Блуждающий разум: Как средневековые монахи учат нас концентрации внимания, сосредоточенности и усидчивости - Джейми Крейнер Страница 24

чтением, если у них изначально есть склонность отвлекаться. Такой человек утрачивает «господство» над собственными мыслями, тексты одолевают его и заставляют ошибочно считать себя искушенным интеллектуалом. Далеко к западу от Турфана монахов терзали те же сомнения, и это в самый разгар Средневековья: в XII или XIII веке цистерцианец из Понтиньи (Центральная Франция) утверждал, что читать в своем сердце намного важнее, чем читать содержимое любой рукописи, in corde magis quam in omni codice {11}.

Однако не все монахи любили читать. Папирусные письма, сохранившиеся от позднеантичного Египта, свидетельствуют, что многие больше интересовались развитием административных навыков, чем литературой. В VI веке Ферреол Юзесский сокрушался, что монахи после дня тяжелого труда предпочитают чтению отдых. В одной истории из «Апофтегм», дошедшей до нас на греческом, латинском и сирийском, звучит жалоба на то, что книги превратились в пылесборники: «Пророки составили Писание, Отцы переписывали его, а их последователи заучивали наизусть. Но пришло это поколение и сложило рукописи на полки, как вещи бесполезные» {12}.

* * *

Этот жалостливый плач звучал из века в век, и в нем явно сквозит ожидание, что большинство монахинь и монахов все-таки должны регулярно читать, невзирая на заключенные в чтении риски и недостаток мотивации. Практические стандарты установились в обителях Пахомия в IV веке. Его федерация в основном располагалась в Верхнем Египте, но благодаря хождению этих текстов по Нижнему Египту и всему Средиземноморью монашеские труды оттуда перевели на несколько языков. Пахомий и его преемники настаивали, что все монахи должны уметь читать. Неграмотных новообращенных надлежало обучить.

В основе лежала идея, что чтение, а также декламация и заучивание наизусть помогают монахам крепко усвоить священные тексты. Предполагалось, что все пахомианцы знают назубок Псалтирь и Новый Завет – или, по крайней мере, значительные их части. Они произносили текст вслух, читая для себя; они слушали чтение братьев или сестер; они внимали ярким речам наставников, где те искусно переплетали отрывки из Писания. В течение дня следовало постоянно цитировать эти тексты – во время работы, литургии или даже в пути. Естественно, в монашеских кругах ходили рассказы о людях, которые восприняли эти требования всерьез. Так, вспоминали монаха Иону, садовника из монастыря Тмушонс (Thmoushons). Иона никогда не спал лежа. Вместо того он сидел на табурете, плетя веревки в темноте и вслух повторяя заученные наизусть тексты. Так он и умер на табурете с веревкой в руках. Похоронить его пришлось в той же позе, поскольку братья обнаружили его, когда тело успело закоченеть {13}.

Люди вроде Ионы безостановочно читали и декламировали Писание с двумя целями: чтобы библейский мир минувших времен и пророчеств пронизывал настоящее и чтобы божественное слово наполняло самую сущность человека. В результате постоянного чтения происходил когнитивный сдвиг, одновременно большой и малый по масштабу. Монахи начинали говорить фразами из священных текстов, словно то были их слова, а не написанные кем-то. Разум же стремился поучаствовать в космической пьесе, ставшей такой знакомой и близкой. В их культуре задача библейских текстов состояла не в том, чтобы временно сориентировать внимание монаха, а в том, чтобы полностью трансформировать его {14}.

В то же время эти практики выполняли функцию репеллента против бесов, продолжавших вести войны за внимание иноков. Единой для всех тактики ответных ударов не существовало. В пахомианских монастырях установили твердый график чтения и декламации для создания системы укреплений против всяких отвлекающих вмешательств. Другие обители вводили другой распорядок: например, декламация псалмов трижды в день или семь раз в день, полночные молитвы, псалмопение по сменам. Евагрий, будучи современником первых преемников Пахомия, полагал, что нужны еще более прицельные контрмеры. Бесы могли выпустить свои стрелы в любой момент и без предупреждения. Евагрий считал, что из всего своего арсенала они предпочитают logismoi – проходные мысли, способные закрепиться в сознании, если их пропустить (к ним относится и acedia – дротик с транквилизатором). Однако правильная контрмысль могла задержать logismos на подступах к сердцу и предотвратить потенциальный вред. Евагрий настаивал: главное – действовать быстро, а это требовало другого арсенала – хорошо знакомых подходящих текстов. Допустим, демон вынудил монаха вспомнить о прекрасном родительском доме и сравнить его со своей нынешней бедной маленькой кельей; это нападение можно отразить с помощью псалма: «Желаю лучше быть у порога в доме Божием, нежели жить в шатрах нечестия[119]» {15}.

Евагрий составил целый справочник библейских стихов, специально подобранных против всякого рода сторонних мыслей, которые с большой вероятностью могли находиться на вооружении бесов. Это руководство называется Antirrhetikos – «Противоречник» или «Опровергатель». Отчасти он унаследовал убеждение стоиков в том, что заучивание наизусть максим и прочих афористичных текстов может подготовить человека к каким-то непредвиденным вызовам жизни. В то же время в этом сочинении отразилось весьма специфическое отношение Евагрия к бесам – для него это была война, и кое-кому из монахов такой подход очень понравился. Греческий оригинал не сохранился. В V веке труд перевели на латынь, но и эту версию не так много копировали, чтобы она сохранилась. Справочник перевели на согдийский и грузинский, а в поздние Средние века, если не раньше, – на армянский и арабский. Но главными поклонниками книги оказались сирийские читатели: осталось несколько копий Antirrhetikos на сирийском, и три или пять из них можно отнести к 500-м годам (Евагрий умер в 399 году). С учетом среднего процента выживаемости позднеантичных рукописей это очень много {16}.

Иные монахи возражали, что сражаться с мыслями, вдохновляемыми демонами, в лобовой атаке нецелесообразно. Затворник Варсонофий сказал как-то одному из терзаемых борьбой с демонами учеников, что чтение, декламация и молитва, прерванные ради разборок с отвлекающей мыслью, – это как раз то, чего добивается Враг. Нужно не прерываться, а воззвать к Богу и продолжить свое занятие, пусть и с трудом. Варсонофий и некоторые другие учителя подозревали, что попытки подавить мысли на самом деле приводят к фиксации на них – концепция, поразительно напоминающая современную психологическую теорию иронического процесса[120], как заметил историк Инбар Грейвер {17}.

Не всем требовалось или хотелось иметь руководство для отпугивания демонических logismoi, но тезис Пахомия и Евагрия о существенной роли текстов в психологии аскетизма стал общим местом в христианских монашеских учениях. В V веке, когда Кассиан переводил культуру египетских аскетов на язык, понятный галльской элите, он даже усилил этот тезис и провел аналогию между чтением и риторикой – учебной дисциплиной, взращивающей сильных ораторов. Ум так или иначе постоянно перемешивает какие-то мысли, так пусть уж лучше через частое чтение и глубокие размышления о библейских писаниях в переработку пойдет хороший материал. В конце концов такое чтение «вылепит» другую версию сознания. Для галльской аудитории Кассиана идея более чем ясна: аскетизм – вовсе не отвратительная эгоистическая мода, как утверждают его критики; это серьезное образование в области этичного образа жизни. Кассиан предлагал усовершенствованную модель легитимного авторитета в эпоху, когда власть в Западной Римской империи трещала по швам и иногда рвалась под напором политических конфликтов: аскетизм добавляет уважения и веса претендентам на общественно значимые позиции (епископы, военные или гражданские чиновники и прочие наделенные властью лица) {18}. Кроме того, сам Кассиан и последующие поколения монахов полностью приняли сложившееся у многих их предшественников убеждение: чтение трансформирует личность. Если наполнить свою жизнь правильными книгами, твои взгляды на жизнь и поведение изменятся. Слова на устах исходят из сердца, in corde et in ore. Книга становится железом {19}.

Поколения монахов, пришедших на смену Пахомию, Евагрию и Кассиану, уже прикипели к своим книжкам. Большинство из них не пользовались для чтения специально обустроенными библиотеками, а просто рассовывали книги повсюду, совершенно как современные книжные черви. Они держали их в церкви, чтобы почитывать на службах; они хранили их в жилых помещениях – на полках, в ящиках, шкафчиках или нишах, сделанных в стене; они берегли дорогие манускрипты в запертых сундуках. Иногда, если владения монастыря позволяли, для хранения рукописей отводилась отдельная комната. И конечно, монахи хранили книги у себя в кельях. Монастырские уставы в основном предлагали (или даже предписывали) брать книги из собрания обители. Иногда далее следовали пояснения: монахи должны обращаться с взятыми кодексами бережно и не слишком привязываться к ним,