Тим Харфорд - Экономист под прикрытием Страница 71

В «правдивом мире», о котором мы говорили в третьей главе, подобные катастрофы невозможны. Конечно, там случаются ошибки, возможно — даже чаще, чем при центральном планировании. Но эти ошибки остаются небольшими; в рыночной экономике мы зовём их «экспериментами». Финансируя их, венчурные капиталисты и не надеются, что большинство из них окажутся успешными.

Удачный эксперимент делает нескольких людей богачами и дарует всей экономике то или иное новшество. Когда эксперимент терпит неудачу - как чаще всего и бывает, — некоторые люди терпят банкротство, но никто не погибает. Только командно-административная экономика способна проводить эксперименты в столь фантастически губительных масштабах и при этом подавлять конструктивную критику. (Мао был не один такой. Советский генсек Никита Хрущёв после визита в США совершил похожую ошибку, приказав засеять советские поля кукурузой, которую он видел растущей в Айове. Последствия были ужасны.) Полезно помнить, что сбои рыночного механизма, пусть и серьёзные, никогда не бывают столь трагичны, как худшие ошибки властителей вроде Мао.

В 1976 году, совершив еще немало преступлений против собственного народа, Мао умер. После короткого периода междуцарствия в декабре 1978 года на смену Мао и его последователям пришёл Дэн Сяопин со своими союзниками. Всего через пять лет китайскую экономику было не узнать. Производство сельскохозяйственной продукции, эта всегдашняя головная боль китайских плановиков, выросло на 40%. Почему? Потому что плановики внедрили в Китае «правдивый мир». Как мы видели в Камеруне, важны стимулы. До 1978 года в Китае действовали едва ли не самые извращённые стимулы в мире.

До прихода к власти Дэн Сяопина китайский аграрный сектор на местном уровне состоял из народных коммун по двадцать-тридцать семей в каждой. Люди работали за трудодни, которые начислялись, исходя из результата работы всего коллектива. У отдельного человека почти не было возможности улучшить собственное положение, приложив больше усилий или смекалку. В результате ни того, ни другого не было и в помине.

Кроме того, государство закупало продовольствие у регионов, где оно было в избытке, и направляло туда, где ощущалась нехватка. Однако закупки производились по столь низким ценам, что это отбивало у плодородных регионов всякую охоту эффективно вести земледелие. Многие сельские труженики были заняты не полностью. Система, предназначенная, чтобы нарастить производство сельхозпродукции и обеспечить страну продовольствием, на деле этому препятствовала. Производство зерна на душу населения в 1978 году оставалось на том же уровне, что и в 1950-х, до Большого скачка.

У Дэна не было времени на подобные глупости, и он немедленно приступил к реформам, заявив, что «социализм — не значит бедность». Чтобы улучшить положение в сельском хозяйстве, нужны были правильные стимулы. Дэн начал с повышения на четверть государственной закупочной цены на зерно. Цена за сверхплановый урожай возросла более чем на 40%, что повысило интерес людей в плодородных районах к увеличению производства.

Одновременно в некоторых коммунах стали проводиться эксперименты по сдаче земли в аренду отдельным семьям. Вместо того чтобы прикрыть лавочку, государство одобрило инициативу, желая посмотреть, что из этого выйдет — так же, как в рыночной экономике, которая допускает эксперименты в небольших масштабах. Частники, арендовавшие землю у колхозов, были кровно заинтересованы работать не покладая рук и придумывать более хитроумные методы хозяйствования, ведь теперь от этого напрямую зависело их вознаграждение. Урожайность сразу же выросла. Эксперимент быстро распространялся: в 1979 году «система ответственности домохозяйств» действовала лишь в 1% коммун, а к 1983 году на неё перешли 98% колхозов.

Эти реформы сопровождались целым рядом других мер по либерализации экономики: были отпущены розничные цены на зерно, что ещё более стимулировало производство продукции, в которой была нужда. Ограничения на торговлю между регионами стали слабее, так что каждый регион мог воспользоваться своим сравнительным преимуществом. Планы выпуска продукции в скором времени были отменены совсем.

Результаты были поразительны: первую половину 1980-х объём сельскохозяйственного производства рос на 10% в год. Еще больше впечатляло то, что более половины прироста было достигнуто не за счёт более упорного труда или большего количества техники, а за счёт более эффективных методов выращивания и сбора урожая. В основном прирост был прямым следствием отказа от системы коммун. За пять лет после старта реформ средние реальные доходы фермеров удвоились. Большой скачок был совершён, но не Мао, а Дэном, при помощи рыночных сил и цен.

Вся эта статистика станет понятнее, если мысленно вернуться в правдивый мир третьей главы. Отчасти случайно, отчасти благодаря благотворному невмешательству, а отчасти намеренно Дэн превратил китайское сельское хозяйство в такой правдивый мир. Те, у кого были хорошие идеи, кто усердно трудился и кому улыбалась удача, процветали. Плохие идеи быстро отбрасывались, хорошие — быстро распространялись. Фермеры выращивали больше прибыльного зерна и тратили меньше сил на культуры, растить которые было тяжело; всё это закономерные результаты внедрения новой системы цен. Китай пустился в путешествие по так называемому капиталистическому пути. Но такое путешествие на одном рисе не осилить. Успех аграрных реформ обеспечил энергию и народную поддержку продолжению реформ. Теперь надо было уделить внимание остальной экономике и городам вроде Чжэнчжоу.

Чжэнчжоу не столь великолепен, как Шанхай. Город уродлив, перенаселён и, хотя стоит на пересечении важнейших железных дорог, пожалуй, несколько оторван от мира: за неделю мы не увидели там ни одной заграничной физиономии. Впрочем, по-своему Чжэнчжоу впечатляет не меньше Шанхая. Город размером с Лондон вдали от западного мира, в одном из наших путеводителей нежно описанный как «разросшийся образчик плохо продуманного городского планирования», Чжэнчжоу, во всяком случае, демонстрирует, что китайская экономическая революция пошла от прибрежных провинций в глубь страны. Над гигантским железнодорожным вокзалом внушительно нависают небоскрёбы в сорок этажей; в городе полно современных банковских зданий, огромных универмагов и отелей и брутальных железобетонных эстакад. Повсюду реклама.

Чтобы построить такие здания, железные и автомобильные дороги, нужны огромные вложения. У экономистов есть специальное название для дорог, фабрик, домов и офисных зданий, появившихся в результате инвестирования: они зовут эти сооружения «капитальными», и всякое устойчивое развитие нуждается в капитале. Капитал может поступать от рассчитывающих на прибыль частных инвесторов, отечественных или иностранных, или от государства, вкладывающего деньги, полученные путём налогообложения или программы обязательного сбережения.