У меня к вам несколько вопросов - Ребекка Маккай Страница 18

Мы высыпали наружу и сгрудились на ступеньках и на тротуаре, уставившись на пустой холм за театром, на котором ребята играют в межсезонье в уиффлболл. Лето еще не кончилось, но было уже достаточно поздно, чтобы опустились нью-гемпширские сумерки.

«Там были, — сказал Бендт и словно попытался, безуспешно, рассмеяться над собой. — Там были типа сотни маленьких… я не знаю чего… вон!»

И он радостно указал на десятки внезапно вспыхнувших желтоватых огоньков на лесной опушке.

«Чувак, — сказал кто-то. — Ты никогда не видел светлячков?»

Очевидно, не видел. Бедняга Бендт никогда даже о них не слышал, и у него не укладывалось в голове, что живое существо может вот так светиться. Я помню, как подумала среди всеобщего веселья, что поняла, в чем дело. Просто, боже мой, если ты не знал, что существует что-то подобное, то да, твой разум порождал самые вероятные, самые странные, самые жуткие ассоциации.

«Они светятся, чтобы привлечь партнеров», — сказал кто-то и пояснил, что мы вообще-то наблюдаем, по сути, ночной клуб светлячков. Мы стали носиться, пока не поймали несколько светлячков, чтобы Бендт увидел их вблизи. Макс Краммен бросил одного на тротуар и раздавил, размазав свет по асфальту, а мы все кричали, веля ему перестать.

Когда мы вернулись, вы все так же сидели за пианино, а Талия облокачивалась на него, словно клубная певичка. Она одна из всех осталась с вами. В тот год в «Причудах» участвовала Карлотта, она пела «Плач Аделаиды» с непринужденным нью-йоркским акцентом, разбавленным вирджинским, от которого никак не могла избавиться. Перед тем как я вернулась в кабинку, она прошептала: «Кое-кто исполнял тут свой брачный танец».

Позже, в общаге, добавились новые подробности (или нам это привиделось?): как вы терли шею, словно стирая губную помаду, а ваши щеки горели.

Если мы считали, что вы отвечали Талии взаимностью, почему мы не сказали никому из взрослых? По правде говоря, даже если бы вы целовались с Талией прямо на репетиции, нам бы просто не пришло на ум что-то сказать об этом, так же как мы ничего не говорили о Ронане Мёрфи, у которого в комнате было больше кокса, чем у колумбийского наркобарона. Не по моральным соображениям, а потому, что это казалось одним из множества секретов этого мира, к которым мы теперь приобщились, секретов, с которыми надо жить. И, может, еще потому, что на каком-то уровне мы понимали, что наши предположения не выдержат проверки.

Когда я еще преподавала в UCLA, я ссылалась в лекциях на историю со светлячками для описания эффекта зловещей долины, хотя должна признать, пример ужасный. Иногда я ссылалась на нее для иллюстрации того, как наши мозги заполняют лакуны, как мы оперируем известной информацией. Иногда это касалось ложных предположений.

Я отдавала себе отчет — пусть и держала это при себе, — что мы с Карлоттой проделывали то же самое, глядя на вас с Талией: добавляли скандальных подробностей, из которых можно будет слепить интересную историю.

Мы думали, что знаем, и поверили в свое знание. Оно стало для нас таким же реальным, как и те светящиеся букашки с их брачным танцем на опушке, как наш смех, добродушное облегчение Бендта и наш топот, когда мы ринулись ловить их, чтобы показать ему это чудо у нас в ладонях.

13

Мои ученики должны были прийти на второй день с планами для своей первой серии: решить, у кого взять интервью, написать пару абзацев вводного сценария, придумать название каждого подкаста. Все выполнили больше чем достаточно. Плюс они выспались и утоляли жажду — на столе стояло несколько бутылок воды! Я поразилась мысли, что даже если бы была более-менее счастлива ходить в школу с такой славной компашкой поколения Зет, я бы, скорее всего, вылетела, потому что оказалась бы единственной, кто заявляется с пятнадцатиминутным опозданием и влажными волосами, недожеванным бейглом во рту и посеянной в компьютере курсовой. Даже сегодня, не выспавшись одну ночь, я себя чувствовала рядом с ними никакой.

У Джамили получилось самое сильное введение к подкасту про финансовую помощь, хотя она тараторила как заведенная и для записи требовалось сбавить темп.

Я сказала:

— У вас ведь еще есть практика ораторского мастерства на старшем курсе? Ты работаешь с наставником в этом направлении?

— Только с весеннего семестра.

— Они же были типа по полчаса, да? — спросила Бритт.

— Да, — сказала я, — и мы отрабатывали их весь год. Сколько теперь они занимают?

— Десять минут.

Я еле сдержала вздох возмущения. Не хотелось быть старушенцией, не принимающей нового. Вместо этого я им сказала, что продвигала на ораторской практике веганство.

— Вы все еще веган? — Ольха так воодушевился, что мне ужасно захотелось не разочаровать его.

— Я все еще вегетарианка, — сказала я. — И, позвольте заметить, столовая сильно улучшилась в этом плане. Во всем, на самом деле. Эта омлетница утром… Мы бы на месте умерли. Нам обещали каждый обед что-то вегетарианское, но в половине случаев это была жареная рыба.

Не могу припомнить, чем я питалась целый год своего веганства в нью-гемпширских лесах. Помню, что покупала веганский творожный сыр в кооперативном магазине здорового питания в Керне и хранила его в мини-холодильнике Донны Голдбек, который ей разрешили держать у себя в комнате, потому что она была диабетиком. В этот псевдосыр я макала чипсы из автомата. В столовой я ела салаты, сэндвичи с арахисовым маслом и джемом. А еще брала белый рис, добавляла в него соевый соус, засыпала зеленым луком, ставила в микроволновку и называла это стир-фрай.

Помните, как вы считали дико остроумным сидеть за столом, пока я репетировала свою речь, и жевать печеньки, стыренные из столовой? «М-м-м-м, знаешь, Боди, что делает их такими вкусными? Яйца и сливочное масло».

Когда настала очередь Бритт показывать свое введение, она подалась вперед и оглядела комнату, убеждаясь, что все ее слушают.

— В тысяча девятьсот девяносто пятом в кампусе школы Грэнби в городке Грэнби в штате Нью-Гемпшир умерла Талия Кит.

Меня на самом деле восхитила амбициозность, заложенная в ее подачу, вера, что она донесет свое видение до широкого зрителя, нуждающегося в переосмыслении.

— Ее тело было найдено в бассейне кампуса во второй половине дня в субботу, четвертого марта. И хотя причиной смерти было утопление, у Талии также имелись открытые переломы затылочной кости плюс синяки на шее и ссадины на сонной артерии и щитовидном хряще, словно ее душили. Она была звездой музыкального театра и тенниса, старшекурсницей, поступившей в Амхерст. Подозрение вскоре пало на Омара Эванса, двадцатипятилетнего черного, работавшего главным тренером в престижной школе-интернате. Он был единственным официальным подозреваемым в этом деле. Эванс дал ложное признание после пятнадцатичасового допроса под огромным давлением, а на следующий день отказался от него. Он стал жертвой неопытной и расистской полиции маленького городка и расистской школы, которые хотели побыстрее закрыть дело. Омар Эванс был признан виновным в убийстве второй степени и приговорен к шестидесяти годам лишения свободы. К настоящему времени он находится в заключении почти двадцать три года за убийство, которого не совершал. Это история о двух украденных жизнях: Талии Кит и Омара Эванса.

Лола присвистнули. Ольха сказал без явной иронии:

— Хм, четко.

Джамиля сказала:

— И это нашу школу ты назвала престижной?

Я сказала:

— Хорошая работа, Бритт. Одно маленькое уточнение: дело было передано полиции штата. Она могла быть расистской, я не знаю, но не неопытной. Мне нравится, как ты представила не только сам материал, но и тезис. Но есть