The Transformation of the World: A Global History of the Nineteenth Century - Jürgen Osterhammel Страница 27

удастся определить раннее Новое время как округлую эпоху, тем более прочным будет фундамент, на котором можно будет открыть XIX век. Однако здесь сигналы противоречивы. С одной стороны, сочетание специализированных исследований, интеллектуальной оригинальности и академической политики привело к тому, что многие историки просто принимают существование раннего нового времени как данность и подгоняют свое мышление под рамки, простирающиеся от 1500 до 1800 года. В результате происходит то, что неизбежно происходит, когда при рутинном использовании схемы периодов начинают жить собственной жизнью: переходные явления выпадают из поля зрения. Поэтому, возможно, было бы неразумно помещать крупные события - "1789", "1871" или "1914" - в середину, а не на край периода, чтобы они рассматривались с временной периферии как до, так и после него.

С другой стороны, все более убедительным кажется мнение, что обе внешние даты традиционно определяемой эпохи раннего модерна следует оставить более открытыми, хотя бы ради преемственности с предыдущими и последующими периодами. Единственный перелом, который долгое время оставался бесспорным, по крайней мере для европейской истории, - это 1500 год, хотя многие историки включают его в переходный период примерно с 1450 по 1520 год. Очевидно, что в это время произошло сразу несколько масштабных инновационных процессов: (поздний) Ренессанс, Реформация, зарождение раннего капитализма, становление государства раннего модерна, открытие морских путей в Америку и тропическую Азию, даже, возвращаясь к 1450-м годам, изобретение книгопечатания с подвижным шрифтом. Многие авторы всемирных историй взяли 1500 год в качестве ключевой ориентировочной даты. Но даже судьбоносность 1500 года сегодня оспаривается: альтернативный подход говорит об очень долгом и постепенном переходе от средневекового к современному миру, так что граница между средневековьем и ранним модерном отпадает. Немецкий историк Хайнц Шиллинг подчеркивает медленное становление раннего модерна в Европе и преуменьшает значение 1500 года по сравнению с поворотными точками около 1250 и 1750 годов. Он приписывает видение внезапного рассвета современной эпохи культам Колумба и Лютера XIX века. Ранее Дитрих Герхард, описывая институциональные структуры Европы в период с 1000 по 1800 год, отказался от категорий "Средние века" и "современность" и использовал термин "Старая Европа" для всего периода. Легко обнаружить аналогии с концепцией "позднеимперского Китая".

Парадоксально, но историки неевропейских цивилизаций недавно взяли на вооружение классическое европоцентристское обозначение "ранняя современность" и экспериментируют с ним. Лишь немногие из них стремились навязать чуждые концепции истории Азии, Африки и Америки; большинство искало способы включить эти регионы мира в общую историю модернизации и перевести опыт каждого из них на язык, понятный европейскому читателю. Историком, наиболее далеко отошедшим от господствующих догм, был Фернан Бродель, который в своей истории капитализма и материальной жизни с XV по XVIII век фактически рассматривал весь мир, как если бы это было само собой разумеющимся. Бродель старался не втягиваться в дебаты о периодизации мировой истории. Его интересовали не столько великие трансформации в технологии, торговле или мировоззрении, сколько функционирование обществ и межсоциетальных сетей в определенном временном интервале.

Панорамное видение Брейделя нашло на удивление мало подражателей. В последнее время дискуссии о применимости термина "раннее Новое время", как правило, сосредоточены на отдельных регионах. В случае России, Китая, Японии, Османской империи, Индии, Ирана, Юго-Восточной Азии и, конечно, колониальной Южной и Северной Америки историки ищут сходства и различия с современными западноевропейскими формами политической и социальной организации. Безусловно, есть с чем сравнивать Англию и Японию, и есть поразительные параллели между процессами, которые Брейдель описывал для Средиземноморья в эпоху Филиппа II, и процессами, которые Энтони Рид анализировал для столь же мультикультурного мира Юго-Восточной Азии в тот же период: рост торговли, внедрение новых военных технологий, централизация государства, широкое распространение религиозных волнений (правда, привнесенных в Юго-Восточную Азию извне, христианством и исламом).

В той мере, в какой дискуссия касается и хронологии, достигнуто определенное согласие в том, что период с 1450 по 1600 г. был периодом особенно больших изменений на больших территориях Евразии и Америки. Можно с уверенностью утверждать, что переход к раннему современному периоду во многих частях света происходил примерно одновременно. За исключением Мексики, Перу и некоторых островов Карибского бассейна, зарождающаяся европейская экспансия еще не была определяющим фактором. Только в "длинном" XVIII веке, начало которого можно отнести к 1680-м годам, европейское влияние стало отчетливо заметно во всем мире, а не только в районе Атлантики. Тогда даже Китай, все еще закрытый и сопротивляющийся любым попыткам колонизации, был втянут в мировые экономические потоки шелка, чая и серебра.

До сих пор не было сопоставимых размышлений о завершении, возможно, всемирной эпохи раннего модерна. Для некоторых регионов доказательства представляются однозначными: в испаноязычной Америке национальная независимость, обретенная некоторыми регионами к концу 1820-х годов, ознаменовала конец эпохи раннего модерна. Вторжение Бонапарта в Египет в 1798 г. не только свергло мамлюкский режим, существовавший со времен Средневековья, но и потрясло политическую систему и культуру сюзерена - Османской империи; удар французской армии стал толчком к началу реформ султана Махмуда II (1808-39 гг.). Поэтому было предложено говорить об османском "длинном XIX веке" (1798-1922 гг.) или о «веке реформ 1808-1908 гг». Совсем иначе обстоят дела в Японии, которая в 1600-1850 гг. пережила немало социальных потрясений, но не испытала радикальных перемен, сравнимых с теми, что последовали за открытием страны в середине XIX века. Если термин "ранняя современная Япония" имеет хоть какое-то значение, то он должен простираться далеко за 1850-е годы.

Начало европейской колонизации, происходившее в очень разные периоды времени, стало эпохальным переломом почти во всех частях Азии и повсеместно в Африке, хотя не всегда легко установить, когда европейское присутствие стало действительно ощутимым; в целом, конечно, не ранее 1890 года. Поскольку британское завоевание Индии происходило поэтапно в период с 1757 по 1848 год, а французам для установления контроля над Индокитаем потребовалось время с 1858 по 1895 год, военно-политическая периодизация была бы малоактуальной. В случае с Африкой ведущие специалисты распространяют средневековье на период около 1800 г. и избегают использовать термин "раннее новое время" для характеристики первых трех четвертей XIX в. Десятилетия до европейского вторжения остаются без названия.

 

4. Эпоха революции, викторианство, Fin de Siècle

Таким образом, в глобальной перспективе датировать начало XIX века по содержанию, а не по формальному календарю, еще сложнее, чем в европейской. Многое говорит в пользу признания эпохального характера того, что великий немецкий историк и теоретик истории Райнхарт Козеллек в свое время назвал Sattelzeit ("седловой период") - время перехода к современности примерно с 1750 по 1850 (иногда 1770-1830) годы, когда, по словам Козеллека, «наше