Александр Тамоников - Диверсионная война Страница 15

– Все в порядке, Гриша? – как-то смущенно спросил Баранович, присаживаясь рядом на корточки. – Как там наша нервная почва?

– На месте наша нервная почва, – огрызнулся боец. И вдруг возмутился: – Стас, ржавый гвоздь тебе в задницу! Это не укры, это ты меня ножом полоснул! Размахался тут, понимаешь! Ослеп? А если бы без глаза меня оставил?!

– Ну, бывает, – стушевался Баранович. – Прости, Гриша, не хотел. Давай руку. – Он помог разгневанному Григорию подняться – и вдруг не выдержал, согнулся от хохота – что было, в общем-то, не в стиле Мансурова. – Гриша, мать твою… – хлюпал он. – Корноухий ты наш… Ладно, парень, не обижайся. Ну, куда ты – уходишь от нас в Простоквашино?

Массовый ржач удалось пресечь – не время, однако. Вселенский тарарам в расположении батареи было слышно за много верст. Ближайшая часть противника – в Штырине, примчатся через пятнадцать минут (если добудут технику и бензин).

– Все живы? – крикнул Глеб, выбираясь из лощины. Слава богу, все! На арене побоища валялись мертвые люди, многие тлели, горела одежда. Несколько тел еще агонизировали. В их числе рослый офицер – дернулся пару раз и затих. Валялись осколки мин, битая деревянная тара. Минометная батарея приказала долго жить. Раскуроченные минометы валялись вповалку, точно трупы. Он осмотрелся. Несколько раненых не представляли угрозы – не в том состоянии, чтобы дотянуться до оружия. За деформированной полевой кухней, вокруг которой была разбрызгана серая каша, лежал на боку с закрытыми глазами второй офицер – светловолосый, с угловатым черепом. Он был забрызган кровью и кашей (какое необычное арт-сочетание). Глеб нагнулся, чтобы перевернуть его. Очевидно, кровь была чужая. Удивительная трансформация – хладный труп моментально преобразился в живого и здорового человека! Блеснули не очень здоровые зубы, окруженные жесткой щетиной. «Покойник» махнул ногой, и Глеб потерял равновесие, получив по обратной стороне колена. Он треснулся задним местом обо что-то стальное, остроугольное, взвыл от боли. А офицер с погонами старшего лейтенанта уже кубарем катился по дну лощины, подпрыгнул, взмыл на гребень и, петляя, рванул к чаще. Взрыв негодования, ополченцы поздно опомнились, стали стрелять. Но офицер пригнулся, его носило из стороны в сторону, и пули летели мимо. Похоже, он был рожден под счастливой звездой! Ей-богу, не протарань капитан задним местом огрызок разбитой полевой кухни, махнул бы рукой: да пусть уходит. Не гоняться же за каждым укропом! Но обидно. Бравый капитан спецназа – и задницей на голое железо! Он проорал, чтобы не стреляли, он лично скрутит этого олимпийца! Поднимать автомат было поздно. Он взлетел на полусогнутые, оттолкнулся и бросился в погоню пружинящими прыжками. За спиной залихватски засвистел Гриша Косарь.

Тип убегал с пустыми руками, никакого оружия при себе не имел. Глеб был полон решимости догнать. Несколько минут в запасе имелось, пусть товарищи пока отдохнут. Он увязал в высокой траве, перепрыгивал через кочки, стараясь не подвернуть ногу. Спина офицера мельтешила перед глазами. Тот уже задыхался – слишком резво взял старт. И все же он ворвался в лес, когда Глеб одолел только половину расстояния. Пришлось напрячься, он пробежал оставшуюся дистанцию, влетел в лес, чувствуя, что уже задыхается. Тяжелые перегрузки выпали в это утро. За деревьями хрустел валежник, чертыхался украинский офицер, взятый в полон загребущими ветвями. Глеб прибавил рыси. Пусть не убьет, но разукрасит этого гада за милую душу! И вдруг нога попала в корневую петлю, земля помчалась навстречу, он изогнулся в полете и все же насадил бок на какой-то клык, торчащий из земли. Он рычал в отчаянии, злость обуяла невиданная. Нет, он догонит негодяя! Пока он возился, принимая вертикаль, тот тоже недалеко ушел. Ноги переплелись, он выдирал их из сжимающейся ловушки. Движение начали одновременно – бежали тяжело, хватаясь за стволы деревьев, вязли ноги, кашель рвался из груди. Он то догонял, то отставал. Несколько раз была возможность выхватить ПМ из кобуры, но он боялся упустить ценные секунды, а через какой-то миг спина беглеца уже исчезала.

– Стой, скотина… – хрипел он, – не уйдешь…

Холодов догнал старлея! Не пробежали и двухсот метров. От злости хлынул в кровь адреналин, он словно двигатель форсировал, помчался вскачь, проделал впечатляющий прыжок – и схватил противника за ногу! Повалились одновременно – ничком, до отвала наевшись сырой земли. Оба извивались, один отбивался, другой норовил навалиться массой, раздавить, придушить. Два крепких мужика катались по земле, отвешивая друг другу тумаки. Иссякали силы, но злость еще бурлила. Скрипели зубы украинского офицера, он обливался страхом, но не сдавался. Он пытался стряхнуть с себя противника, и это удалось! Глеб отлетел в сторону, враг с торжествующим урчанием навалился на него, стал тянуться к кобуре. Глеб пресек попытку, вывернул руку. Старлей сморщился от боли, ударил второй рукой – болезненно, в челюсть, черт возьми! Откатились, поднялись, грузно бросились на таран, широко расставив ноги. Давили, задыхались, каждый прикладывал массу невероятных усилий. Обменялись слабыми ударами, снова распались, опять пошли в лобовую. Силы кончились. Но Глебу удалось выставить вперед ногу, он толкнул противника. Подсечка коряво, но прошла. Противник повалился на спину, тоже привел в движение ногу. Глеб упал в другую сторону. Поднимались неуклюже, невыносимо долго, а когда поднялись, Глеб уже вытащил из кобуры ПМ, передернул затвор. Они стояли напротив, дышали, как загнанные марафонцы, неприязненно поедали глазами друг друга. Они были примерно одного возраста, одного роста, схожей комплекции. Только волосы у врага были светлые, а у Глеба темные, и череп у старлея был такой, словно его с нескольких сторон правили прессом.

– Ну, стреляй, сука, чего ждешь? – пробормотал противник. – Везунчик, с пистолетом бегаешь… А слабо без пистолета? Да ты же ноль без своего «макарова», ты же никто… Стреляй, говорю… – разозлился старлей. – Чего уставился, смакуешь?

И вдруг испарилась вся злость, осталось лишь равнодушие и дикая усталость. Глеб отступил на два шага, поколебался и убрал пистолет в кобуру. Он стоял, шатаясь, с повисшими руками. Старлей смотрел на него недоверчиво, пожал плечами. Потом развернулся, чтобы уйти, но закружилась голова, он схватился за ствол молодой осины и сполз по нему. Он просто не мог никуда идти. Как и Глеб. Требовалось несколько минут передышки. Глеб опустился на ближайшую кочку, восстанавливал дыхание. Он смотрел на своего противника и не чувствовал к нему никакой злости. Только легкое раздражение и обиду на свое бессилие. Этот парень чувствовал то же самое. Он демонстративно не смотрел на Глеба, таращился куда-то в пространство. Лицо от напряжения превратилось в какой-то серый мешок, обвисла кожа.

– Почему не стал стрелять? – Старлей едва ворочал языком. – Хочешь растянуть удовольствие?

– А ты бы выстрелил? – Глебу тоже с трудом давались слова, он вытаскивал их, как камни из почки.

– Уж не сомневайся…

– А меня, знаешь ли, мама в детстве учила – никогда не стрелять в женщин, стариков, детей и безоружных… Но тебе этого не понять, все ваше племя слеплено из другого теста… Вы ненавидите людей, вы истребляете нас, как фашисты не истребляли… Эх, надо было тебя пристрелить…

– Еще не поздно. – Старлей со скрипом провернул голову, отыскал Глеба мутным взором. – Ты что тут несешь? Кто расправился за несколько минут со всеми нашими ребятами, а теперь еще и предъявы выкатывает? Ты кто такой?

– Командир спецназа Глеб Холодов. А ты кто такой?

Старлей помешкал, нехотя признался:

– Старший лейтенант Антон Буряк. Заместитель командира минометной батареи…

– Откуда ты, старлей?

– От верблюда…

– А я из местных… Слушай, ты, умник… Все твои ребята, как один, заслужили собачью смерть. Они фашисты. И ты фашист. Думаешь, я не знаю, что означает членство в батальоне «Айдар»? Крайне правый экстремизм, исключительность украинской нации, ненависть ко всем, кого вы считаете врагами… У вас же свастика на эмблеме и на лбу, на вас же клейма ставить негде… Ты хоть знаешь, кого вы уже несколько дней обстреливаете? Конечно, знаешь, я даже не сомневаюсь. Тебе просто плевать.

В мутных глазах украинского офицера блеснуло недоумение. Но он старательно сохранял брезгливость на лице.

– Конечно, знаю. Мы обстреливаем позиции сепаратистов, окопавшихся к западу от поселка Кошурово. В самом поселке мирных жителей нет – террористы их всех выгнали…

– Ты кретин, да? – Глеб выразительно постучал кулаком по голове. – Совсем ту-ту, пан старший лейтенант? Ты либо врешь, либо полное умственное ничтожество – если не знаешь, куда летят мины твоей батареи. А летят они четко в поселок Кошурово, где вашими стараниями уже разрушено много домов. Заметь, позиции и вооружение наших войск практически не страдают, зато страдают мирные жители, которых никто не выгонял. Мы не выгоняем гражданских из их домов – это не только негуманно, но и глупо. Не верь всему, что вам говорят. По моей информации, число безвинных жертв уже перевалило за три десятка, добрая половина красивого когда-то городка лежит в руинах. А вам, уродам, даже лень взобраться на холм и посмотреть, что вы обстреливаете. Зачем? Начальству виднее, оно никогда не обманывает. Так что нормальный ничейный счет – три десятка ваших отморозков за три десятка ни в чем не повинных гражданских…