Тим Харфорд - Экономист под прикрытием Страница 72

Здравый смысл подсказывает, что если вы хотите завтра быть богаче, чем сегодня, деньги нужно вкладывать, а не тратить на товары и услуги сиюминутного потребления. Средства можно вложить в образование, постройку дома или положить на банковский счёт. Так или иначе, потребляя меньше сегодня и вкладывая средства, вы станете богаче завтра, если инвестиции будут толковыми. (Строительство доменной печи на заднем дворе к таковым не относится, так же как и постройка библиотеки с дырявой крышей.)

Нет ничего загадочного в том, что страны развиваются, следуя всё тому же простому принципу: сберегая и вкладывая сегодня, становишься богаче завтра. Нормы сбережений в быстрорастущих экономиках стран Тихоокеанского бассейна были очень высокими. Однако, как мы помним из восьмой главы, это только полдела. В рыночной экономике нельзя просто взять и решить сберегать и вкладывать больше, чем прежде. В Камеруне большинство людей и не думают делать сбережения: у них нет возможности приумножить средства, вложив их в базовую инфраструктуру вроде дорог, нет и уверенности, что правительство позволит им заработать на инвестициях в фабрики или магазины. Есть некоторые исключения, например услуги мобильной связи по предоплаченным карточкам, но успех в этих секторах был предсказуем. В основном же многие бедные экономики, жаждущие иностранных инвестиций, не вызывают доверия даже у собственных граждан, которые так и норовят вложить деньги за рубежом. Неудивительно, что норма сбережений низка, а доля сбережений, вложенных на территории Камеруна, и того ниже. Не обеспечив защиту инвестиций, камерунское правительство мало что может сделать, чтобы их привлечь.

Социалистическое правительство Китая не испытывало проблем с доступом к капиталу. В рыночной экономике нельзя просто взять и начать сберегать, а в социалистической можно, обычно так и делается. Капитал поступал из государственных источников; почти все сбережения формировали правительство или государственные корпорации. В обоих случаях деньги фактически брали из карманов граждан и инвестировали от их имени. Недостатка в капитале также не было: на сбережения приходилось порядка трети национального дохода — примерно вдвое больше, чем в Камеруне.

Поначалу рентабельность капиталовложений была неплохой. В начале 1950-х, когда главной задачей было восстановление важнейшей инфраструктуры и промышленности, каждые 100 юаней инвестиций обеспечивали рост производства на 40 юаней в год — впечатляющая отдача. Это не должно удивлять. Перед китайскими властями стояла весьма ясная задача: необходимо было восстановить всё разрушенное во время войны и революции. Правительству оставалось только отдавать приказы.

Проблемы начались позднее. Даже если оставить в стороне хаос Большого скачка и Культурной революции, китайские власти испытывали всё большие трудности с отдачей от капиталовложений. На момент смерти Мао в 1976 году каждые 100 юаней капиталовложений давали годовой рост лишь на 18 юаней — вдвое менее эффективно, чем двумя десятилетиями ранее. Учитывая, что правительство и госпредприятия инвестировали огромную долю национального дохода, такое снижение эффективности капиталовложений было непомерной расточительностью.

Доброжелательный наблюдатель может заключить, что это было неминуемо: после того как капиталовложения достигают определённого объёма, отдача падает. Это справедливо для передовой экономики, такой как японская или американская, но Китай в 1976 году был беден как церковная мышь. Автомобили, телефоны, электричество и водопровод были достоянием считанного числа людей. В настолько бедной стране грамотные капиталовложения в эти базовые блага современной жизни могут принести очень высокую отдачу. Возможностей эффективно вложить капитал было множество, но государство не знало, как это делать.

Пока было понятно, какие именно приказы отдавать людям — что производить, строить и выращивать, — это было не столь важно. Но население росло, технологии развивались, производились давно востребованные инвестиции, а коммунистическая экономика между тем уже начала забывать, что такое система рыночных цен. Настоящая рыночная экономика меняется быстро. В Южной Корее в 1970-х 80—90% работников, земли и капитала были задействованы в иных, нежели в 1960 году, целях. В 1960 году доля сельского хозяйства в экономике составляла 45%, а промышленности — менее 10%. В начале 1970-х промышленный сектор уже был крупнее аграрного. Что ещё важнее, внутри этих секторов работники обучались и переобучались, фирмы открывались и закрывались. Корейские экспортные компании прежде производили игрушки и нижнее бельё, а теперь стали выпускать микросхемы и автомобили. Если бы в 1975 году плановик в южнокорейском правительстве попробовал управлять экономикой на основе устаревших данных 1960 года, случилась бы катастрофа. Слава богу, никто и не пытался. Зато шанс совершить такую глупость получила Северная Корея. Командно-административной экономике таких стран, как Северная Корея, Китай и СССР, просто не хватало информации, чтобы систематически принимать правильные решения.

В отличие от Камеруна, где у граждан и компаний нет никаких стимулов для капиталовложений, в маоистском Китае со стимулами проблем не было — ведь лидеры располагали абсолютной властью. Но одних стимулов мало. В третьей главе было показано, что порождённый рынком правдивый мир даёт отличные результаты, но не только потому, что создаёт правильные стимулы. Он также, опираясь на систему цен, производит информацию об издержках и выгодах, связанных со всевозможными товарами и услугами. В социалистических системах СССР и Китая действовали сильнейшие стимулы, какие только можно вообразить, но не было необходимой информации, чтобы правильно их использовать. Вместо того чтобы реагировать на спрос со стороны мировых рынков, как это делали южнокорейцы, китайцы реагировали на спрос со стороны Мао: сажать рис плотнее, убивать воробьёв, переплавлять инструмент, чтобы изготавливать новый инструмент.

Чтобы получить хоть какую-нибудь отдачу от имеющихся в наличии гигантских сумм инвестиционного капитала, китайские власти начали плавный переход к рыночной системе. После того как успешные аграрные реформы проторили дорожку, пришла пора для более сложных и далеко идущих преобразований во всей экономике. Через пятнадцать лет после прихода к власти Дэн Сяопина рентабельность инвестиций выросла вчетверо: на каждые вложенные 100 юаней годовой выпуск продукции рос на 72 юаня. Капиталовложения окупались всего за 500 дней. И вовсе не потому, что правительство сузило размах инвестиций и отбирало только лучшие проекты. Скорее наоборот: объём капиталовложений был даже больше, чем в 1970-е. Неудивительно, что экономика росла как на дрожжах. Но как же была достигнута такая рентабельность инвестиций?