Обручение с вольностью - Леонид Юзефович Страница 18

В один из июльских дней вывели его из суда под двойным караулом и повели не обратно, в острог, а на Монетный двор, где распоряжением майора Неймана была для него приготовлена отдельная камера. Там он с прочими бунтовщиками сообщаться не мог... Камера Косолапову сразу глянулась. И солдатик понравился, которого в первый день к камере приставили. Косола­пов с ним через дверь говорил, и тот, когда не было рядом никого, отвечал потихоньку. Ефимом его звали...

На другой день пришли в камеру двое судейских чинов. Но Косолапов с ними говорить не стал — выду­мали, тоже, в камере допрос вести! Нет, пущай хоть по улице прогуляют до суда. Но прямо этого не сказал, ска­зал, что неприлично без царского Зерцала разбиратель­ство чинить. Во всех, мол, судебных местах висит в трой­ной рамочке, за стеклом, Зерцало с указами царя Петра, наверху орел двуглавый. И не зря висит, конечно. Не просто так. Перед ним и допрос вести следует. «Которая молитва крепче, — спросил, — при иконе или без нее?»— «При иконе», — сказали чиновники. «А для мирского де­ла,— объяснил Косолапов, — Зерцало та же есть икона!»

И лег на нары, ничего больше говорить не стал.

Чиновники переглянулись, вышли, а наутро, глядь, принесли двое солдатиков судейское Зерцало, прислони­ли к стенке. Косолапов, признаться, сильно удивился — не слыхал он про такое дело, чтобы Зерцало по камерам носили.

Но говорить согласился.

Сперва начали чиновники про «казенную контору» •спрашивать — как она составилась, из кого и для каких дел. Косолапов отвечал — в который раз уже! — что со­ставил он эту контору с Терентием Устиновым, Силантием Рыбиным, Устином Дайбиным и еще с другими мужиками, кто побойчее и побашковитее. Все дела в

заводе та контора сама решала, ни у кого не спраши­вала, и люди к ней веру имели. А прежних приказчиков никто слушать не хотел. «Казенной» же нарекли ту кон­тору потому, что хотели, дабы Кыштымский завод в ка­зенное управление перешел. Исправника, думали, при­шлют, а всеми делами сами бы заправлять стали, как государству прибыльнее и мастеровым не обидно. От владельцев-то, Расторгуевых, одну лишь заботу и ви­дели— как мошну набить, а о царском деле никакой заботы не было. В двенадцатом году и после, когда с французом воевали, ни один заказ в срок не исполнили. Да и о работных людях никакого попечения не было. Исчаялся народ, его дожидаючись. Платы денежные ку­да как малы. Кузнецу, к примеру, восемь рублей в ме­сяц, ан и то по книгам только. Другим и того меньше. Хлеб же в прошлом году по три рубля с полтиною за пуд шел, никакую семью не прокормишь. А еще надо соль покупать и прочие припасы, и одежу рабочую — запоны и вареги, и шляпы суконные. По закону при хлебной дороговизне положено владельцам выдавать два пуда мастеру с женой, да на детей и стариков па пуду. Только где они, те пуды? Расторгуевы провиант­ские склады разорили, а на сенокосную и жнитвенную работу работным людям шабашных дней не давали. Кузнецов, ежели криц нет, посылали в кабанную работу—угли жечь. Девок молодых, четырнадцати годоч­ков всего, и то к дровосушке гоняли. А когда Егор Се­дельников за свою дочь постоял, его под плети да в- Сибирь... Поневоле о своей власти задумаешься, коли ниоткуда помощи нет.

Старший судейский покивал — вроде с сочувствием даже, а потом спросил, зачем Косолапов украл указ берг-инспектора Булгакова о наказании зачинщи­ков.

— К такому указу, — сказал Косолапов, — вероятия- иметь нельзя.

— Почему же? — удивился чиновник.

Косолапов поморщился — сто раз он уже про это. объяснял, а они все удивляются. Но еще объяснил:

— Указ тот был не печатный, бумага не обрезана, золотых литер не видать. Вот и нельзя!

— А спрятали его зачем? — спросил писарь.

Он только недавно в суде появился, этот писарь, и; ему Косолапов все растолковал спокойно:

— Потом государю показать, какие фальшивые ука­зы его слуги делают...

Судейский вздохнул:

— А в церкву зачем входил со своими соумышлен­никами и попа грозился под стражу взять?

— Он Шудрова укрывал, — сказал Косолапов.

— Шудров — земский исправник, самим государем над вами поставленный! — произнес судейский.

— Не государем, а такими ворами, как он сам!

— Умный ты мужик, Косолапов, — сказал судей­ский,— а того не понимаешь, что бунт, он всегда против государя. Думаешь, против Расторгуева с Шудровым только бунтовал, а выходит, против государя. Потому как все устройство жизненное от него и ему виднее. За то и наказан будешь!

Косолапов положил на стол с бумагами огромную свою ладонь:

— Наказание, которое положили неправдою, на вас и обратится!

Когда чиновники ушли и солдатики унесли Зерцало, он стукнул в дверь, позвал:

— Ефим!

— Чего тебе? — отозвался караульный.

— Ничего... Как служба-то?

— Идет помаленьку. Тут не служба, службишка. Не то что в Семеновском полку. Там, как ученье делают или даже репетичку, хуже нет. У меня раз в кивере ро­жок с табаком нашли, уж чего не натерпелся! Догола раздели, ноги в лубки и с ружьем цельный день на плацу простоял... Командир у нас был зверь. Сам зубы выби­вал солдатам, усы выдергивал. Вот и взбунтовались]

— Эх, Ефим! — сказал Косолапов. — Командир-то ваш сам по себе свинья, конечно. Но и от жизненного устройства он тоже свинья. Шибко большую власть гос­пода над нашим братом взяли!

— Так-то оно так... — отвечал караульный и умолк: то ли не знал, чего дальше сказать, то ли заприметил кого.

XX

Лишь через полмесяца после совещания у губерна­тора составлена была наконец комиссия, которой пред-

стояло отбыть в Нижнетагильские заводы для расследо­вания прошений отставного штабс-капитана Мосцепанова.

В нее вошли два человека — советник губернского правления Васильев и протоиерей Петропавловского со­бора Капусткин.

. Полагаю, что вполне можно пренебречь именами и отчествами членов комиссии, дабы не загромождать повествование излишними подробностями. К тому же в последующей официальной переписке по делу Мосцепанова эти два лица так и фигурировали — без имен, от­честв и даже без обозначающих имя-отчество пропис­ных букв с точками.

Не заслужили, видать.

Васильев был относительно молодой человек из чис­ла тех не