Сергей ГОРОДНИКОВ - О НАЦИОНАЛИЗАЦИИ Страница 7

В действительности же Россия никогда не переживала национализации собственности, потому что в ней никогда ещё не было политического субъекта права, который мог бы потребовать национализации, а именно, не было городской политической нации. Февральская буржуазно-демократическая революция 1917 года была прервана большевистской формационной контрреволюцией (но при этом прогрессивной социальной революцией!), которая осуществила революционно решительное преобразование, усовершенствование феодально-бюрократической государственной власти, феодальной формации, приспособив её к политическим задачам ускоренного развития в стране индустриальных производительных сил и производственных отношений. И контрреволюция эта совершилась прежде, чем буржуазно-демократическая революция набрала силу, прежде чем вызрел конституционный политический переворот с целью установления диктатуры коммерческого космополитизма, а только такая диктатура в своём развитии создала бы предпосылки для русской Национальной революции. А только при русской Национальной революции и встал бы вопрос о становлении русской государствообразующей нации и об утверждении её суверенного права на всю территорию, на все ресурсы, на все производительные силы страны.

Всякий чисто бюрократический подход, в том числе и теоретико-механистический подход В.Ленина, к важнейшей теме политической организации экономических и юридических отношений в государстве не желал и не желает учитывать главнейшего, ключевого положения, когда речь заходит о национализации. А именно того положения, что не поставлен в чистом виде политический вопрос о юридическом субъекте национализации, то есть о нации и не дан на него ясный и однозначный ответ.

Что же такое есть нация, как политэкономический субъект права в капиталистической системе хозяйствования? На этот вопрос вопросов, наиважнейший из политических вопросов в современном мире, невозможно отыскать логически выверенного ответа ни у классиков марксизма-ленинизма, ни во всей традиции политологической мысли в России, ни в политологической культуре Запада. На него в принципе невозможно однозначно ответить с позиции теоретического марксизма или либерализма, прагматизма и прочих учений. И уж, разумеется, на это не способны сколько-нибудь членораздельно ответить представители клики власти российского режима диктатуры коммерческого космополитизма, монументально бездарные в политике и политэкономии по своей чиновной сути. Когда же не выяснено, не определено, что есть нация, бессмысленно рассуждать о национализации, под ней можно скрывать всё, что угодно, что выгодно режиму власти.

То, что было недавно объявлено некоторыми из "молодых реформаторов", как предстоящая национализация плохо управляемой приватизированной частной собственности, при понимании закономерностей развития политэкономических процессов при буржуазно-демократической революции есть всего-навсего отражение ползучего политического переворота, призванного усовершенствовать режим диктатуры коммерческого космополитизма. Само же усовершенствование заключается лишь в том, что режим диктатуры коммерческого космополитизма должен превращаться в режим диктатуры собственно коммерческого интереса, когда именно коммерция должна стать главным способом дальнейшего роста частных капиталов. И самое забавное, что этого не понимает никто в России, даже призывающие к национализации; - впрочем, нет понимающих этого и на Западе.

Диктатура коммерческого космополитизма и его идеологического обеспечения, а именно гуманитарного либерализма, полностью исчерпала возможности своего развития в России и теперь вынуждена преобразовываться в диктатуру коммерческого политического интереса власть предержащих, то есть сложившейся чиновно-полицейской бюрократии и крупных новоявленных собственников. Политические цели режима власти теперь всё откровеннее определяют интересы только круги представителей крупного спекулятивного и ростовщического капитала. Эти круги в силу своей малочисленности теряют способность быть частью политического класса объединённых идеологией либерализма выразителей коммерческого космополитизма и становятся олигархией, чуждой любой политической идеологии как таковой, готовой использовать любую идеологию, позволяющую ей оставаться олигархией и у власти. Под национализацией выделяющаяся из самых крупных коммерческих спекулянтов, ростовщиков и из тесно связанных с ними правительственных бюрократов российская олигархия подразумевает лишь средство осуществления собственных эгоистических целей дальнейшего быстрого роста частных собственности и капиталов. Она хочет использовать учреждения насилия исполнительной власти для того, чтобы разбойно, но под прикрытием красивых слов о национализации, отнять имеющую рыночную ценность собственность у одних и поделить её между другими, то есть между самими олигархами. Олигархами же в основном стали те, кто, действительно, доказал способность лучше прочих превращать огромную, задаром полученную собственность в коммерчески прибыльную собственность и эксплуатировать её при спекулятивных и ростовщических сделках с наибольшим для себя наваром, с наибольшей выгодой для всей клики власти. Поэтому клика бюрократической власти проявляет всё большую заинтересованность в передаче частной собственности именно близким к ней олигархическим семьям и кланам семей.

Объявленная руководством нынешнего режима в России готовность осуществить "национализацию" ничего общего с подлинной национализацией не имеет, и иметь не может. Ибо пока не появилась буржуазная нация или, вернее сказать, городское национально-корпоративное общество, до тех пор нет того субъекта права и субъекта политической силы, который мог бы потребовать и осуществлять национализацию какой бы то ни было собственности. А такой субъект права и силы появляется только и только в результате Национальной революции, сметающей режим олигархического правления, и укрепляет свои экономические и политические права в продолжение эпохи Национальной Реформации, находя опору в идеологии государственнического национализма, позволяющей выстраивать государственный режим национальной демократии, национального самоуправления.

По причине отсутствия в 1917-ом году государствообразующей нации, тогда тоже было политически безграмотно рассуждать о национализации. Действительная политическая борьба, сама политическая практика показала, что страна тогда не созрела даже до буржуазно-демократических преобразований, не говоря уже о буржуазной национализации, а большевики “перескочили через буржуазно-демократический капитализм” и “буржуазную национализацию” и, создавая собственную государственную власть советского государства, произвели социалистическое огосударствление бывшей прежде царской феодально-бюрократической государственной и прочей собственности.

Такая политика большевиков стала возможной потому, что они идеологически обосновали и произвели социалистическую реформаторскую революцию внутри удельно-крепостнической земледельческой формации. Они создали принципиально новую для мировой истории социал-феодальную систему партийно-бюрократического управления всей собственностью огромной империи на основаниях традиции дворянско-бюрократического управления Российской империей. Социал-феодальная система управления позволила им политически унаследовать самодержавную империю царизма, осуществить направляемую государственными интересами быструю индустриализацию чрезвычайно отсталой, крестьянской страны и вывести её в ранг мировой Сверхдержавы внутри традиции государственных отношений народного феодализма. Она была понятной большинству крестьянского и пролетарского (то экономически оторванного от крестьянства, но не порвавшего с его культурными традициями) населения и получала поддержку русского народа всю эпоху советской индустриализации, до той поры, пока не завершилось раскрестьянивание русской деревни. Если бы не большевизм, диктатура коммерческого космополитизма, которая обязательно установилась бы через полтора-два года после Февральской революции 1917-го, превратила бы слабозаселённую страну в абсолютную частную собственность орд спекулянтов, ростовщиков, казнокрадов, коррумпированных чиновников, в бешено раздираемый на части сырьевой и около сырьевой товар. И такая диктатура развалила бы Российскую империю на множество отдельных земель, которые оказались бы в колониальной зависимости от главных капиталистических держав того времени.

В этом именно и заключается историческое объяснение и оправдание коммунистического режима. Он утвердил тоталитарной системой власти безусловную диктатуру интересов развития индустриальных производительных сил государства через подавление коммерческого космополитизма, коммерческого экономического и политического интереса и абсолютного права частной собственности посредством жёсткого централизованного планирования производством, а так же занялся плановым распределением ресурсов жизнеобеспечения и производимых и закупаемых на мировых рынках товаров. Ни о какой реальной национализации в коммунистической системе тоталитарно-бюрократического управления собственностью страны не могло быть и речи. А "социалистическая национализация" стала лишь идеологическим клише для оправдания жёсткого и вне демократического огосударствления всего и вся, от территории страны до личной жизни населения.