Алексей Петрухин - Клан душегубов Страница 15

А какая может быть организация у человека, в кабинете которого... Словами не передать.

Что ни говори, а о многом говорят вещи. Беспорядок в вещах – это беспорядок в мозгах. Так всегда, или почти всегда. Потому что вещи, окружающие человека, всегда не случайны. Человек сам выбирает их, то есть притягивает к себе те или иные предметы, более того, определяет их местоположение. Так что если вещи расставлены по своим местам, это как минимум говорит о такой же упорядоченности в мыслях и чувствах того, кому они принадлежат. Хочешь узнать человека, загляни в его гардероб, его дом, его кабинет. Вещи скажут о нем многое.

Правда, не факт, что аккуратный человек – всегда хороший. Сейчас вот задумался и понял, что часто, пожалуй, даже наоборот. Многие известные мне хорошие люди довольно бестолковы и не слишком педантичны, скажем мягко, в быту. А многие известные мне «акулы в галстуках» – отборные педанты. Пылинки с себя сдувают. Вот тут открывается еще одна важная вещь. Все хорошо в меру. Если человек чрезмерно аккуратен, слишком педантичен – в этом тоже есть какая-то болезненность.

О себе могу сказать, что беспорядок в вещах для меня непереносим в принципе, на физическом уровне. Но, вроде бы, держу себя в норме и под микроскопом свои туфли не рассматриваю.

Конечно, то, что я увидел в кабинете Вершинина, рассказало мне многое. Да, тут простой уборкой не отделаешься. Тут нужна, как бы это выразиться, полная очистка помещения, с влажной уборкой моющими средствами и обязательным длительным проветриванием.

На столе радостно зазвонил телефон.

«Значится, вот ты какой. Вдумчивый, причесанный. Отличник, конечно. Думаешь, что сядешь здесь, за мою парту, и начнешь получать пятерки? Ничего, ничего, я посмотрю на тебя, когда ты залезешь в своем нарядном костюмчике по шею в дерьмо, будешь разгребать его целыми днями, не снимая запонок, и при этом еще получать каждый день по своей шее в галстучке от начальства», – мстительно размышлял Вершинин, глядя прямо в спокойные глаза Суворовцева.

Телефон продолжал звонить. Теперь уже обиженно.

– Я подниму? – подчеркнуто деликатно спросил Вершинин. – Не возражаете, товарищ? Это, наверно, еще меня.

Действительно, ему. Звонила дочь.

Между ними уже давно сложились, мягко говоря, непростые отношения. Или, вернее, самих отношений, по сути, уже не было. Дочь обращалась к нему, когда была нужда – не столько в нем, в отце, как таковом, сколько в деньгах, которых со временем требовалось все больше. При этом с папой она не церемонилась и разговаривала, даже не пытаясь изобразить нежную дочернюю любовь. И к этому он тоже давно уже привык, чувствуя свою вину перед семьей.

Теперь он, под внимательным взглядом Суворовцева, терпеливо выслушивал все, что о нем думает его родная дочь. А она сообщала, что у мамы опять кризис и ее опять увезли в больницу, но, главное, что снова нужны деньги, и довольно немалая сумма.

Когда он в очередной раз услышал о том, что должен достать деньги, много и срочно, ему стало нехорошо, и именно в этот момент в дверь кратко постучали и сразу же вошли двое бодрых сотрудников Управления, с большими картонными коробками в руках.

Суворовцев невозмутимо подошел к столу, заваленному огромным сугробом бумажного хлама, и вежливо спросил у Вершинина:

– Так я начну?

– Валяй!

Коротким равнодушным движением смахнув сугроб со стола на пол, на освободившееся место Суворовцев аккуратно водрузил свой портфельчик.

– Спасибо! Правильно сделал! Валяй, валяй! Мне здесь ничего не нужно! Все выбрасывай, а хочешь – все сожги! – возбужденно продолжал Вершинин, но Суворовцев только понимающе кивнул в ответ.

Вершинин хотел было удивиться, но продолжал слушать тираду дочери – о том, что отцовский долг должен выражаться хотя бы в деньгах, и лучше, если сегодня же. Тем временем сотрудники поставили принесенные ими коробки на пол, а сами, расположившись в разных концах комнаты, начали не спеша, методично разбирать и укладывать в них папки с документами, валявшиеся на полу, а также на полках, на подоконнике и в ящиках шкафа.

Суворовцев же уселся в кресло за стол и, раскрыв свой ноутбук, погрузился в работу.

Он очень аккуратно, непонятно по какому признаку, выдергивал из груды бумаг на полу нужные ему, затем неторопливо переносил содержимое бумаги в память ноутбука, после чего бумажка отправлялась в коробку. Постепенно бумажные завалы таяли, становясь опрятными стопками и перекочевывая в коробки.

– И у вас что, есть санкция прокурора на это? – кисло пошутил Вершинин, переступая через одну из них.

Суворовцев посмотрел на него так серьезно, что Вершинин даже пожалел о своей шутке, потому что Суворовцев, чего доброго, сейчас возьмет и достанет из кармана своего пиджачка санкцию. Наверняка такие типы ничего не делают без санкции, так, или примерно так, подумал бы, вероятно, Вершинин, но в этот момент ему пришлось срочно прощаться с дочкой, которая уже что-то орала в трубку, и не хотелось, чтобы Суворовцев видел, точнее, слышал, что на него орет его же собственная дочь.

– Я тебя люблю, дочка, и постараюсь. Извини, у меня сейчас обыск, я тебе перезвоню, – попрощался он и выключил телефон.

А Суворовцев, даже не поднимая глаз на Вершинина, продолжал спокойно и деловито стучать по клавишам своего ноутбука. Делал он это ловко и быстро, как пианист-виртуоз, играющий некую сложную кантату.

«Маньяк кабинетный», – подумал Вершинин, швырнул листы обратно в коробку, для чего-то подошел к сейфу, открыл его и вынул свое табельное оружие. Эти действия заинтересовали Суворовцева, и он, прервав свое занятие, посмотрел на Вершинина.

– Это – больной город, – издалека начал майор, – пятнадцать миллионов жителей. Тысячи группировок, от наркобаронов – наверху до мелких дилеров – внизу. Они пихают это дерьмо везде – в школах, клубах, притонах, просто на улицах. И у каждого – крыша. – Он стремительно набирал обороты. Подошел к стене, увешанной фотографиями самого неприглядного криминального содержания, и, тыча в них пальцем, продолжал свою гневную речь. – Этих выслеживаем годами, ловим и отпускаем. Заметь, по закону отпускаем! Этих – уже давно нет в живых, но схемы, которые они выстроили, работают! Это – система! Понимаешь? А?

Не самая сложная и не самая тонкая из провокаций, с которыми доводилось сталкиваться. Эта пламенная речь имела, конечно, целью не сообщить мне, насколько успел развиться незаконный оборот наркотиков.

Варианты? Простые, судя по лицу Вершинина. Либо просто клоунада, чтобы вывести меня из равновесия, но это наивно, либо... даже не знаю, что предположить, глядя на это прекрасное лицо.

– Для чего ты мне все это рассказываешь? – спокойно спросил Суворовцев.

– Займи денег, – неожиданно произнес Вершинин.

– У меня кредитная карточка, – улыбнулся Сувороцев.

«Сволочь! – коротко подумал Вершинин, вернул пистолет в сейф и медленно направился к выходу. – Лучше бы просто послал. «Карточка»! Совсем озверели люди!»

– Но я могу обналичить, – вдруг негромко, и будто сам себе, сказал Суворовцев.

– Что?! – изумленно обернулся Вершинин.

– Могу обналичить, – продолжая что-то печатать, подтвердил возможность чуда Суворовцев.

– А знаешь, я рад, что именно тебе достался мой кабинет, – возвышенно проговорил Вершинин, но не забыл подстраховаться: – Ловлю на слове. Спасибо! – И вышел из своего, теперь уже бывшего, кабинета.

А его новый владелец чему-то улыбнулся и продолжил свою беззвучную кантату на компьютерной клавиатуре.

Не знаю, зачем я это сделал в тот день. Можно сказать, у меня не было никакой цели. Нет, что-то недоговариваю. Я никогда не делаю ничего без цели. Даже бесцельно гуляю с определенной целью – я думаю. Раскладываю мысли по местам. В них должен быть порядок, так же, как в вещах.

Но в тот день, именно в тот день, когда я познакомился с майором Вершининым, я сделал это. Да просто вспомнил этот баннер: «Создай свой блог» – и через пять минут создал. Залез в Интернет и создал, благо дело недолгое. Зачем, тут же спросил себя. Мне что, не хватает общения? Хватает, с лихвой. Хотя вот тут обязательно надо уточнить – какого общения. Настоящего, доверительного – конечно, всегда не хватает, особенно если занимаешься тем, чем занимаюсь я, то есть формулированием, сбором и анализом подозрений. Но это работа. Она меняет склад характера и склад ума, да, это так. Меняет и душу. Конечно, общения, если иметь в виду не обычное: «Как ты? А, и у меня хорошо», а настоящее общение с человеком, которому веришь, – не хватает. Но в тот день я создал свой сетевой дневник не для этого. Может быть, я сделал это потому, что в голове много мыслей, и все они выпрыгивают из головы и пищат мультяшными голосами: запиши, Суворовцев, а то меня забудешь, а я – ценная, хорошая мысль! Можно было бы из мыслей делать книги, есть ведь такой выход. Но кто мне позволит такое издать? Книга с грифом «секретно, для служебного пользования»? Смешно!