Эмоциональная зависимость в жизни. Я & Ты - Анна Азарнова Страница 12

на ребенка патологизирующей семейной роли – психологических функций, не соответствующих его возможностям и потребностям и вызывающих появление у него негативных и даже патологических психических состояний и поведенческие нарушения. Примерами могут служить роли «главы семьи» (возложенные на ребенка), «козла отпущения» (сточной канавы для агрессии взрослых членов семьи, которая адресована друг другу и не может быть выражена «по адресу»), «семейного миротворца» и т. п.

«Когда мой отец умер, мне было шесть лет. У меня были две младшие сестры, и матери очень тяжело приходилось с нами. Я остался один вместе с тремя женщинами, и у меня такое чувство, словно я, сопливый перепуганный мальчишка, поневоле подхватил тяжелое знамя, выпавшее из рук моего отца. Я был единственным мужчиной в семье. Когда мать отправлялась в загул, я ходил по домам и искал ее, чтобы вернуть домой. Она раньше не пила, моя мать, но начала пить, когда умер отец. Я отвечал за сестер и сидел с ними, когда они болели, гулял, забирал из сада. За моей спиной никого не было, я чувствовал себя очень незащищенным. В поселке, где я жил, были большие семьи, и я знал, что каждый мальчишка, который гулял на улицах, дрался – у каждого из них был отец, дядя, дед, которые прикрыли, защитили, вступились бы за него. Я был совсем один. Я был мальчишкой, несущим тяжелое знамя главы семьи, и детские руки мои дрожали от напряжения».

* * *

«В нашей семье уже в раннем моем детстве были нелады между родителями. Помню воскресные завтраки в нашей семье. Точнее, помню, как вполоборота, боком к столу сидела мать, пристально глядя неподвижным холодным взглядом куда-то в окно и храня тяжелое молчание. Лицо ее выражало какую-то непонятную для меня ненависть, а иногда она начинала внезапно плакать, и я не понимала, кто конкретно виноват и из-за чего она в таком настроении. Завтраки проходили в каком-то напряжении, мы с сестрой иногда начинали ссориться или драться, и тогда мать грубо окрикивала нас. Помню, как часто она называла меня выродком. Старшая сестра была послушная, спокойная, отлично училась, ей доставалось гораздо меньше, чем мне, я всегда была шумной. Не помню реакций отца, но хорошо помню это “выродок!”. Говорят же, в семье не без урода. В нашей семье уродом стала я. Я и чувствовала себя так – очень рано стала полнеть, и уже к началу обучения в школе эти две клички прочно приклеились ко мне – выродок и свинья».

Что объединяет все ситуации, о которых здесь шла речь? В силу тех или иных причин предметом особенного беспокойства ребенка становится эмоциональный контакт с близкими взрослыми, сохранение его стабильности. Опереться на надежность этого контакта невозможно, о нем (равно как и о состоянии взрослого, с которым есть эмоциональная связь) приходится особым образом заботиться. И возникает противоречие, конфликт между потребностью ребенка проявляться естественным для себя образом, утверждать свою индивидуальность и потребностью в надежной связи. Выбор, который приходится ему делать, – отказ от собственной индивидуальности, отказ от себя в пользу сохранения контакта, и именно этот выбор, сделанный много, много раз, и конституирует эмоционально зависимую структуру. Ребенок формирует фальшивую идентичность, фальшивое Я, отвечающее ожиданиям взрослых и позволяющее стабилизировать контакт с ними («добрый заботливый ребенок», «ответственная беспроблемная девочка», «достойный представитель рода Петровых» и т. п.), однако это Я – ненастоящее, в лучшем случае оно лишь в каких-то отдельных фрагментах отражает подлинную аутентичность личности.

Глава 3

Самоощущение и жизненные стратегии эмоционально зависимой личности

Когда я сейчас пишу эти строки, то хорошо осознаю, как сильно мне хотелось бы удержаться от того, чтобы превращать эмоционально зависимую личность в предмет «объективного» рассмотрения и препарирования. В таком отношении к ней мне видится что-то холодное и жестокое, лишенное понимания и сострадания. Зависимые радикалы в той или иной степени выражены во многих из нас; эмоциональная зависимость – не повод для стигматизации и навешивания ярлыков, это род человеческого страдания. Действительно важно знать структурные особенности такой личности и понимать ее ключевые дефициты, но, по моему глубокому убеждению, помочь такому человеку невозможно без искреннего человеческого участия, сострадания и теплоты. Мне хочется посвятить отдельную часть этой книги тому, чтобы описать то, как воспринимает саму себя зависимая личность, каким она переживает свое Я, как понимает свое поведение и поступки, тому, как ощущает контакт со значимыми другими и с терапевтом.

Ядерным, ключевым субъективным переживанием, которое, по моим наблюдениям, конституирует эмоциональную зависимость, является крайне дискомфортное, диффузное внутреннее чувство, в котором одновременно в слитом виде присутствуют и эмоциональный, и телесный компонент; это чувство обычно локализовано в теле, чаще в области межреберья, иногда чуть ниже, в области солнечного сплетения, или выше, в груди. Описать это чувство довольно трудно, однако обычно сообщается о том, что оно интенсивно-тревожное, обессиливающее, «сосущее», связанное с переживанием оттока и потери энергии с последующим опустошением; в эмоциональной его окраске присутствуют более или менее острая психическая боль, страх, отчаяние и тревога, ощущение острой нехватки «чего-то» с наличием импульса это «что-то» как можно быстрее найти, получить, чтобы прекратить мучительное состояние. Очень часто в описаниях клиентов присутствует образ воронки острием вниз (в направлении к земле) или внутрь тела и назад (в направлении таза), воронкообразного вихря, в котором исчезает или «проваливается» энергия, с этим часто связан образ мучительной пустоты внутри с чувством острой «нехватки чего-то». То, что переживание очень трудно поддается словесному описанию, указывает, по-видимому, на его ранний и даже довербальный характер; обычно клиенту легче дается изобразить это чувство, выразить его в движении, звуке или рисунке, чем в словах. Данное переживание присутствует не сто процентов времени, оно появляется время от времени, более или менее часто, и переносить его всегда трудно, тем более что обычно не очень понятно, что именно происходит внутри. Одна из клиенток, с которой мы работали, сравнила это чувство с ощущением очень маленького, еще не родившегося ребенка с пуповиной, перерезанной прежде времени, – ребенка, из которого «вытекает жизнь» и который в ужасе и отчаянии извивается в поисках восстановления прерванной жизненно важной связи.

Данное переживание смутно, диффузно и крайне дискомфортно; обычно его хочется избегать, прекратить, любыми способами отделаться от него. В терапии иногда предъявляется отдельный запрос на прекращение этого переживания. Именно попытка заглушить это переживание может стоять за навязчивым импульсом к совершению покупок, приему алкоголя, за компульсивным перееданием и другим поведением, квалифицируемым как зависимое. Однако внимательное прислушивание к этому чувству позволяет идентифицировать скрытую в нем потребность –