The Transformation of the World: A Global History of the Nineteenth Century - Jürgen Osterhammel Страница 29

от соседних стран и далеких "варваров". В ранний период, примерно до 1830 г., националистический дух был особенно успешен там, где он мог служить интегративной идеологией существующего территориального государства и где он совпадал с миссионерским чувством культурного превосходства. Так было во Франции, Великобритании и - самое позднее к моменту победоносной войны с Мексикой (1846-49 гг.) - в США. Во всем остальном мире национализм изначально - что изменится позднее - был реактивной силой: сначала в немецком и испанском сопротивлении Наполеону и испано-американских освободительных движениях, а после 1830 г. и на других континентах.

Четвертое. Только в США идеал гражданского равенства воплотился в широкое участие населения в принятии политических решений, хотя и с исключением женщин, индейцев и чернокожих рабов, а также в создание системы сдержек в отношении правителей страны. Президентство Томаса Джефферсона (1801-1809 гг.) придало особый импульс в этом направлении. С приходом к власти в 1829 году президента Эндрю Джексона Соединенные Штаты встали на путь антиолигархической демократии, которая станет отличительной чертой их цивилизации. В других странах демократическая современность до 1830 года находилась в плачевном состоянии. Конечно, Французская революция не была такой безобидной, консервативной или откровенно неважной, как утверждает "ревизионистская" историография, зацикленная на преемственности. Но она не привела ни к общеевропейской демократизации, ни тем более к мировой революции. Наполеон, ее исполнитель, правил не менее деспотично, чем Людовик XV, а восстановленная монархия Бурбонов (1815-30 гг.) была карикатурой на ушедшие времена. До 1832 г. аристократические магнаты безраздельно властвовали в Великобритании. Абсолютистская реакция господствовала в значительной части Южной и Центральной Европы и России. Лишь в 1830 г. постепенно начало формироваться конституционалистское направление, хотя и оно остановилось в "цветных" колониях европейских держав. В политическом отношении Саттельцайт не стал свидетелем прорыва демократии ни в Европе, ни в Азии; скорее, это был последний рывок аристократии и самодержавия. Политический XIX век начался после завершения Саттельцайта.

Пятое. Периодизация в социальной истории сложнее, чем в политической. Переход от сословного общества к классовому четко прослеживается в таких странах, как Франция, Нидерланды, Пруссия, а несколькими десятилетиями позже - Япония. Однако найти сословия в Великобритании XVIII века не так-то просто, а в США и британских доминионах они существовали лишь в зачаточном виде, а тем более в Индии, Африке и Китае. Поэтому модель "от сословий к классам" не имеет универсального значения. Для ряда стран и даже континентов прекращение атлантической работорговли и освобождение рабов в Британской империи в 1834 году имели как минимум одинаковое значение. В течение последующих пяти десятилетий рабство постепенно исчезало из западной цивилизации и подвластных ей заморских регионов. По-другому можно сказать, что этот пережиток крайнего принуждения раннего Нового времени оставался практически неоспоримым, по крайней мере, до 1830-х годов.

С точки зрения социальной истории, отличительной чертой Sattelzeit было растущее оспаривание и подрыв традиционных иерархий. До сих пор не доказано, были ли годы около 1800 г. также периодом аграрных перемен и сельских волнений за пределами Западной и Центральной Европы; есть много свидетельств того, что они были таковыми. Несмотря на революции во Франции и на Гаити, это был период, когда социальный традиционализм был поколеблен, но еще не свергнут. За редким исключением "подъем буржуазии" и вообще появление новых социальных сил будет характерно только для последующего периода. Полноценные "буржуазные общества" на протяжении всего XIX века оставались в меньшинстве. Усиление тенденции к классообразованию было прямым следствием или сопровождением постепенного распространения промышленного капитализма по всему миру, которое началось не ранее 1830 г. и достигло наиболее развитой страны Азии - Японии - только после 1870 г.

Шестое. Историки экономики должны ответить на вопрос, когда динамика "промышленной революции" в Англии переросла в динамику общего роста за пределами Великобритании. Ангус Мэддисон, ведущий статистик мировой истории, дает однозначный ответ: он рассматривает 1820-е годы как десятилетие, когда стагнация в мире уступила место более динамичному и "интенсивному" (в экономическом смысле) развитию. Имеющиеся у нас немногочисленные достоверные данные о динамике доходов населения подтверждают тезис о том, что даже в Англии ранняя индустриализация привела к заметному экономическому подъему только после 1820 года. Таким образом, годы между 1770 и 1820 действительно считаются периодом перехода от медленного роста доходов в первой половине XVIII века к более быстрым темпам в 1820-х годах и далее. Почти нигде, кроме северо-западной Европы, индустриальный способ производства не прижился до 1830 года. Историки технологии и экологии указывают на аналогичный перелом, когда говорят, что "эра ископаемого топлива" началась около 1820 г. Именно тогда использование накопленной ископаемой энергии (угля) вместо древесины, торфа и мускульной силы человека или животных стало заметной опцией в производственных процессах во всей экономике. Уголь приводит в движение паровые машины, а паровые машины - шпиндели и насосы на кораблях и железных дорогах. Эра ископаемого топлива, наступившая в первой трети XIX века, не только сделала возможным производство товаров в невиданных масштабах, но и значительно ускорила формирование сетей, скорость, национальную интеграцию и имперский контроль. Однако до 1820-х годов в энергетике по-прежнему господствовал древний режим.

Седьмое. Наименьшая степень всемирной синхронизации наблюдается в сфере культуры. Контакты и обмен между цивилизациями хотя и были незначительными, но еще не настолько сильными, чтобы придать общий ритм развитию "глобальной культуры". Что касается обмена опытом между артикулированными меньшинствами, который лежит в основе концепции Sattelzeit Козеллека, то мы мало знаем о незападном периоде около 1800 года. До сих пор трудно продемонстрировать такие явления, как более глубокое осознание времени в мировоззрении и культурной семантике или общее ощущение ускорения человеческого существования, за исключением Европы и ее переселенческих филиалов. Доказательства этого начинают поступать только со второй половины XIX века. Точно так же открытие ранее скрытых глубин и причинно-следственных связей, на которое обратил внимание Мишель Фуко в естественных науках, лингвистике и экономической теории около 1800 года, было, вероятно, свойственно Европе. Как бы то ни было, 1830 год знаменует собой один из самых ярких водоразделов во всей истории европейской философии и искусства: конец расцвета философского идеализма (Гегель умер в 1831 г. от всемирного распространения холеры) и строгого утилитаризма (Бентам умер в 1832 г.), а также "века Гете" в искусстве; ослабление романтических течений в немецкой, английской и французской литературе; конец классического стиля в музыке (молчание Бетховена и Шуберта в 1827-28 гг.) и формирование "романтического поколения" (Шуман, Шопен, Берлиоз, Лист); и переход к реализму и историзму в западноевропейской живописи.

В целом, есть все основания рассматривать "истинный" или "викторианский" XIX век как укороченный ствол: это, как