The Founding of Modern States New Edition - Richard Franklin Bensel Страница 46

совсем удачной). Выступая за равное представительство штатов в Сенате, Лютер Мартин из Мэриленда предлагал совершенно иное понимание суверенного статуса штатов, утверждая, что революция привела их "в естественное состояние по отношению друг к другу" и, как следствие, они "как индивидуумы, были одинаково суверенны и свободны". Именно так, по его мнению, штаты вошли в Конфедерацию, и именно так они должны были поступить, внося изменения в свой взаимный договор друг с другом.

 

Что касается этого договора, то в условиях фронтира понятие "естественное состояние" стало для поселенцев вполне осязаемой реальностью. Например, когда армия Конфедерации попыталась выдворить поселенцев, переправившихся через реку Огайо вопреки запрету на вторжение на индейские земли, один из поселенцев публично заявил, что "все люди, согласно любой конституции, принятой в Америке, имеют несомненное право проходить в любую свободную страну и устанавливать там свою конституцию", а затем отрицал, что Конфедерация имеет право препятствовать осуществлению этого права. Такая позиция сочетала в себе представление о "естественном состоянии" и отрицание суверенитета Конфедерации (даже несмотря на то, что последняя якобы "владела" землей). Кроме того, она неявно отказывалась признать сложную реальность, заключавшуюся в том, что индейские племена как фактически владели этой землей (что противоречило утверждению Конфедерации о праве собственности), так и представляли собой ранее существовавшую политическую организацию (что противоречило позиции поселенцев о "естественном состоянии"). В этом отношении концепция природного состояния на границе упрощала и усиливала претензии первоначальных (белых) поселенцев. В несколько ином смысле эта же концепция способствовала очищению, упрощению и расширению того полотна, на котором были написаны конституции отдельных штатов и страны.

Существует, по крайней мере, девять различных способов обсуждения "народного суверенитета" (степени, в которой народ может непосредственно контролировать правительство при минимальном посредничестве вмешивающихся чиновников или институтов) в революционный период: (1) выборность правительства (чем больше доля, тем лучше); (2) периодичность выборов (чем чаще, тем лучше); (3) право отзыва избранных представителей (чем неограниченнее, тем лучше); (4) ограничения срока полномочий избранных представителей (чем меньше количество сроков или лет, тем лучше); (5) размер избирательного округа (чем меньше, тем лучше); (6) избирательное право (чем шире, тем лучше); (7) инструктаж представителя о том, как голосовать (чем подробнее и принудительнее, тем лучше); (8) уникамер-ализм (чтобы народная воля не выторговывалась при межпалатном взаимодействии - многие радикальные демократы, например, Том Пейн, выступали против независимой исполнительной власти); и (9) требование проживания для избранных лиц. По крайней мере, восемь из этих девяти параметров являются переменными (даже требование к месту жительства, которое может, например, предусматривать "проживание в округе в течение пяти лет", а не, скажем, одного года).

Несмотря на то что каждый из них является отдельным, они часто рассматривались как взаимозависимые в том смысле, что манипуляции с требованиями к одному из них влияли на то, как рассматривался другой. Например, более длительные сроки часто способствовали тому, что колонисты более благосклонно относились к более широким полномочиям отзыва. Эта взаимозависимость является одной из причин, по которой нам будет трудно оценить склонность различных колоний к принятию мер по укреплению народной демократии. В целом эти измерения тесно связаны с различием Берка между "доверительным" и "делегативным" представительством (при этом Берк, разумеется, в каждом случае занимает наименее отзывчивую позицию). Но в противоположном направлении они также более тесно согласуются с понятием "общей воли" Руссо (например, с идеей о том, что только город-государство может обеспечить адекватную институциональную основу для управления). Однако Руссо в целом был настроен весьма враждебно по отношению к "представительству", которое, пусть и в ограниченном виде, в этих измерениях предполагается как оперативная часть управления.

В ходе обсуждения на съезде стало ясно, что равное представительство штатов в Сенате в конечном счете основывалось на убеждении, что именно штаты будут выступать в качестве проводников представительства в национальном правительстве (эта позиция подкреплялась выбором сенаторов законодательными органами отдельных штатов), в то время как пропорциональное представительство предполагало, что легитимными носителями политической воли являются отдельные лица, а не штаты. Это было одно из наиболее важных противоречий, возникших на съезде, но в первую очередь это был спор между крупными штатами (которые выиграли бы от пропорционального представительства) и малыми штатами (которые выиграли бы от равного распределения). Хотя в ходе дискуссии иногда затрагивались и более фундаментальные вопросы политической теории, вопрос решался исходя из относительных материальных интересов нескольких государств. Так, например, малые государства убедительно угрожали, что покинут Конвенцию, если не добьются своего.

Ссылки на государства как на "воображаемые" или "артистические существа" заслуживают внимания, поскольку Вильсон и Гамильтон, оба националисты, конечно же, приступили к реализации проекта по созданию собственного (национального) "воображаемого бытия". Таким образом, дебаты в Конвенте касались не только материального распределения власти и полномочий, но и самих основ управления. Например, когда делегаты обсуждали потенциальную власть национального правительства над межштатной торговлей, они не только решали, как эта власть будет действовать с практической, материальной точки зрения, но и то, будет ли в этом отношении национальное правительство наделено властью, предполагающей суверенный статус по отношению к штатам, суверенный статус, который одновременно требует и, в лучшем из возможных миров, также порождает легитимность. Однако большинство решений, касающихся места суверенитета и легитимности, определялось узкими материальными интересами дель-гатов и государств, из которых они происходили.

Рабство вызвало аналогичный конфликт по поводу места и выражения воли народа. Важнейшей проблемой вновь стало распределение представительства между несколькими штатами: Должны ли рабы учитываться в формуле, определяющей распределение членов Палаты представителей (а значит, и Коллегии выборщиков)? Рабы, конечно, были людьми, но это был народ, лишенный автономной (свободной) политической воли. Поскольку формула распределения напрямую затрагивала распределение политической власти, для Юга это не было теоретически тонким вопросом. Таким образом, материальные и политические интересы южных делегаций в Филадельфии диктовали необходимость учета рабов наравне со свободными белыми. Однако для Севера вопрос был более сложным. С одной стороны, южане считали, что рабы - это собственность, особая форма собственности, которая как нуждается в политической защите, так и вытесняет своим существованием в качестве рабочей силы то, что в противном случае могло бы заменить большее число свободных белых. Таким образом, на Юге соотношение капитала и населения было выше, чем на Севере (хотя как именно это рассчитывалось, неясно). Многие северные делегаты могли принять такую логику до определенного момента. В самом деле, на Конституционном конвенте имущественное и демографическое соотношение неоднократно рассматривалось в качестве возможных альтернативных методов распределения представительства между штатами.

С другой стороны, если в качестве основы для определения представительства было выбрано население, то логическим обоснованием стало то, что именно люди