Американский разрушитель. Скандальная жизнь Лиланда Стэнфорда - Roland De Wolk Страница 7

А один проповедник по имени Уильям Миллер, выходец из баптистов Новой Англии, проводил лагерные собрания, на которых тысячи людей подписывались под "миллеризмом", пророчествовавшим, что второе пришествие Иисуса произойдет в 1844 году. Миллер умер, сильно разочаровавшись, пять лет спустя.

Нет оснований полагать, что Стэнфорд, номинально пресвитерианин, был сильно вовлечен во все это. Но растущие политические потрясения все же оказали на молодого человека определенное влияние: усилилось беспокойство по поводу порабощения четырех миллионов американцев на Юге. Штат Нью-Йорк объявил рабство вне закона в 1827 году, когда Стэнфорду было три года. Несмотря на заявление старшего сына Джосайи-младшего о том, что в семье не было помощников, есть основания полагать, что афроамериканская пара по имени Фримен и Трублад работала на Стэнфордов. За годы, проведенные в поместье Стэнфордов, супруги вырастили большую семью, но им приходилось делать это в амбаре Стэнфордов, вынужденных жить на чердаке.

Подземная железная дорога, спасавшая рабов с Юга и доставлявшая их на Север, была особенно активна в долине реки Гудзон и в северных штатах и Канаде. Рабство должно было подчеркнуть то, с чем впоследствии столкнулся Лиланд Стэнфорд в той бурной обстановке, в которой он достиг совершеннолетия. Ему было восемнадцать лет, он практически не получил формального образования и не имел никаких достижений. Фактически, в его резюме значились праздность и сомнительная известность в качестве читателя книг. В ней рассказывается о решении его родителей кардинально изменить жизнь юного Лиланда Стэнфорда. Однако в этом деле он будет бороться изо всех сил и потерпит жалкое поражение.

2. Все, что было

Крепкий и смуглый Лиланд Стэнфорд в полный рост не дотягивал до шести футов, весил чуть меньше двухсот фунтов и, как большинство мужчин его возраста до того, как в 1880 году была подана заявка на патент первой безопасной бритвы official, вскоре еще больше потемнел, отрастив полную бороду. Люди обычно не позировали с улыбкой для того, что тогда называлось дагеровским художником - фотографом. Фотография требовала длительной экспозиции для портретов, а держать улыбку было не только неестественно и дико неудобно, но и то, что новшество, которое еще не было принято называть камерой, все еще считалось слишком серьезным, чтобы выражать веселье. Поэтому Лиланд Стэнфорд, как и его современники, выглядит без юмора на первом из своих многочисленных портретов. С другой стороны, мало что говорит о том, что он часто бывал иным.

На момент съемки ему было двадцать четыре года. Несколькими годами ранее родители Лиланда Стэнфорда, вероятно, под влиянием его эскапистского чтения или плохих привычек к работе - или и того, и другого, - отстранили своего среднего сына от соблазнов таверны и его неспособности трудиться на ферме, а также отправили молодого человека в школу. В отличие от других своих детей, Стэнфорды отправили Лиланда в сельскую академию под названием Онейдский институт науки и промышленности, расположенную в ста милях к северо-западу от дома. Правила были просты и четко прописаны: помимо ежедневной учебы, школа требовала от каждого ученика три часа ручного труда каждый день на школьной ферме.

Лиланд засомневался. Ему было всего семнадцать лет, а он уже демонстрировал противоречивый коктейль из вялости и предприимчивости, упрямства и оппортунизма. Возможно, подросток даже не распаковал свои вещи в тот вечер, когда прибыл в школу. Он написал отцу, что "видел одного из учителей, и тот сообщил мне, что это школа для настоящих аболиционистов. И он сказал, что белые и черные едят за одним столом". Лиланд добавил, что учитель также

Он расхваливал другую школу, расположенную в семи милях от него, как более достойную. В ней, что немаловажно, не требовалось, чтобы ученики занимались каким-либо ручным трудом, тем более по три часа ежедневно. Поэтому на следующее утро юный Лиланд отправился в Клинтонский либеральный институт, место для получения общего образования в городке Клинтон, штат Нью-Йорк. Неизвестно, как долго он там пробыл. Можно не сомневаться, что он не оставил после себя никаких следов. Возможно, он пробыл там два или три года или бросил учебу и вернулся в 1841-1843 годах. Так или иначе, он бросил учебу и в январе 1844 года поступил в другую школу, семинарию Казеновии, расположенную всего в тридцати милях к западу. Несмотря на то, что она называлась семинарией - сегодня она называется Колледжем Казеновии, - это была школа гуманитарных наук, а не место для подготовки к священнослужению, хотя методисты, руководившие школой, следили за тем, чтобы в учебном плане присутствовал несомненный религиозный аспект. Он продержался всего один год, а затем снова бросил учебу - или был исключен. Лиланд Стэнфорд навсегда покончил с учебой.

Конечно, в том, что основатель одного из величайших университетов мира никогда не заканчивал ни колледжа, ни даже средней школы, есть своя ирония. Много позже Стэнфорд подарил Казеновии свой портрет маслом в натуральную величину. Профессионально отреставрированный, в изумительной позолоченной раме, сегодня он висит рядом с кабинетом президента колледжа. Нет никаких сведений о других подарках Стэнфорда трем учебным заведениям, в которых он недолго учился.

Сохранилось несколько его писем домой, написанных в эти трудные годы. Подростковая писанина Лиланда вращалась вокруг прозаических и грубых забот юношей, впервые оказавшихся вдали от дома и в школе: девушки (письма братьям) и необходимость иметь больше денег (письма отцу). Он также писал о растущем интересе к политике: во время президентских выборов 1844 года американский политический театр был таким же спорным и бурным, как и любой другой. Демократы, как и вся нация, были расколоты из-за рабства. Кроме того, усиливалось давление, направленное на поглощение остальной части североамериканского континента Соединенными Штатами. Термин "Манифест Судьбы" больше не звучал то тут, то там; в следующем году он начнет появляться в журналах как национальное кредо.

Когда Америка переступила порог промышленной революции в первой половине 1800-х годов, древние определения тяжелого, честного труда стали приобретать новый смысл. Зачем пытаться вести трехмачтовый парусник по бурной реке, если можно заставить лошадей тащить простую плоскодонную баржу по спокойному каналу? Зачем таскать вагоны с помощью упряжек скота, если можно сделать больше, быстрее и с гораздо большей выгодой, используя локомотив и вагоны на