У меня к вам несколько вопросов - Ребекка Маккай Страница 19

— Я не передумаю, — сказала Бритт. — Я изучила уже кучу материалов. Это дело такое хлипкое. — Я подумала, что она хотела сказать «шаткое». Она спросила, видела ли я интервью Дайан Сойер с матерью Омара. Я не видела; она сказала, что просмотрела его. — Когда послушаете, как она говорит, вы все поймете, — сказала она.

Я не сомневалась, что его мать верит в его невиновность каждой своей клеточкой. Не сомневалась, что видеозапись это передает.

Я сказала:

— Может, это дело небезупречно. Но полиция обнаружила его ДНК на ее купальнике. А во рту у нее — его волос. Полиция установила, что он был в том же здании на момент ее смерти, а больше — никого. Кроме того, полиция получила признание. Кроме того, нашла мотив, по крайней мере со слов друзей Талии. И тот рисунок петли, который он сделал в фотоальбоме. Так что улик, по общему мнению, более чем достаточно.

Я услышала себя со стороны — форменный попугай. Но ведь и Бритт попугайничала форумы «Реддита». Мне не хотелось, чтобы ее занесло в ту или иную крайность. Мне хотелось, чтобы она проделала хорошую работу, разбудила всех спящих тигров и задала все вопросы, до которых я так и не додумалась. Потому что с какими-то вещами я никак не могла смириться. В реальной жизни убийца не станет тебе рассказывать, что именно он совершил и зачем. Даже признание Омара, если принять его за чистую монету, многое оставляло неясным. Чего мне хотелось, пусть это и было невозможно, так это вернуться в прошлое и увидеть, как все случилось. Не само убийство, не всю эту жесть, но каждый шаг, приведший к этому, каждый момент, когда судьба могла бы сдвинуться всего на дюйм и оставить Талию невредимой.

— Что вы об этом думаете? — спросила я группу. — В целом, что лучше: задавать вопросы или давать ответы?

— Но я слушаю ваш подкаст, — сказала Джамиля, — и вы такая: «Все, что вы знаете о Джуди Гарланд, неправда». Этим вы цепляете людей, да?

Я сказала:

— Конечно, и я год изучала Джуди Гарланд, прежде чем мы начали. Когда мы продюсировали, я уже все знала.

Ольха сказал Бритт: — Окей, так кто это сделал? Разве не это неизвестная часть? Или ты уже знаешь?

Она пожала плечами.

— Есть уйма людей, кто мог бы это сделать, но не обязательно. То есть взять ее парня, этого Робби Серено, но он был на тусовке в лесу, с уймой свидетелей, но если время ее смерти ошибочно, это ничего не значит. И вообще, возможно, это даже не убийство. Есть теория, что она прыгнула в бассейн со смотровой площадки и ударилась головой, а потом поранила шею о канат. Хотя бы потому что: как вы засунете кого-то в купальник против воли? То есть я работала сиделкой и могу сказать, что это невозможно. Так что, если она надела купальник, может, она ныряла.

Всякий, кто хоть немного разбирался в криминалистике, отбрасывал эту теорию — канат не мог оставить на шее следы пальцев, — но я ничего не сказала.

Мы двинулись дальше. Во всяком случае, класс двинулся.

В числе наиболее ярких улик против Омара был найденный в его столе фотоальбом «Лица Грэнби ’94–’95». Не представляю, чтобы где-то до сих пор печатали то, что мы называли фотоальбомами, но вы их помните — такие альбомчики на спирали с черно-белыми снимками всех учеников.

Под каждым фото Омар что-нибудь написал. Позже он заявлял, что сделал это для запоминания, чтобы знать, кто ходил в спортзал, как будто кто-то мог без спроса пробраться туда покачать штангу. В одной статье, которую мне прислала Фрэн на следующий год — родители пересылали ей в Рид подписку «Профсоюзных лидеров», а она пересылала отдельные номера через всю страну мне, в Университет Индианы, — была страница с Талией. На двух фотографиях Омар кое-что подрисовал. Дафне Крамер — очки. А Талии — петлю вокруг шеи, уходящую за верхний край. Омар заявлял, что не рисовал ее и впервые видит, но петля была нарисована теми же чернилами, которыми были сделаны надписи, однозначно его.

Фотографии в альбоме располагались в алфавитном порядке, и я была на одной странице с Хани Кайяли, ставшей крупным ресторатором. Под моим фото Омар написал: Уэнздей Аддамс. Могло быть и хуже: я походила на злого бурундука. Под фото Хани он написал: пахнет кебабом. Под фото Талии: чикса.

Джамиля назвала свой подкаст о приемных комиссиях и финансовой помощи «Примите это». Подкаст Лолы о ресторанных работниках назывался «Подано». Проект Алиссы, посвященный Арсарет Гейдж Грэнби, назывался «Мать-основательница». Ольха не мог определиться с названием — у него было семь вариантов. Бритт хотела назвать подкаст о Талии «Ложное признание», но к концу урока предпочла «Она утонула», что являлось отсылкой к «Гамлету» — Ольха проверил это в интернете. Звучало мелодраматично, но не подразумевало обращения к широкому зрителю. Это было для нас. Две-три серии, просто для нас.

14

На киноведении в тот же день: коляска Эйзенштейна скачет вниз по лестнице в Одессе. Я велела ребятам заметить среднюю длительность кадра. Три секунды — практически эффект стробоскопа для своего времени. Затем, в цвете, шестьдесят два года спустя, катится вниз коляска Де Пальмы по лестнице вокзала Чикаго-юнион, беззвучный крик матери. Снова Эйзенштейн, снова Де Пальма, снова Эйзенштейн, оба ребенка падают, обе камеры быстро мигают, не отрываясь от происходящего, но не в силах сфокусироваться. Я написала на доске:

«Монтаж как приманка. Действие → заострение внимания → „воздействие“ эмоциональное, ментальное, политическое».

В классе было одно особенно яркое дарование, паренек, всем корпусом подавшийся вперед.

Он сказал:

— Ощущение… окей, эта сцена воспроизводит живой опыт? Но монтаж воспроизводит память, то, как память раздроблена.

На задней парте перешептывались парень с девушкой. Я нарочно спросила их, есть ли у них какие мысли.

Девушка сказала:

— Мы пытались понять, что стало с младенцами. Типа нам когда-нибудь покажут дальнейшее развитие?

После урока: три сообщения у меня в телефоне — все от Джерома. Вопрос о собачьей таблетке от блох; фотка с Лео, направляющимся в школу с белыми волосами и в кардигане; затем: «Держись подальше от „Твиттера“. Найди симпотного учителя и потрахайся. Надеюсь, ты отдыхаешь».

Я была рада, что мы разъехались, и действительно спала с другими людьми, во всяком случае с Яхавом, во всяком случае раньше… и я не возражала против того, чтобы Джером встречался с другими женщинами. Но, когда он вот так говорил, мне почему-то становилось грустно, не знаю отчего.

Перед ужином я успела заглянуть в фитнес-зал, в котором всего несколько подростков поднимали тяжести, и отметила обновления. На всякий случай я взяла купальник и очки для плавания, и после двадцати минут на эллиптике так разогрелась, что меня потянуло к воде, хотя она всегда казалась мне слишком холодной.

Только подумайте: я сказала себе, что именно поэтому хочу окунуться в бассейн. Чтобы охладиться. Что взяла с собой купальник потому, что люблю плавать.

Я переоделась в раздевалке и прыгнула с мелкого края, подняв смутивший меня шум. Отметив, как внезапно поголубели ноги, я задумалась: это отражение от голубых стен бассейна или гипотермия? Я не стала включать свет: мне нравилось, как все смотрелось в полумраке, как вечернее солнце бросало мягкие тяжелые лучи сквозь высокие горизонтальные окна. Я уже забыла, какой в Грэнби свет. Здесь он другой, более старый, идущий к тебе через века. Зимой на улице он падал с неба иголками, а в доме был похож