Seven Crashes - Harold James Страница 16

опыта Энгельса, выдающегося производителя и, следовательно, торговца. Как писал Энгельс Марксу в 1857 году, коммерческий мир зависел от «вексельного киппинга: этот способ делать деньги, выписывая векселя на банкира или векселедателя и покрывая их другим векселем до наступления срока платежа или нет, смотря по тому, как устроены дела, является правилом на континенте и во всех здешних континентальных домах. Все комиссионные дома делают это». Маркс сам испытал на себе, как векселя продаются с большими скидками, когда он пытался обеспечить оплату в Лондоне в английских фунтах долларовых векселей, присланных ему его газетным работодателем в Нью-Йорке.

В 1857 году Марксу сначала показалось, что 1848 год повторяется - возможно, по иронии судьбы, поскольку он с презрением относился к мечтателям, которые видели в 1848 году повторение Великой французской революции, и знаменито высмеивал Луи Наполеона как шуточную версию настоящего Наполеона, причем в первый раз история повторилась как трагедия, а во второй - как фарс. Спад деловой активности в 1857 году пробудил знакомый рефрен: «Беспокойство в торговом мире в течение последней недели, как вы понимаете, в связи с катастрофическими новостями из Соединенных Штатов и Англии, было чрезвычайно велико; его можно почти сравнить с тем, что преобладало сразу после революции 1848 года». Маркс думал о параллелях, а институциональные акторы - об извлечении уроков управления кризисом.

Банк Франции пытался ограничить экспорт золота, но Маркс считал, что эти меры будут напрасными: «Несмотря ни на что, сток начнется, и если это произойдет, как в [октябре] 1856 года в сточной канаве, то дерьмо попадет в вентилятор». Но на самом деле, как показывают современные исследования по экономической истории, и Банк Англии, и Банк Франции становились все более искусными в управлении денежным рынком. Банк Англии получал существенно увеличенную прибыль от своей экстренной помощи рынку. И французское правительство также осознало, что оно может использовать большие бюджетные расходы для борьбы с последствиями кризиса.

Затем кризис стал выглядеть так, как будто он был циклическим явлением - и уж точно не концом капитализма. Как писал Маркс в газете "Нью-Йорк трибюн" в конце года, после того как интенсивная фаза кризиса миновала: «Поступление [золотых] спекуляций в Лондон, несколько облегченное состояние денежного рынка и дальнейший прогресс улучшений в Америке, в сочетании с другими несколько благоприятными явлениями, породили сегодня некоторую бодрость и надежду на то, что мы недалеко от низшей точки депрессии». Он даже сформулировал общий закон: «Если в результате перепроизводства и чрезмерных спекуляций наступил кризис, то производительные силы нации и способность поглощения на мировом рынке ... лишь на время отступают от достигнутой высшей точки, и после некоторых колебаний, растянувшихся на несколько лет, масштаб производства, обозначивший высшую точку процветания в один период коммерческого цикла, становится отправной точкой последующего периода». Это была теория деловых циклов, а не всеобщего краха.

Ближе к концу французского кризиса Маркс привел выдержку из журнала "Экономист": «Неудачи, которые имели место, не были ни значительными по числу, ни важными по сумме; и не было ни малейшей склонности к панике, хотя обстоятельства, конечно, казались оправдывающими ее, и хотя французы до этого были чрезвычайно готовы броситься в панику под самыми незначительными предлогами».

Затем последовали другие международные финансовые кризисы: 1866 год, вызванный Гражданской войной в США, и гораздо более серьезный и продолжительный кризис 1873 года. Но Маркс смотрел на них сквозь пальцы. Первый кризис кратко упоминается в первом томе "Капитала", когда он описывает, как его начало было «сигнализировано крахом гигантского лондонского банка, за которым немедленно последовал крах бесчисленных мошеннических компаний». Кризис 1866 года привел к расширению избирательных прав в Великобритании, а также к продвижению прав арендаторов и домашнего самоуправления в Ирландии, за что Маркс страстно переживал. К концу 1860-х годов Маркс убедил себя в том, что постепенное улучшение положения, и особенно расширение избирательных прав, а также создание рабочих ассоциаций, приведет к широкомасштабным и прогрессивным политическим реформам. В январе 1873 года в послесловии ко второму немецкому изданию "Капитала" он предвидел приближение всеобщего кризиса: «Противоречия, присущие движению капиталистического общества, наиболее ярко проявляются для практического буржуа в изменениях периодического цикла, через который проходит современная промышленность и венцом которого является всеобщий кризис. Этот кризис снова приближается, хотя пока еще только на своей предварительной стадии».

Становились ли финансовые кризисы более обычными, мягкими и менее преобразующими? Кризис 1866 года также ознаменовался изменением финансовой структуры: вексельные брокеры играли на лондонском денежном рынке довольно меньшую роль по сравнению с банками. После 1860-х годов банки росли гораздо быстрее. Главный социалистический мыслитель, распространивший анализ Маркса на финансовый сектор, Рудольф Хильфердинг, чей "Финансовый капитал" 1911 года остался самым важным и влиятельным обновлением доктрины Маркса в двадцатом веке, сосредоточился на том, как финансовые институты привели к более стабильному, "организованному" капитализму. Его странная переработка теории кризисов Маркса заключалась в том, что финансовая изощренность и рост крупных банков сделали спекулятивные кризисы менее вероятными.

Очень серьезные финансовые кризисы - в частности, крупная волна банкротств банков во многих странах в начале 1930-х годов или потрясения, вызванные глобальным финансовым кризисом 2007-2008 годов, - первоначально кажутся убийством капитализма. Политическая реакция заключается в изменении правил игры: усилении государственного участия в экономике и усилении регулирования. Такие меры ставят социалистические партии в правительстве перед острой дилеммой, которую поразительно сформулировал Фриц Тарнов на съезде социал-демократической партии в Лейпциге в 1931 году: «Сейчас мы стоим у больничной койки капитализма не только как диагносты, но и как - как бы это сказать - врач, который хочет вылечить, или как веселый наследник, который получит наследство, который не может ждать конца и хотел бы помочь ему небольшим количеством яда». Капитализм, даже после крупных финансовых кризисов, податлив и адаптивен. В том, что Хильфердинг дважды, будучи министром финансов Веймарской республики, в 1923 году, а затем с 1928 по 1930 год, пытался спасти капитализм, есть существенная ирония. В частности, он был одним из главных архитекторов стабилизации в конце гиперинфляции в Германии.

Жажда радикального краха постоянно сопровождает моменты, когда кажется, что капитализм находится в кризисе. Я вспоминаю случайную встречу осенью 1987 года, сразу после крупного биржевого краха, почти точно такого же краткосрочного падения, как и знаменитый крах на Уолл-стрит в 1929 году, но который, однако, почти не имел серьезных долгосрочных экономических последствий. Я находился во дворе перед историческим факультетом Принстона в Дикинсон-холле и увидел своего уважаемого старшего коллегу, историка-марксиста Арно Майера, беседующего с недавно ушедшим в отставку председателем Федеральной резервной системы Полом Волкером, интеллектуальным