Мне некогда! В поисках свободного времени в эпоху всеобщего цейтнота - Шульте Бриджид Страница 16

В 50-х годах прошлого века количество рабочих часов стало снижаться. Соответственно, у людей стало появляться больше свободного времени.

«Вот о чем я и хочу спросить, – сказал мне Бен Ханникатт. – Что же произошло?»

Сегодня некоторые считают, что работа в профессиональных областях инновационной экономики, таких как искусство, технологии, инжиниринг, коммуникации, политика, аналитика, наука, образование и им подобные, больше похожа на проведение досуга: это как раз то, о чем говорили еще древние греки, и такая вовлеченность в жизнь через работу полезна{91}.

Но экономисты вроде Шор утверждают, что ненасытная индустрия рекламы создает новые желания, ведущие к невероятным потребительским расходам, которые сегодня составляют 70 % экономики США. Поразительный рост стоимости медобслуживания, жизни в целом, постоянный резкий рост цен на недвижимость опередили рост зарплат. В результате мы видим, что долги домохозяйств достигли исторического максимума{92}, а люди буквально утопают в ненужных вещах, став жертвами, как говорит Шор, порочного круга «работай и потребляй».

Ханникатт видит еще более глубокие изменения: «Работа заняла центральное место в нашей жизни, давая ответ на самые главные вопросы вроде “кто мы такие”, “каков смысл нашей жизни” и “каких целей в жизни мы хотим достичь”, – говорит он. – Мы превратили свободное время в банальность, в то, к чему только молоденькие дурочки стремятся, чтобы посвятить его шопингу и сплетням».

Даже в академической среде ученые и аналитики признаются, что им иногда неудобно говорить, что они изучают вопросы свободного времени. Когда я писала эту книгу и общалась с множеством ученых, то часто получала именно такой ответ. Карла Хендерсон, изучающая проблематику свободного времени у женщин в Университете Северной Каролины, с сомнением разглядывает заголовок своей статьи «Не смейтесь, когда я говорю “отдых”». «Моя мама, наверное, думает, что я изучаю разные глупости», – говорит она мне. Ее факультет изучения досуга был переименован в факультет паркового, досугового и туристического менеджмента. Карла продолжает свою мысль: «Мы живем в обществе, где принято считать, что проводить время на работе – это лучше, чем отдыхать и развлекаться. Но когда вы начинаете понимать, что такое свободное время, как оно влияет на качество жизни, на личные отношения, то вам становится ясно, что свободное время – это очень и очень важно. Мы неправильно понимаем, что такое свободное время. И именно поэтому люди его стыдятся».

«Без времени на размышления, без созерцания того, что происходит с нами сейчас, и без понимания жизни как божественного дара, – говорит Ханникатт, – мы будем обречены жить в бесцельной и банальной занятости. У нас не останется способности любить, а это ведет к появлению “беспокойного сердца”, как говорил святой Августин. Мы просто доведем себя до отчаяния и не сможем дальше нормально жить и работать».

Мы сидим с Энн Барнетт за столиком в кафе кампуса Университета Северной Дакоты. Она выкладывает передо мной пачки писем, которые я видела в ее кабинете. Все письма аккуратно упакованы в оберточную бумагу и отсортированы по годам.

– Н – это оценка? – спрашиваю я. – За хорошее рождественское письмо?

– Н – это «настоящий», – отвечает Барнетт. – Эти письма показывают, насколько настоящей может быть жизнь.

– В смысле? – недоумеваю я.

– Они понимают, что жизнь конечна, – отвечает Энн. – Они знают, что когда-нибудь умрут.

– Как-то жестко для рождественских писем, – говорю я.

– Когда вы осознаете, что вам мало осталось, вы начинаете больше ценить время, – произносит Барнетт.

– Это удручает, – отвечаю я.

– Это, – говорит Барнетт, – означает то, что нужно жить честно и смело, смакуя каждую минуту. У человека есть время остановиться и насладиться ароматом розы. Человек понимает, что прошлое ушло, а будущее неизвестно. Вы можете быть по-прежнему заняты, но вы будете наслаждаться каждым моментом жизни.

Немецкий философ Мартин Хайдеггер писал, что настоящая жизнь требует того, чтобы человек всегда помнил и о жизни, и о смерти, поясняет Барнетт. По-немецки он называл это dasein, что буквально означает «человеческое бытие». Мало кто из нас способен на это. Возможно, человеческая природа такова, что мы всеми силами стараемся избежать мыслей о том, что жизнь конечна, и в то же время мы не можем этого избежать. Может быть, поэтому сверхзанятость так привлекательна. Если у нас никогда нет времени остановиться и подумать, мы никогда не встретимся лицом к лицу с ужасной правдой.

Барнетт с коллегами сделали случайную выборку из почти шестисот рождественских писем, чтобы выделить примеры «настоящей» жизни. Они нашли только тридцать два таких письма. Она показывает мне пример: «Дорогие друзья, Хизер и Йон. Это мое восьмидесятое Рождество. Я уже давно понял, что жизнь все больше становится процессом ОТПУСКАНИЯ близких, семьи и друзей, которые были больше, чем семья. Сейчас я только вспоминаю о тех местах, в которых любил бывать, и о делах, которые приносили мне радость». Другое письмо описывает, как почти смертельная авария на дороге стала поводом для одной семьи задуматься о «скоротечности этой прекрасной жизни вдвоем».

«Подавляющее большинство тех, чьи письма мы изучали, – говорит Барнетт, – жили в этом мире в состоянии “отвлеченности”, как говорил Хайдеггер. Они не осознавали самого важного, будучи слишком поглощенными своей постоянной занятостью». «Жизнь коротка, – так написали Барнетт и ее соавторы в анализе исследуемых писем, – мы крутимся как белки в колесе и не можем осознать настоящее предназначение своего существования. Мы не замечаем собственного счастья и часто не понимаем смысла жизни»{93}.

Я с сожалением подумала о собственной «отвлеченности», вспомнив, что с течением лет мои сердечные и искренние поздравительные открытки свелись к коротким поздравлениям на странице в Facebook.

Барнетт говорит, что нам пора. Мне – в аэропорт, а ей – на сеанс лучевой терапии. У нее рак. Мы аккуратно упаковываем свертки с рождественскими письмами. Отъезжаем от Radisson, и она говорит, насколько занятой она всегда была. Годы неслись с безумной скоростью: Барнетт занималась преподаванием, исследованиями, заседала в различных советах государственного масштаба, водила дочь на занятия по фортепиано, соревнования по ораторскому искусству, концерты и организовывала ей замечательные вечеринки на дни рождения. За день до моего отъезда во время ужина дочь Барнетт, которой двадцать один год, сказала мне: «Сколько себя помню, я всегда была чем-нибудь занята. Я даже не знаю, что мне делать со свободным временем, если оно у меня появляется». Энн Барнетт на самом деле такая же. Перед тем как она узнала о болезни, Барнетт чувствовала дикую усталость. У нее не оставалось времени на себя, она все отдавала близким и работе. Иногда Энн задается вопросом: а если это отчасти стало причиной ее болезни? И если бы она знала о возможных последствиях, изменила бы что-нибудь в своей жизни? И отвечает сама себе: нет. Лечение заставляет ее сбавить обороты и замедлить жизненный темп. «Это раздражает, и я чувствую себя немного виноватой, – говорит Барнетт. – Еще так много всего, что я хотела бы сделать».

Глава 4

Невероятно сжимающийся мозг

Концентрировать внимание – это наша главная и постоянная обязанность.

Эмили Анселл поворачивает компьютер в мою сторону. Мы вместе смотрим на желтую выпуклость неправильной формы на сине-черном очертании человеческого черепа. Анселл показывает на странное желтое пятно, расположенное на черном снимке мозга, как раз там, где находятся лобная кость и глазницы.