Генералиссимус Суворов - Раковский Леонтий Иосифович Страница 4

Когда Салтыков, проезжая через Кенигсберг, ходил по улицам в своем белом кафтане без единого ордена, на Салтыкова обращали не больше внимания, чем на какого-либо полкового аудитора. Салтыков был прост во всем: в своей жизни, в обращении с людьми. Фермор же держал себя очень важно и любил пышность. Одевался Фермор всегда щегольски - в голубой кафтан с красными отворотами. Было душно, но Фермор сидел в парике, напудренный, аккуратный. И даже по кафтану у него сегодня шла через плечо голубая орденская лента.

Салтыков, разморенный духотой, небрежно расстегнул свой

когда-то белый, но изрядно потемневший от ежедневной носки старый ландмилицкий [10] кафтан, который нашивал, еще командуя ландмилицией на Украине. Парика Салтыков сегодня вовсе не надел и время от времени вытирал платком голову, пухлое лицо и старчески сморщенную шею.

Фермор смотрел на главнокомандующего и ликовал: пусть-ка этот барин узнает, легко ли командовать армией, когда руки связаны, с одной стороны, петербургской Конференцией (Конференция - придворный военный совет, руководивший из Петербурга военными действиями русской армии за границей.), а с другой - австрийским гофкригсратом [11].

– Что ж будем делать? - прервал молчание Салтыков. - Ну-с, господин подполковник, каково ваше мнение? - обратился он к младшему среди присутствующих.

– Идти навстречу врагу! - твердо сказал Суворов.

Все оглянулись на него; то, что сказал подполковник, противоречило общепринятым правилам тогдашней стратегии, казалось абсурдом.

Вильбуа смотрел на тщедушного подполковника с явным пренебрежением: какую чепуху несет человек!

Скромный князь Голицын, слабо разбиравшийся в военном деле, смотрел то на одного, то на другого из генералов. Он не был и не считал сам себя военным человеком. Он только подчинялся монаршей воле: императрица назначила его командиром Обсервационного корпуса, и Голицын послушно командовал.

Румянцев с интересом взглянул на малознакомого подполковника.

Фермор снисходительно улыбался: он уже немного знал быстрый нрав своего дивизионного дежурного штаб-офицера, был знаком с его странными стратегическими взглядами.

Салтыков же только тер голову и ухмылялся: ну и предложил!

– Господа генералы, ваше мнение? - глянул он на трех генерал-поручиков.

Первым отозвался Румянцев:

– Оставаться на месте и ждать короля.

– И я так думаю, - поддержал его князь Голицын. - Ведь позиция у нас почти неприступная.

Фермор скривил свое красивое лицо:

– Позиция имеет большой недостаток - фронт прорезывается оврагами, никакого сикурсу [12] дать друг другу будет невозможно.

Ему было смешно, что Голицын - начальник дивизии, а не понимает такой простой вещи.

– Вы неправы, Вилим Вилимович,- оживился Салтыков.

В глубине души он понимал, что Фермор прав, но недолюбливал его и хотел уколоть.

Салтыков, наклонившись над картой, ткнул в нее пухлым перстом:

– С левого крыла нас обойти, сами видите, нельзя - река Одра. А с правого - пусть обходит! Тут - речка, пруды, болота. Король любит драться на ровной местности, чтобы ему можно было поставить свои линии, а у нас здесь горы да овраги. Фермор молчал.

– Может быть, ваше сиятельство, еще укрепить фронт ретраншаментом? [13]- поспешил предложить угодливый Вильбуа.

Салтыков недовольно поморщился, махнул рукой:

– Э, сейчас незачем. Зря только солдат мучить. Подождем до утра: утро вечера мудренее! А что же все-таки предлагаете вы? - спросил он у Вильбуа.

– Подчиняться приказу Конференции и отступить к Кроссену,- ответил Вильбуа, поглядывая на Фермора - поддержит он или нет.

– Самое правильное решение! - поддержал Фермор.

Салтыков вытер лицо платком, секунду помолчал, как бы собираясь с духом, а потом отрубил:

– Трогаться с места нельзя: тронешься, перемешаешь все полки - потом и за сутки в боевой порядок их не поставишь! Нет, уж будем стоять здесь и ждать короля!

– Простите, ваше сиятельство, а как же с обозом? Ведь у нас двадцать тысяч повозок. С этаким цыганским табором принимать бой на холмах? - горячо выпалил Суворов.

Его раздражала нерешительность Салтыкова. Петр I, у которого учился подполковник Суворов, говаривал: "Во всех действиях упреждать", а этот толстый барин вовсе не думает идти навстречу врагу, а собирается только обороняться.

– Подполковник Суворов прав, - первым отозвался генерал Фермор.

Фермор был доволен, что его дивизионный дежурный штаб-офицер так основательно поддел главнокомандующего. Но ему не понравилось одно: зачем Суворов обозвал весь обоз и в том числе, стало быть, и его верблюдов "цыганским табором"?

– Будем мы отступать или нет, а обоз надобно сегодня же отправить за Одер, - сказал Фермор.

– Совершенно верно. Немедленно отправить за реку! - спохватился Румянцев.

– Да, да, да, отправить! - поддакнул Вильбуа.

– Ну что ж,- спокойно, не торопясь, ответил Салтыков, - отсылать так отсылать. Завтра же и отошлем,- легонько ударил он по столу рукой.

Выходило так, что он и соглашался с Фермором, но в то же время поступал по-своему: отошлю, но не сегодня!

– А теперь, господин подполковник,- сказал Суворову главнокомандующий,- давайте-ка объедем весь лагерь, посмотрим, как и что у нас!

IV

Казачья лошаденка Суворова не отставала от статного арабского жеребца графа Салтыкова.

Они объехали весь фрунт русских войск от левого крыла на Еврейской горе, самом высоком и широком из франкфуртских холмов, до правого-на узкой площадке Мельничной горы, где под мирными ветряками расположились десятки шуваловских единорогов Обсервационного корпуса.

Жеребец графа продирался сквозь кусты, спускался с обрывов вниз, в долину, подымался на кручи. Главнокомандующий хотел лично проверить, насколько болотисты берега речки Гюнер, сможет ли пехота "скоропостижного" короля - так звали Фридриха II при русском дворе - пройти здесь или нет. Осматривал, как круты спуски оврагов Лаудонгрунда и Кунгрунда, на что давеча так напирал осторожный Фермор.

Возвращались назад.

Крепкий жеребец графа легко вымахнул из Кунгрунда наверх, на Большой Шпиц, который лежал между Еврейской и Мельничной горами.

Салтыков остановился, снял треуголку и, вытирая платком мокрый лоб, сказал штаб-офицеру, поспевавшему за ним:

– Напрасно Фермор пугал: тут не то что мушкатеры, а и полукартаульные единороги пройдут. И через овраги можно получить довольный сикурс. Ну и погодка! - переменил он разговор.- Вот благодать какая!

– Жарко, ваше сиятельство, помилуй бог, жарко! - согласился худощавый подполковник; плечи его кафтана были мокры.

– Бабье лето. Скоро и в отъезжее поле. Эх, хорошо! - мечтательно сказал Салтыков, глядя вниз на болотистую равнину, по которой текла речка Гюнер.

За Гюнером, по лугу, в ярких черно-красных доломанах скакали гусары.

– Ваше сиятельство, обратите внимание на гусар: нельзя разобрать свои или немцы, - сказал Суворов.- Надо, чтобы гусары в отводных караулах носили на руке белую повязку.

– Да, да. Это верно. Отдай, голубчик, завтра приказ при пароле, ответил Салтыков, трогая жеребца.

Они ехали сзади расположения апшеронцев. В стороне молодой мушкатер рубил тесаком рогаточные колья.

– Ах, стервец, посмотри, что он делает! - указал на мушкатер а Салтыков. - Этак они все рогатки изведут!

Поезжай, взгрей его!

Суворов дал шпоры коню и подскакал к мушкатеру. Увидев подъехавшего офицера, мушкатер вытянулся, испуганно заморгав глазами. Суворов оглянулся главнокомандующий скрылся за кустами.

– Что, кашу варить собираешься?-спросил Суворов.

– Никак нет, картофель, - смущенно ответил мушкатер.