли будет хорошо?

Я не знаю, что ответить, беру карандаш и постукиваю им по столу.

— Ну да, а что может быть не так? Если хочешь, можешь из моего кабинета работать, прям с дивана.

— Мне и там хорошо, — кивает она в сторону своего стола. — Просто все эти движения…

— Да прекрати. — Я пытаюсь ее успокоить. — У ­нас-то все более-­менее, мы с тобой приносим деньги в этот журнал.

— То есть работу не нужно искать?

— Зачем?

— Ну, вдруг все схлопнется?

— Камон, все в порядке.

— Точно?

— Угу.

— Так, а мне на встречи ­какие-­нибудь надо с тобой поехать?

— Я пока не знаю, Ален. Вернее, не понимаю.

***

На редколлегии Игорь рассказывает о цифрах продаж за прошлый квартал и заверяет, что номера продаются более-­менее нормально, но это еще не повод для радости. Я слушаю его речь и думаю, где он нахватался фраз в духе «еще не повод», «еще рано». Он пытается замотивировать сотрудников журнала, которые сидят перед ним в переговорке с потухшими глазами, и кажется, что никто бы из них и не обрадовался, даже если бы он заявил, что продажи журнала побили рекорд. У меня из головы не выходит недавно подслушанный в туалете разговор, и я все время пытаюсь понять, кто же там был. Когда Игорь переходит к плану нового номера, я открываю записную книжку и черчу треугольник, затем смотрю на Серегу, который сидит за общим столом напротив и, поймав мой взгляд, закатывает глаза. Игорь сообщает, что новый номер журнала он хочет посвятить российским дизайнерам, которые, по его словам, многое сделали для фешен-­индустрии и о которых нам сейчас важно рассказать. Я смотрю на Игоря, который выступает перед всеми в водолазке от Louis Vuitton, в пиджаке и джинсах от Hugo Boss и в кожаных туфлях John Lobb, и думаю о том, что он лучше всех должен разбираться в российских дизайнерах. Игорь заявляет, что хочет сделать обложку в духе Vanity Fair: на ней все дизайнеры будут сфотографированы в стиле Энни Лейбовиц. Издатель Катя слушает Игоря и, улыбаясь, одобрительно кивает, а затем замечает, что это очень хорошая идея — сделать сейчас такую обложку. Я смотрю на Катю и думаю о том, что она все время поддерживает идеи главреда — то ли потому, что у нее нет своего мнения, то ли просто хочет его закопать. В конце Игорь предлагает поделиться мнениями и придумать, чем можно дополнить такой номер.

Серега как заместитель берет слово и говорит, что можно не сужать все темы до вещей, а сделать