Seven Crashes - Harold James Страница 42

Внезапная угроза безработицы и особенно воспоминания об экономических последствиях предыдущих крахов при гораздо менее защищенной финансовой системе породили необоснованный пессимизм и страх. Вспомнили, что в прошлом подобные бури приводили к сокращению объемов строительства, снижению заработной платы и увольнению работников. Естественным результатом стала тенденция к тому, что деловые круги по всей стране приостановили свои планы и предложения по продолжению и расширению бизнеса, и эта нерешительность без контроля могла сама по себе перерасти в депрессию с широкомасштабной безработицей и страданиями. Поэтому я ввел систематические, добровольные меры сотрудничества с деловыми учреждениями, государственными и муниципальными властями, чтобы убедиться, что основные предприятия страны будут продолжать работать в обычном режиме, что заработная плата и, следовательно, потребительская способность не будут снижены, и что будут предприняты особые усилия для расширения строительных работ, чтобы помочь выровнять другие дефициты в занятости.

Но Гуверу совершенно не удалось организовать эти совместные усилия в стране, раздираемой экономическим кризисом. Такие обещания, как его, особенно когда их постоянно повторяли и повторяли, превратили смелость надежды в лживость слов. Когда обещания не могут быть выполнены, доверие быстро ослабевает. Ричард Уитни, вице-президент Нью-Йоркской фондовой биржи, который пытался успокоить рынок крупной ставкой в октябре 1929 года, в своем первом публичном заявлении три четверти года спустя просто сказал, что паника порождает "резкое разочарование всего общества", и , что «не было предложено никаких практических мер, которые могли бы предотвратить ее или минимизировать ее силу».

Существовала повсеместная неопределенность в том, как интерпретировать новости. Так, весной 1930 года, когда стало ясно, что противоречивый закон о тарифах Смута-Хоули будет принят, мнения о том, поможет он экономике или навредит, разделились. Газета Wall Street Journal утверждала, что принятие тарифа устранит сомнения и препятствия: «Окончательное решение по тарифу в ближайшие несколько дней и прекращение неопределенности, которая окружала законопроект в течение многих месяцев, как ожидается, будет действовать как явный стимулятор для бизнеса. Таково мнение высокопоставленных и хорошо информированных правительственных чиновников». Но несколькими днями ранее в докладе нью-йоркской инвестиционной и торговой банковской фирмы Dominick and Dominick высказывалось предположение о вероятности ответных мер со стороны Канады и Аргентины, и утверждалось, что продолжение американского процветания зависит от внешних рынков: «Уже сейчас наши заводы обеспечивают 96% внутреннего потребления, и наши производители должны искать зарубежные рынки, чтобы поглотить растущий объем производства». В действительности, конечно, никто не мог знать, как тариф повлияет на мировую экономику или торговлю США, и эта завеса неведения разжигала страхи и надежды - и делала рынок волатильным. В другом примере эскалации страхов и фобий обвал цен на древесину во время экономического спада был приписан советскому заговору: «широкомасштабное нападение на экономическую структуру Соединенных Штатов и других так называемых капиталистических стран путем вторжения в них с товарами по заниженным ценам является очевидной частью российской программы».

Британский экономист Джон Мейнард Кейнс сделал крах на Уолл-стрит центральным пунктом своего обвинения американского капитализма. С его точки зрения, проблема заключалась в системе оценки, в которой стоимость не имела необходимого или прямого соответствия долгосрочной производительности. Америка была уникально нестабильной из-за масштабов участия населения в фондовом рынке, в то время как более эксклюзивные или "аристократические" рынки были менее уязвимы. Кейнс сказал одному американскому финансисту, приехавшему в гости, что «все они - недонормальные и даже недочеловеки; кроме того, он и его друзья обладают гангстерским менталитетом». Позже в "Общей теории" он пришел к выводу: "Даже вне сферы финансов американцы склонны проявлять излишний интерес к выяснению того, что считает среднее мнение; и эта национальная слабость находит своего заклятого врага на фондовом рынке".

С 1929 по 1932 год ВВП США упал на треть, со 103,1 до 58,0 миллиардов долларов. Насколько этот обвал был результатом краха фондового рынка? Доу достиг своего минимума (40,56 пункта) в июле 1932 года. Результатом длительного падения стала значительная потеря богатства, что немедленно сказалось на потреблении. Спрос был снижен. Инвесторы (иногда их называют 600 000 вдов и сирот) потеряли более 20 миллиардов долларов в результате биржевого краха. Это огромная сумма богатства, но она все равно не объясняет масштабы падения спроса и сокращения ВВП.

Финансовый стресс

В 1920-х годах, в мире до краха, в финансовой сфере доминировали такие великие личности, как Ивар Крюгер, в то время как политики регулярно выглядели так, будто они барахтаются. Очарование финансистов могло повысить спрос благодаря магии кредита. Но потом финансистов уничтожали, и ничего не оставалось. Гувер выглядел полностью дискредитированным к концу своего единственного президентского срока. Премьер-министр Рамзи Макдональд в Великобритании заметно устал и, по сути, страдал от начальной стадии старческого слабоумия. Канцлер Генрих Брюнинг в Германии не понимал финансовых аспектов краха Германии: когда позже он приехал писать свои мемуары в изгнании в Америке от нацистов, он опирался на разговоры с финансистом, непосредственно ответственным за крах банков, Якобом Гольдшмидтом. Банкротства банков, а не паника на фондовом рынке, были действительно главной движущей силой Великой депрессии по обе стороны Атлантики.

Поразительно, как американский крах в октябре 1929 года не привел к драматической панике на других фондовых рынках Европы или Азии, где новости с Уолл-стрит были лишь еще одним элементом все более мрачной экономической картины. В мире очень значительной мобильности капитала удивительно, насколько разобщенными были различные фондовые рынки и как рынки отнеслись к октябрю 1929 года как к чисто американскому явлению, возникшему из-за особенностей американской психики. Депрессия передалась другим странам в результате снижения американского спроса на импорт, падения экспорта капитала. Движения британского и немецкого фондовых рынков довольно тесно коррелировали друг с другом, но не с Уолл-стрит.

Рисунок 4.1. Фондовые индексы во Франции, Германии, Великобритании и США, 1925-1934 (1925 = 100) (Источник: рассчитано на основе глобальных финансовых данных)

Когда все выглядит неопределенно, модели поведения возвращаются в прошлое. В октябре 1929 года нью-йоркский рынок ожидал, что Дж. П. Морган спасет его, поскольку этот банковский дом сделал это во время паники 1907 года. Поэтому в "черный четверг" Морган послал Ричарда Уитни, вице-президента Нью-Йоркской фондовой биржи, на биржу, чтобы тот сделал ставшее впоследствии знаменитым предложение о покупке U.S. Steel. Когда он не повторил это действие в следующий понедельник, возникла настоящая паника.

Бен Бернанке в своем исследовании финансовой нестабильности в период Великой депрессии пришел к выводу, что Соединенные Штаты были единственной страной, в которой дискреционный элемент политики был серьезно дестабилизирующим, поскольку в других странах политика была