Торстейн Веблен - Теория праздного класса Страница 57

Лежащие в основе системы вкусов нормы получили свое развитие задолго до появления институтов денежной культуры, являющихся предметом нашего обсуждения. Следовательно, в силу избирательного усвоения людьми отдельных привычек мышления в прошлом оказывается, что необходимые условия красоты, просто красоты, наилучшим образом удовлетворяются в основном посредством недорогих приспособлений и устройств, прямо наводящих на мысль и о функции, которую они должны выполнять, и о способе, которым они служат своему назначению.

Может быть, уместно вспомнить позицию современной психологии. Красота формы представляется зависящей от способности восприятия. Пожалуй, можно бы с уверенностью развернуть это утверждение. Если отвлечься от ассоциаций, намеков и «выразительности», относимых к элементам красоты, то красота всякого воспринимаемого чувствами предмета означает, что ум с готовностью проявляет свою апперцептивную активность в тех направлениях, которые открываются ему при восприятии рассматриваемого предмета. Однако направления свободного развертывания или проявления активности суть направления, к которым сделало склонным ум долгое и обстоятельное привыкание. В том, что касается обязательных элементов красоты, это привыкание столь обстоятельное и долгое, что оно вызвало не только склонность к рассматриваемой апперцептивной форме, но и адаптацию устройства физиологической системы, а также ее функционирования. В той мере, в какой в состав понятия красоты входит экономический интерес, он виден в пригодности предмета для служения какому-то назначению, в очевидной и однозначно понимаемой возможности его использования в процессе жизни. Такому выражению во всяком предмете экономической пригодности или экономической полезности — тому, что можно назвать экономической красотой предмета, — наилучшим образом служит точный и недвусмысленный намек на его назначение и его действенность в материальных сторонах жизни общества.

На этом основании наилучшим в эстетическом отношении среди полезных объектов является простой, лишенный украшений предмет. Но так как недорогие предметы личного потребления отвергаются денежным каноном почтенности, удовлетворение нашего стремления к красивым вещам нужно искать посредством компромисса. Законы красоты нужно обойти каким-нибудь ухищрением, которое свидетельствовало бы о престижных расточительных расходах, согласуясь в то же время с нашими критическими представлениями о полезном и красивом или по крайней мере с каким-либо обычаем, пришедшим на смену этим представлениям. Здесь приходит на выручку ощущение новизны, а ему в свою очередь способствует любопытство, с которым люди смотрят на остроумные и озадачивающие изобретения. Так получается, что большинство предметов, якобы красивых и выполняющих свою функцию как красивые, обнаруживает немалую изобретательность замысла и рассчитано на то, чтобы озадачить зрителя — сбить его с толку намеками на невероятное, навести на не относящиеся к делу мысли, — свидетельствуя в то же время, что затраченный труд превосходит усилия, достаточные, чтобы сделать эти предметы оптимально пригодными для использования по их очевидному экономическому назначению.

Это можно показать на примере, взятом не из нашего обихода и повседневного окружения и таким образом находящимся вне сферы наших предубеждений. Таким примером является замечательная мантия из птичьих перьев на Гавайях или знаменитые резные рукоятки церемониальных стругов на некоторых островах Полинезии. Они неоспоримо красивы в том смысле, что радуют глаз сочетанием формы, линий и цвета, а также обнаруживают большую изобретательность в замысле и мастерство в воплощении. В то же время эти предметы обнаруживают явную непригодность для служения какому-либо иному экономическую назначению. Однако не всегда остроумные и озадачивающие решения, направляемые каноном расточительных усилий, дают такой удачный результат. Почти так же часто происходит практически полное подавление всех элементов, которые воспринимались бы как проявления красоты или полезности и служили бы заменой демонстративной неуместности, изобретательности и напрасного труда; в результате многие из предметов, которыми мы окружаем себя в повседневной жизни, и даже многие детали повседневного платья и украшений таковы, что мы миримся с ними исключительно под давлением предписывающей традиции. Примеры такого замещения красоты и полезности изобретательностью и расходом можно видеть в архитектуре жилых домов, в искусстве убранства домов, в разнообразных предметах одежды, особенно женского платья и одеяний священнослужителей.

Законы красоты требуют выражения всеобщего. «Новизна», соответствующая запросам демонстративного расточительства, идет вразрез с этими законами, превращая внешний вид объектов нашего вкуса в конгломерат индивидуальных черт; последние в свою очередь подвергаются отбору, подчиняясь канону дорогостоимости.

Процесс отбора художественных форм и их приспособления к целям демонстративного расточительства, замещение красоты эстетической красотой денежной — все это особенно сказалось в развитии архитектуры. Крайне трудно отыскать цивилизованный жилой дом или общественное здание, которые могли бы претендовать на что-то большее, чем представляться относительно безобидными всякому, кто способен отделить элементы красоты от элементов почтенного расточительства. Лучшие из сдаваемых в аренду жилищ и многоквартирных домов, представленные бесконечным разнообразием фасадов, — это сплошное архитектурное бедствие наших городов, бесчисленное разнообразие дорогостоящих неудобств. С точки зрения красоты лучшее, что есть в здании, являют собою стены торцов и задних дворов этих строений, оставленные архитектором нетронутыми.

То, что было сказано о влиянии закона демонстративного расточительства на каноны вкуса, будет оставаться справедливым, лишь с незначительно измененными условиями, в применении к нашим понятиям о полезности товаров в аспектах, отличных от эстетического. Товары производятся и потребляются как средства к более полному развертыванию человеческой жизнедеятельности, и их утилитарность в первую очередь заключается в их пригодности в качестве средств достижения этой цели. Это в первую очередь полнота проявления жизни индивида, взятая абсолютно безотносительно к обществу. Однако человеческая склонность к соперничеству воспользовалась потреблением товаров как средством установления различий при завистническом сравнении, наделив товары второстепенной утилитарностью и превратив их потребление в доказательство относительной платежеспособности. Эта косвенная или второстепенная польза потребительских товаров придает престиж потреблению, а также товарам, которые лучше всего отвечают состязательному аспекту потребления. Похвальным является потребление дорогостоящих товаров, а также товаров, которые содержат в себе ощутимый элемент стоимости сверх стоимости затрат, делающих товары пригодными для эффективного использования по очевидному физическому назначению. Признаки излишней дороговизны в товарах связываются, следовательно, с достоинством — они являются признаками того, что товары могут очень эффективно использоваться в косвенных, завистнических целях, которым должно служить потребление. И наоборот, товары, оставляют человека незаметным, а потому являются непривлекательными, если в них видна слишком экономная приспособленность к выполнению искомого физического назначения и нет места для той излишней дорогостоимости, на которой основывается самодовольное завистническое сравнение. Эта косвенная утилитарность придает значительную ценность товарам «лучших» сортов. Чтобы польстить вкусу, воспитанному так воспринимать полезность, предмет должен быть хотя бы в малой мере пригодным для такого косвенного употребления.