Торстейн Веблен - Теория праздного класса Страница 24

Где бы ни обнаруживался институт частной собственности, пусть даже в слаборазвитой форме, там процесс экономического развития носил характер борьбы за обладание имуществом. В экономической теории, особенно среди тех экономистов, которые привержены современным доктринам классического толка, вошло в обычай понимать эту борьбу за богатство как, по сути дела, борьбу за существование. Несомненно, она носит по большей части именно такой характер на ранних, менее производительных этапах трудовой деятельности. Таковым является ее характер и там, где «скупость природы» так велика, что предоставляет обществу лишь скудное пропитание в обмен на энергичные и непрестанные усилия, направляемые на добывание средств к существованию. Однако во всех развивающихся обществах в настоящее время сделан шаг вперед от той ранней ступени развития технологии. Эффективность производства доведена в настоящее время до-такого уровня, когда производство предоставляет занятым, в трудовом процессе нечто существенно большее, чем едва-достаточные средства к существованию. В экономической, теории стало обычным говорить о продолжающейся на новой производственной основе борьбе за благосостояние как о соревновании за увеличение жизненных благ — прежде всего материальных, — предоставляемых системой материального потребления.

Целью приобретения и накопления принято считать потребление накопленных материальных благ — будь то потребление непосредственно самим владельцем или его семьей, которая при таком теоретическом подходе отождествляется с ним. По крайней мере считается, что экономическая теория вправе принимать в расчет одну только эту цель приобретения. Можно, конечно, подразумевать, что такое потребление служит материальным нуждам потребителя — его материальному благу или же его так называемым высшим запросам, духовным, эстетическим, интеллектуальным и всяким прочим, причем последние обслуживаются материальным потреблением косвенно, что должно быть некоторым образом знакомо всем интересующимся экономикой.

Однако только в том случае, когда термин «материальное потребление» взят в далеком от своего наивного смысла значении, можно сказать, что материальное потребление дает силу стимулу, от которого неизменным образом происходит накопление. Мотив, лежащий в основе собственности, — соперничество; этот же мотив соперничества, на базе которого возникает институт собственности, остается действенным в дальнейшем развитии этого института и в эволюции всех тех черт социальной структуры, к которым собственность имеет отношение. Обладание богатством наделяет человека почетом, почет выделяет людей и делает их объектом зависти. Нельзя сказать ничего столь же веского ни о потреблении материальных благ, ни о каком-либо другом стимуле к приобретению, и в частности ни о каком стимуле к накоплению.

Не следует, конечно, упускать из виду тот факт, что в обществе, где почти все материальные ценности являются частной собственностью, необходимость зарабатывать средства к жизни есть мощный вездесущий стимул для более бедных членов общества. Потребность в поддержании существования и в увеличении материальных благ может в течение какого-то времени быть преобладающим мотивом приобретения для тех классов, которые, по обычаю, заняты ручным трудом, чьи средства к существованию не имеют надежного основания и которые владеют малым и обыкновенно немного накопляют; однако в ходе рассмотрения выяснится, что даже у этих бедных классов преобладание стимула потребления материальных благ не является таким неоспоримым, как иногда предполагают. С другой стороны, для членов и слоев общества, которые главным образом заняты накоплением богатства, стимул поддержания жизни и потребления материальных благ значительной роли не играет. Причины зарождения и становления института собственности не связаны с тем минимумом средств, который нужен для поддержания жизни. Главный стимул исходил сначала из различий и зависти, связанных с уровнем благосостояния, и никакой другой стимул, кроме как временно и в силу исключения, на более поздней ступени развития не захватывал главенствующего положения.

Имущественная собственность появилась, когда добыча, захваченная в ходе успешных набегов, стала выступать в качестве трофеев. До той поры, пока группа не отошла далеко от первобытнообщинной организации и находилась в тесном соприкосновении с другими, враждебными группами, полезность людей и вещей, попадавших в собственность, заключалась главным образом в том, что обладание ими давало основание для проведения завистнического сопоставления между их владельцем и врагом, у которого они были отобраны. Обычай дифференциации интересов индивида и интересов тех, кто принадлежит к его же группе, появился, по-видимому, позже. Завистническое выявление соотношения между обладателем престижной добычи и его менее удачливыми соплеменниками, вероятно, рано стало выступать в качестве полезного компонента, хотя вначале оно и не составляло главного элемента ценности в предметах собственности. Мужская доблесть еще была прежде всего групповой доблестью, и обладатель добычи еще чувствовал себя главным образом хранителем чести своей группы. С такой оценкой доблестной деятельности с общинной точки зрения мы встречаемся также и на более поздних ступенях развития общества, особенно в военных почестях.

Одпако как только обычай индивидуальной собственности обретает постоянство, начинает меняться и точка зрения в завистническом сопоставлении, на котором покоится частная собственность. На самом деле одно изменение является лишь отражением другого. Начальная стадия развития института собственности, стадия приобретения путем откровенного захвата и обращения в свою пользу, переходит в следующую стадию — стадию организации производства, зарождающегося на основе частной собственности (на рабов); племя развивается в более или менее экономически самостоятельную производственную общность; теперь приобретения начинают цениться не столько как свидетельства успешного исхода набега, а, скорее, как свидетельства превосходства обладателя этих материальных ценностей в силе над другими индивидами в пределах общности. Завистническое сопоставление теперь становится прежде всего сравнением владельца собственности с другими членами группы. Собственность еще сохраняет природу трофея, но с развитием культуры счет трофеев, свидетельствующих об успехах, все более становится счетом успехов в азартной погоне за собственностью, ведущейся между членами группы но квазимиролюбивым правилам кочевой жизни.