Вячеслав Денисов - Тюремный романс Страница 11

– Пермяков! На выход.

– Не колись, – посоветовал гаишник.

Толстяк на нарах, поджав губы, посмотрел на бывшего милиционера, как на дурака, и снова увлекся книгой.

Конвоир терпеливо ждал, пока бывший заместитель транспортного прокурора сполоснет под краном руки, потом шагнул из камеры, давая ему дорогу, и с грохотом захлопнул дверь.

– Расколется, – удовлетворенно заметил гаишник, которому не давала покоя обида за недавнюю трепку. – Прокурорских быстро колят.

Глаза «куриного» следователя повлажнели. Он уже почти закончил обед и теперь сидел между нарами толстяка и беззубым гаишником, теребя в руках полу спортивной майки. Он был в «расколе» уже неделю и сейчас терпеливо дожидался суда, надеясь на его гуманность и жалость. На что надеялся любитель романов, было непонятно, ибо за все время их общего пребывания в камере он лишь дважды перекинулся словом с сокамерником. С этим, от прокуратуры. Разговаривать с остальными он то ли брезговал, то ли считал излишним. Закончив трапезу, все, кроме толстяка и гаишника, полезли на свои места. Первый не вставал с самого утра, вяло пережевывал их с Пермяковым общую колбасу и запивал крепким «Ахмадом», а второй стал собирать посуду. Зануда «прокурорский» утром определил очередь уборки, и выходило, что первым в ней оказался именно бывший владелец полосатого жезла.

Передачи в камеру поступали регулярно, но все они, за исключением пакетов толстяка, доходили до арестантов выпотрошенными. Гаишник, к примеру, точно знал, что жена передает ему «Мальборо» и яблочный джем. Однако в пакете оказывались «Прима» и какое-то прокисшее варенье. На каком этапе перемещения с воли за решетку сигареты теряли фильтры, а джем утрачивал вязкость, оставалось лишь догадываться. Хлипкому следователю из райцентра передач никто не передавал, поэтому с ним делились сокамерники. Точнее – предлагали. Но аппетит у молодого парня был никакой. Он лишь пил и плакал.

Вечером передали пакет и Пермякову. Буженина, сок, «Орбит без сахара» и… «Кэмел». Посмотрев на сигареты, Сашка подавил улыбку. Всю его душу охватило блаженство. Сам он курит «Винстон», Пащенко пользует облегченные «Мальборо». «Кэмел» – сигарету за сигаретой – уничтожает в их компании лишь один человек. Передача в камеру «Мальборо» для Сашки не значила бы ничего. Просто дорогие, качественные сигареты. А «Кэмел»…

Понятно, что это идея Пащенко. Они рядом. Они с ним. Пермяков был уверен, что Струге сейчас расстроен до такой степени, что не способен на мелкие уловки.

Сашка забросил пакет в камерный «телевизор» – полку с продуктами, дрожащей рукой распечатал пачку, вытянул сигарету и с жадностью затянулся. Он никогда в жизни не купил бы крепчайший «Кэмел», но сейчас первая затяжка показалась ему глотком жизни. Они рядом. Они с ним…

Странность хруста сигаретной упаковки произвела впечатление лишь на толстяка. Он с легким удивлением положил на живот книгу и посмотрел на руки Пермякова, снимавшего целлофан с пачки. Остальные не обратили на это никакого внимания. А ведь это очень странно: услышать хруст распаковываемой сигаретной пачки в камере СИЗО. Только последнему лоху не известно, что сигареты в заводской упаковке на тюрьму не передают. Как и колбасу в батоне, которая лежала в Сашкином пакете. Ее режут на куски. А сок в коробке с воли – это просто неслыханная дерзость. Сок в коробке может попасть в руки арестованного лишь из тюремного магазина. Но передача была с воли. Такие вот дела…

Толстяк улыбнулся кончиками губ и… И, как обычно, увлекся книжкой.

А Сашка курил, закрыв глаза, мял в руке шуршащую обертку, и не было для него более приятного звука. Они рядом. Они с ним…

– Пермяков, скажите, когда состоялась ваша первая встреча с Рожиным?

– Моя первая встреча с Рожиным состоялась в то утро, когда он подкинул мне на стол конверт с документами на право собственности на дом в Сочи.

Кормухин поморщился.

– А вот Вячеслав Петрович утверждает, что его предварительный разговор с вами состоялся за три дня до освобождения Кускова.

Пермяков поморщился.

– Тогда о его содержании спросите у Вячеслава Петровича.

Разговор не клеился.

И было вообще непонятно, на какой иной исход рассчитывал областной «важняк». Но на текущий момент это было непонятно только Пермякову.

– Видите ли, Пермяков… – Рука Кормухина выводила на чистом листе бумаги кренделя – первый признак нервного поведения следователя. – Не получится спросить.

Сашка про кренделя знал, поэтому едва заметно усмехнулся.

– Что так? В бегах, как принято в подобных случаях?

– Нет. – Кормухин пожал плечами. – Он убит.

И уставился на допрашиваемого. Однако тот сидел с взъерошенными от постоянного лежания волосами и наркоманским взглядом смотрел в зарешеченное окно. Курил, распространяя по кабинету смесь аромата хорошего мыла и кислой капусты, и молчал.

– Убит ножом в сердце. Для груза к его ноге была привязана металлическая кровать, и он был сброшен в Терновку. Там, за мостом, вы знаете?

– Вы хотите, чтобы я вам помог и в этом? – всезнающе вздохнул Сашка, ткнув окурок в обрезанную, зачумленную тысячами бычков банку из-под кофе. – Я могу.

– Конечно, – оживился Кормухин. – Это по-нашему. По-прокурорски. По-человечески, в конце концов.

– Убедили. – Пермяков уложил локти на стол. – Я вам помогу. Это не я. Вот если бы это сделал я, тогда Вячеслав Петрович плавал бы по Терновке, как какашка.

– Почему?

– Нары не тонут. А других кроватей тут нет.

– Бросьте… – разочарованно покривился «важняк». – Мне говорили, что вы серьезный человек.

– Вас не обманывали. – Пермяков скосил взгляд на рукав пиджака следователя, из-под обреза которого виднелись золотые квадратные «Сейко».

– Никто не утверждает, что смерть Рожина – дело ваших рук.

– Почему бы не настоять на этом? – Сашка потянулся всем телом и закинул назад голову. Последние слова он произносил уже в какой-то сладостной истоме. – Вам в последнее время так прет, так прет…

Кормухин понимал, что заместитель транспортного прокурора валяет ваньку, однако ничего не мог с этим поделать. Это не Пермяков выступил автором ситуации, поэтому нечего с него спрашивать. Следователь был убежден, что человек напротив него взял взятку, но приходилось смиряться с тем, что этот человек будет издеваться над ним, как матерый бандюк. Досада Кормухина накапливалась по мере того, как к нему стало приходить понимание простого факта – арестант и поопытнее него, и потверже нравом. Колоть такого – все равно что колоть вора старых кровей. Не этих, фанерных, которых коронует в тюрьмах пара таких же обкуренных отморозков, а настоящего «шестидесятника», отрицающего семью, наркотики, предательство, кровь и закон.

И он стал понимать, что дело, на которое он рассчитывал как на «именное», обещающее известность и уважение, на самом деле обещает неприятности. Жаль, что он не стал догадываться об этом в тот момент, когда Старик – областной прокурор – вручал ему тонкую серую папочку и говорил о том, что очень надеется на его ответственность.

Был бы Кормухин еще догадливее, он бы понял наверняка, почему Старик вручил дело именно ему. Однако пока прозрение «важняка» остановилось на полпути и вместо просветления сгущало в голове тучи.

– Пермяков, Рожин в своем заявлении писал, что является другом Виталия Кускова, который был арестован в связи с подозрением в причастности к убийству Ефикова. И он подписался под протоколом, в котором черным по белому написано, что, когда он приехал к вам с целью узнать дальнейшую судьбу Кускова, вы стали оказывать на него давление и делать предложения, от которых настоящий друг арестованного никогда не откажется. Вы обозначили цену за освобождение Кускова, но таких денег у Рожина не нашлось. И тогда Рожин, полагая, что является свидетелем нечистоплотного следствия, обратился в Управление по борьбе с организованной преступностью с соответствующим заявлением. Мне нужно объяснять, что произошло дальше? В законе об оперативно-розыскной деятельности это называется «оперативным экспериментом», Пермяков. Экспериментом, в котором вы подтвердили подозрения относительно себя. Рожину ничего не было нужно, кроме правды.

– Синим по серому, – Пермяков зевнул.

Кормухин наморщился так, что казалось – еще секунда, и кожа на его лбу лопнет.

– Чего?..

– Я говорю – не черным по белому, а синим по серому. Бланки протоколов серы, а не белы. А что касается последнего, тут вы, безусловно, правы. Ему теперь точно ничего не нужно. А вообще у меня сейчас случится приступ от изумления над недалекостью следствия по моему делу. Только человек с ограниченными умственными способностями не может понять обратную – от имеющейся у следствия – причинно-следственную связь между провокацией дачи мне взятки и смертью Рожина. Вы на самом деле не догадываетесь о том, что человека использовали по назначению, а потом «слили» как отработанный и опасный материал?