Блуждающий разум: Как средневековые монахи учат нас концентрации внимания, сосредоточенности и усидчивости - Джейми Крейнер Страница 20

Историки обнаружили, что в период поздней Античности и раннего Средневековья стратегии по сексуальному воздержанию поразительно одинаковы для обоих полов. Христиане в целом пришли к выводу, что душа половой принадлежности не имеет, и, хотя мало кто из монахов верил, что возможно выйти за пределы пола, пока ты обитаешь в гендерно– и социально детерминированном теле, они не видели существенной разницы между мужчинами и женщинами, когда дело касалось духовной и физической дисциплины. Мужчины и женщины одинаково боролись с сексуальным влечением и принимали одинаковые меры для его обуздания. Мужские монастыри охотно принимали уставы, изначально написанные для женских, и наоборот. Правда, восхваляя монахинь, авторы-мужчины часто использовали сугубо маскулинные эпитеты, словно не могли и подумать о большей похвале, чем назвать героиню мужеподобной. В этом отношении язык и сама концепция добродетели целомудрия весьма скудны {27}.

Так или иначе, монахи, похоже, исходили из того, что мужчины и женщины тренируют воздержание на равных и что мужские и женские тела имеют одинаково огромный потенциал для духовного роста. Ибо, как в случае с не-мытьем и не-сном, монахи видели в отказе от секса благотворный и полезный режим, а не наказание или отрицание телесности. Эта теория намного старше, чем само монашеское движение. За столетия до того, как монахи сделали целибат частью своей системы подготовки, языческие, иудейские и раннехристианские общины уже выдвигали идеи, что половое воздержание дает медицинские, философские и духовные преимущества. Некоторые христианские сообщества вообще агитировали за отказ от секса всех крещеных людей, но господствующее мнение предлагало свести секс просто к супружескому долгу – в этом уже было достаточно умеренности. Да и большинство защитников полного обета безбрачия предполагали, что принимать его надо в зрелые годы, после рождения детей.

Тем не менее к концу III века отдельные христиане принимали решение хранить целомудрие в очень юном возрасте. Духовные лидеры христианских общин размышляли над потенциальной пользой пожизненного целомудрия, и кое-кто из них приходил к выводу, что отказ от половых связей в итоге приносит умиротворение. Под «умиротворением» понималось состояние спокойствия и равновесия, многие века превозносимое философами. Идея заключалась в том, что усмирение тела через сексуальное воздержание придавало устойчивость разуму. Высказывались предположения, что, преодолевая треволнения физического тела, девственник или девственница могли, словно ангелы, испытать райский мир в душе – еще прежде физической смерти {28}.

Кое-кто из ранних отшельников и аскетов так верил в духовную мощь целибата, что жил с представителями противоположного пола и не опасался сексуального влечения: они были убеждены, что целомудрие сделало их сознание неприступным. Однако в течение IV–V веков монахи начали терять уверенность в непоколебимости девственного умиротворения. Отчасти сомнения происходили из сложных теологических разногласий, но споры шли также и о технической стороне вопроса: многие монахи убедились, что тело и ум слишком взаимозависимы и одно не может полностью стабилизировать другое. Среди них был Кассиан, который полагал, что монаха могут отвлекать мысли о сексе даже при соблюдении обета безбрачия. Эрекция и ночная поллюция – это не просто телесные срывы, а диагностические сигналы, симптомы взволнованного и растревоженного сознания. Воздержание скорее требовало самообладания, чем продуцировало его. А посему, заключал Кассиан, истинное целомудрие – как телесную, так и умственную асексуальность – следует растить в течение всей жизни {29}.

К V веку большинство монахов сходились в том, что воздержание бросало как физический, так и духовный вызов, но продолжали разрабатывать различные планы тренировок для достижения безмятежного состояния. В числе самых спорных решений была кастрация. Зашедших так далеко монахов вдохновляли строки из Евангелия от Матфея, где Иисус прославляет тех, «которые сделали сами себя скопцами для Царства Небесного»[103]. Они подкрепляли свои намерения определенными медицинскими теориями в традиции Галена, утверждавшими, что дефицит спермы выкачивает из организма сексуальное влечение, а также ходившими среди аскетов поучительными афоризмами, где кастрация рисовалась приемлемой стратегией предотвращения телесной греховности. Если какая-то часть тела «ведет тебя к невоздержанности», гласило одно такое присловье, «лучше временно пожить без нее, чем пропасть целиком». Оскопление помогало монаху избежать отвлекающих факторов, которые грозили обречь его на вечные муки.

Другие монахи возражали, мол, логика самооскопления небезупречна. Евнухи, говорили они, продолжали испытывать сексуальное влечение и сохраняли способность к половому акту. Часто звучал и такой контраргумент: кастрацию надо понимать чисто метафорически. Самокастрация – не решение, а хитрая лазейка. Монах, сам отрезавший собственные тестикулы или отдавшийся на милость хирурга, как бы расписывался в недостатке самоконтроля, несмотря на всю решимость в момент операции. Это значило, что он не способен усмирить мысли – а ведь цель именно в этом {30}.

Иоанн Мосх, монах VII века, изучивший многие аскетические практики в Восточном Средиземноморье, рассуждал дальше: пусть каким-то чудесным образом сексуальные желания монаха пропали, тут нечему радоваться, ибо на самом деле в физическом, ментальном и моральном отношении монаха закаляет собственно борьба с возбуждением. Он приводил в пример священника по имени Конон, который возбуждался всякий раз, когда крестил женщину. Вместо того чтобы пытаться обуздать свою слабость, он пристыженно уходил посреди ритуала. Когда же посредством чуда сексуальное влечение Конона пропало, он снова стал проводить крестильный обряд, но Иоанн Мосх не видел в этом никакой его заслуги. Десексуализацию Конона нельзя считать победой, поскольку он не тренировал свой разум для ее достижения. Конечно, точку зрения Иоанна разделяли не все. Самооскопление было запрещено римскими законами и значимыми церковными советами намного раньше, но эти запреты далеко не всегда учитывались и исполнялись, и во времена Иоанна некоторые монахи по-прежнему прибегали к самокастрации (особенно в Египте и Палестине). Кто-то из монахов абсолютно отрицал подобные меры, но кто-то в итоге принимал в свое общество коллег-евнухов {31}.

Многие монахи стремились полностью прервать любые гетеросексуальные контакты, хотя другие все равно считали, что и такой метод демонстрирует только лишь недостаток устойчивости. Отшельники-мужчины часто гордились тем, что давали от ворот поворот посетительницам. В мужские и женские монастыри обычно был запрещен доступ людям противоположного пола, хотя иногда делались исключения для определенных мест в монастыре (приемная, храм), определенных людей (родственники, высшее духовенство) и определенных занятий (строительство, врачевание, евхаристия). В течение веков описано как минимум несколько случаев, когда монахи, при рождении записанные девочками, представлялись мужчинами и жили в мужских монастырях. Их трансгендерность (а историки настаивают, что именно это точная и подходящая характеристика) зачастую раскрывалась только после смерти, и, хотя их собратья были ошарашены таким открытием, первоначальный шок в итоге уступал место восхищению, а не гневу {32}.

Во всяком случае, именно так излагали эти идеализированные сценарии средневековые агиографы. Созданные ими образы подтверждали, что контакты между разнополыми людьми как таковые не обязательно представляют угрозу духовной собранности; монахи вполне могут это контролировать. Находились и те, кто отстаивал эти же взгляды в отношении более простых, рутинных взаимодействий. Так, многие, встретив в пути представителей противоположного пола, отводили глаза, избегая повода для искушения, но иные возражали: дескать, это поверхностная форма аскетизма, лепить и формовать надо ум, а не только тело. В одной популярной истории рассказывалось, как странствующий инок, встретив на пути группу монахинь, сошел с дороги, чтобы не встречаться с ними. Самая старшая из сестер попрекнула его этим: «Будь ты совершенным монахом, и не заметил бы, что мы женщины». Физическими ограничениями многого не добьешься {33}.

В результате житийная литература столь же насыщена историями о монахах, которые охотно взаимодействовали с противоположным полом. Apophthegmata patrum, «Церковная история» Феодорита Кирского, «Диалоги» Григория Великого – возьмем всего несколько крайне влиятельных сочинений, и в каждом обнаружим восхваления монахов, склонных к тому и другому образу действий. Даже в тесном сообществе можно было одновременно наблюдать