Гаэтано Моска - Теорика правительств и парламентарное правление Страница 10

После эпохи величайшего расцвета и культуры после XII династии наступила эпоха смут и потрясений. Эти волнения, должно быть, были вызваны теми вирусами распада, которые были присущи египетскому политическому организму и которые нам не дано ни познать, ни оценить. Разумеется, Египет оказался в состоянии полной общественной дезорганизации, когда подвергся нападению диких орд хигсосов. Захватчики довершили разрушение, начатое внутренними раздорами, и страна со всей очевидностью обрушилась, впав в состояние первоначального варварства. Правительство распалось, часть территории подпала под власть иностранных пришельцев, другая часть осталась раздробленной на множество мелких принципатов, в которых старые мелкие князьки или хиги захватили вновь прежнюю власть. Некоторые из них даже приняли титул сутена или царя. Искусство и литература также переживали период застоя, поскольку от него ничего не осталось, кроме считанных памятников и некоторых надписей.

Но египетской цивилизации еще не дано было погибнуть. Создалось впечатление, что после средневековья, продолжавшегося несколько веков, она возродилась сильной и блестящей почти как вначале. Вокруг князей Тебе сгруппировались все остальные князья и все египетские силы, и после вековой борьбы хиксосы наконец-то были изгнаны, а монархия и египетская нация одновременно восстановлены. О политическом устройстве нового Египта удалось узнать еще меньше, чем то немногое, что мы отметили относительно предыдущей эпохи вторжения вождей пастушеских племен. Представляется несомненным, что новая монархия полностью и частично поглотила власть местных князьков. С изгнанием хиксосов пожизненные титулы сутенов или независимых царей были оставлены тем из них, кто был ранее удостоен, но запрещен их потомкам. В надписях о них все меньше и меньше упоминаний, что доказывает неуклонное падение их власти. Снова обширная сеть бюрократической иерархии охватывает весь Египет. И снова крестьянин оказывается не менее угнетенным и подавленным, чем при старом режиме. Военный же элемент в новом Египте приобрел значительно большую важность, по сравнению с той, что он имел прежде. Долгие завоевательные воины, которые египтяне вели в Эфиопии, Сирии, вплоть до Месопотамии, более чем достаточно объясняют указанное обстоятельство. Солдатская масса египетского войска состояла обыкновенно из крестьян, силой оторванных от плуга и лопаты и брошенных в условия жестокой палочной дисциплины. В войско также зачислялись черные рабы и военнопленные. Офицеров поставляли высшие классы, направлявшие своих сыновей в платные государственные военные училища. Оттуда, получив соответствующую подготовку, они выходили командирами пехотных подразделений или возницами вооруженных колесниц.

Жестокие и затяжные воины XIX и XX династии закончились обнищанием страны из-за непомерных налогов и запредельным сокращением местного населения из-за рекрутских наборов. Иностранные элементы, замещавшие местные, были им не равноценны и более того, оставаясь неассимилированными, они оставались для Египта скорее причиной слабости, чем источником силы. Эти и другие обстоятельства, оставшиеся, к сожалению, для нас неизвестными, вызвали новый упадок во втором периоде египетской цивилизации. Когда этот процесс стал достаточно очевидным, на него наложились вторжения ливийцев, эфиопов, народов, живших на срединоземноморских островах, в Греции, Малой Азии и придали ему новый толчок. И, тем не менее, настолько удивительной оказалась эта цивилизация, что, уже, будучи полуразрушенной и близкой к падению, с военной организацией, которая осталась лишь бледной тенью того, что было, ей удается отбросить варваров или же, приняв их в свое лоно, заставить их ассимилироваться. А ведь казалось, что единство государства полностью нарушено, появились древние княжества, эфиопы прочно осели в верхней части страны, а потом пришли и ассирийцы и в течение пятидесяти лет непрерывно нападали на границы, восстания в тех или иных районах самого Египта поставили страну в самые удручающие условия слабости и разорения.

Однако, поистине восхитительная жизненная сила и в этот раз позволила Египту подняться из своих руин. С уходом прочь ассирийцев, изгнанием вон эфиопов национальное единство в третий раз было восстановлено. Произошло второе возрождение, в условиях которого египетская культура и искусство испускали последние бледные лучи, значительно более слабые по сравнению с первым и вторым периодом. И когда задумываешься над тем, что Египет, вызывавший восхищение первых греческие мудрецов, был третьим Египтом, жалким подобием первых двух, начинаешь понимать, каким должно было быть сияние и величие цивилизации, в стародавние времена расцветавшей на берегах Нила. Впоследствии этот третий период быстро пришел к закату. С персидским завоеванием Египет потерял в который раз и уже навсегда, свою национальную независимость, возможность проводить собственный политический курс. Его цивилизация столь древняя и оригинальная погасла. От ее материальной мощи, из ее художественного гения нам остались восхитительные памятники, которые до сих пор еще рассеяны по его земле. От его морального и политического устройства остались, по крайней мере, на сегодня, весьма скромные сведения и неубедительные предположения, слишком расходящиеся с богатейшей сокровищницей исторического опыта, из которой мы можем извлекать уроки жизни нации и цивилизации, исчезнувших сейчас, но сумевших просуществовать тридцать и более веков.

III. Греко-римский город, существовавший в стародавние исторические времена и претерпевший известные трансформации, являет собой другой, чрезвычайно интересный тип политической организации, о котором имеется достаточно сведений, для того, чтобы можно было его изучать.

В примитивных Афинах, также как и в стародавнем Риме, в Спарте и Таранто, в Тебе, Коринфе, Сиракузах и вообще сообществах греко-италийских, оставивших след в истории основой любых политических связей, на первый взгляд выступало предполагаемое родство и общность культа. На этой основе государство или город, что было тоже самое, появлялся при помощи последовательного объединения более мелких организмов в более крупные.

Наиболее мелким и простым организмом, так сказать, политической ячейкой, античного мира была семья. Семья в античном городе не являлась только лишь естественным объединением, разрешенным гражданскими законами, учрежденным на основе взаимного чувства супругов с целью воспитания детей, но была подлинной религиозной общностью и политическим институтом. У семьи был особый культ Лара или домашнего очага, к исповедованию которого никакой посторонний не допускался, и который предполагал в качестве священника отца семейства. Семья выступала и как политический институт, поскольку в кругу семьи тот же отец обладал самыми настоящими суверенными правами, выступал арбитром и судьей для всех членов семьи: жены, детей, невесток, клиентов, рабов. А, кроме того, к тому, что в античном городе-государстве гражданином обыкновенно не становились, а рождались. Таковым становился законнорожденный сын семьи, в которой pater familias пользовался правами гражданства. Государство было не чем иным, как скоплением семей и, чтобы быть гражданином, надо было быть членом одного из них.

Политико-религиозный организм, непосредственно возвышавшийся над семьей, был род (genos у латинян, γενος у греков). Род складывался из некоего числа фамилий, происходивших или, по крайней мере, легально предполагалось, что происходили от одного общего предка, которому посвящались праздники и церемонии под особым названием: sacra gentilicia.

Как кажется в отдаленные времена другие связи теснейшим образом соединяли всех членов одного и того же рода. Это были отношения собственности недвижимой, общей и неотчуждаемой, которые в последующем превратились в простое наследственное право членов этого рода, разрешавшее вопрос в случае, если один из родственников умирал, не оставив завещания. Такой связью была прочная солидарность, приводившая к тому, что если один из членов данного рода оказывался запятнанным кощунством или опозорился поступком, расценивавшимся как недостойный, все его люди отрешались от религиозного общения или изгонялись из города. Видимо тогда изгнанию подлежал весь род, а не один индивид или семья. Но вполне определенно, что, по крайней мере, в наиболее отдаленные времена, каждый род был представлен своей главой в Совете именитых граждан или старейшин, который в обычных случаях под председательством царя, управлял всеми вопросами города. Этот Совет, обозначаемый двумя словами, имеющими одно и тоже значение, латины называли senatus, а греки yepouma.

Между родом и городом Фюстель де Куланж находит в качестве промежуточной организация curia латинов, которая соответствует фратра у греков, которая сформировалась из некоторого числа родов, имевших общий культ и обычаи по отношению к герою, их общему защитнику, и ассоциацию, сложившуюся из определенного количества курий и фратрий, объединенных религиозными узами. Здесь мы позволим себе заметить, что уважаемый автор несколько отошел от принятой системы. Указанные промежуточные организации между родом и городом действительно существовали в Риме и Афинах, но надо иметь в виду, что одна и вторая явились результатом слияния различных других городов, слияний, которые хотя и произошли во времена весьма отдаленные, определенно должны были оставить особые следы. Однако они далеки от того, чтобы быть фактом всеобщим, универсальным для всех греко-италийских государств, как например, политическая организация семьи и существование рода. Впрочем, каково было политическое значение курии, фратрии и племени в тех же Афинах и Риме? Они имели общий культ, но для объяснения этого достаточно указать на тот факт, что вначале эти города были независимыми, каждый из которых имел культ героя основателя, которому, естественно, было небезразлично, что различные небольшие города будут слиты в один обширный город, но что касается политической важности, то ее почти не было. Весьма отлично от этого род, о котором можно сказать, что именно он, а не гражданин, в давние времена существовал перед лицом государства, поскольку город-государство не был ассоциацией изолированных индивидов, но почти федерацией родов, каждый из которых действовал с учетом интересов всех своих членов.