Алексей Петрухин - Клан душегубов Страница 16

Как бы то ни было, я это сделал. Ну нет, конечно, я не создал блог под своим именем. Этого уж точно не могу себе позволить и, скорее всего, никогда не смогу. Работа такая. Но создал себе ник, подобрал себе аватар. А что такого? Думаю, не ошибусь, если скажу, что половина жителей Сети живут в ней под чужими именами и аватарами. Мир фантомов. Ну что случится, если в этом мире фантомов прибавится еще один? Сначала я думал, какой же мне взять ник. В нашей работе нам тоже часто приходится сталкиваться с никами. Клички преступников – ники. Условные имена информаторов – ники. Даже у операций условные названия – ники, так что мне не привыкать. Поразмышляв, я придумал очень точный, как-то связанный со мной и, вместе с тем, никак не связанный ник – Охотник. В конце концов, вся моя работа – это что такое? Охота. Лицензия у меня есть, и право на ношение оружия – тоже. Вершинин в этом смысле уже, скорее, браконьер. То есть лицензия у него тоже есть, но нормы отстрела все время норовит нарушить. А я держу себя в рамках. Да, хорошо – Охотник. Никогда не догадаешься, что это – я, потому что в реальной жизни охоту я не люблю, не понимаю, что это за охота, когда из карабина с пятисот метров убивают зверя, у которого нет шансов. Не понимаю, что это такое – когда у мишени нет шансов. Вот в нашей работе так не бывает, за это ее и люблю. У нас все честно – у зверя всегда есть шанс уйти от охотника, очень часто – обмануть его, а иногда и поохотиться на него. Так что смотри в оба.

Итак, Охотник. Хорошо. Ну, а с аватаром все оказалось вообще просто. Я взял всем известную, очень душевную фотографию Хемингуэя, где он такой, с доброй ухмылкой, с бородой и в грубо связанном свитере. Заядлый был охотник, кстати, и великий писатель. Надеюсь, он не обидится. Ничего плохого, пользуясь его внешностью, делать не собираюсь. Потом, правда, я подумал, что некоторые юзеры, чего доброго, не знают, как выглядел Хемингуэй и вообще кто он такой, и решат, что этот аватар – мое реальное фото. Ну и пусть. Я готов быть с бородой и с доброй ухмылкой. Свитер немного не в моем стиле, но, в конце концов, что за условности, когда речь идет об Интернете? Место, где можно все. Непонятно только, зачем?

Зачем я это сделал в этот день? Ну, ладно, потом разберусь.

Нужна же первая запись в моем блоге. Ладно. Она будет короткой.

И я написал:

«Охотник вышел на охоту. Привет всем, кто живет в этом темном лесу».

Нормально. Буду писать в таком сказочном стиле, и пусть думают. Не стану же, как все, излагать свои мысли о мировом финансовом кризисе, Ксении Собчак и сомалийских пиратах? Что я о них думаю, кстати? Кризис – был неизбежен, пираты Сомали и Собчак, в общем-то, тоже. Да, вот все, что я думаю об этом. Все-таки рефлексировать на злободневные темы – точно не мое. Буду писать байки и сказки. Так интереснее.

Да, а ведь сегодня охотник и правда вышел на охоту.

Вершинин – канал утечки? Нет, не понимаю. Пока ничего не понимаю. Темный лес.

Когда через некоторое время Суворовцев оглядел свой кабинет, его было не узнать.

Не осталось ни бумажных завалов, ни посторонних и бесполезных предметов, ни даже старого дивана. Вся информация, которая хранилась в кабинете, теперь была аккуратно помещена в маленький плоский ящичек.

Весь вид пока изрядно портили только фотографии, лохмотьями облепившие все стены, но и с этим Суворовцев сейчас успешно справлялся. Вооружившись фотоаппаратом, ходил от стены к стене, перефотографировал снимки, после чего срывал их, а отснятый материал, уже в виде файлов, опять же, вносил в свой волшебный чемоданчик.

Я люблю фотографии. Всегда любил смотреть фотоальбомы – семейные, армейские, всякие. Фотографии и, особенно, семейные альбомы – еще в большей степени, чем жилище, могут все сказать о человеке, о мире, в котором он вырос и который, следовательно, несет в себе. Удивительное дело – эти фотографии. Конечно, цифровые фотографии – это нечто совершенно иное, чем старые, пленочные, черно-белые. В них нет той поэзии, художественности, как в старых черно-белых пленках. Но зато в цифровой фотографии есть нечто иное – поразительная бесстрастная четкость, фиксация мира. Все можно разглядеть. Меньше поэзии, зато просто океан информации и деталей. А в деталях тоже, я хочу сказать, скрыто многое, а иногда и главное. Вот смотришь на фотографию – ну, снимок и снимок. Мне иногда приходилось рассматривать фотографии, на которых были запечатлены преступники в неформальной обстановке. Стоят рядом упитанные такие дядечки, обнимая худых таких тетечек – моделей. Обычный банкет, к примеру, в загородной усадьбе одного из них. Но когда присмотришься, увеличишь фотографию, и прекрасно видно, как за спиной наркобарона его помощник, правая рука, смотрит на него и совсем не улыбается, видно, не готов был к снимку, и потому «спалился», то есть смотрит так на своего «обожаемого» босса, что сразу понятно – при любой возможности сдаст. Любому, кто предложит хорошую цену. Или, например, один дядечка обнимает тетечку-модель, а другой дядечка, тоже наркобарон, на какую-то долю секунды попадает в кадр, когда успевает обменяться с этой тетечкой коротким, но выразительным взглядом, и я сразу понимаю – это второй дядечка попросил тетечку побыть с первым дядечкой. Вот что позволяет мне понять иногда в работе хорошая цифровая фотография. Позволяет не просто остановить мгновение, но тщательно его разобрать, препарировать.

Мой «Мак» способен вместить под своей тонкой крышечкой десятки тысяч изображений. Года, наверное, мне не хватит, чтобы все это пересмотреть, даже хотя бы взглянуть по разу. Давно уже стало и все никак не перестанет быть модным подсчитывать, сколько лет своей жизни среднестатистический человек тратит на сон, на еду, на стояние в пробках, на корпоративные совещания, на приготовление себе кофе утром, на «смотрение» новостей и тупых сериалов, на чтение белиберды в метро, даже на сидение в сортире, ну и на прочие вещи, из которых якобы и состоит жизнь этого самого среднестатистического человека. Вроде как, получается, мы и не живем почти «в чистом виде», а только совершаем манипуляции технического и физиологического характера. Интересно, а сколько лет мы отдаем просмотру ненужных изображений – рекламных, навязанных нам, случайно увиденных? Наконец, своих собственных? Сегодня ведь каждый человек имеет архив с подписями: «я и девочка», «я и белочка...», «я и «Феррари», правда, не мое, но ниче», «я и Танька, одноклассница», «я и Светка, правда, не помню вообще, че за Светка, вроде с Валеркой пришла». Я – два года назад, я – сегодня. Как будто кому-то интересно, каким ты был два года назад и каким стал сегодня. Кому? Никому. Большая часть вот тех самых старых черно-белых альбомов сегодня уже никому не нужна. Дети и внуки редко так любят пересматривать архивы родителей и предков, как люблю я. Для большинства – это просто нечто пыльное, что лежит, в лучшем случае, где-то на антресолях или в гараже, в сумке. Пока живы те, кто на снимках, вроде вот так взять и выбросить – неудобно. А потом последние из тех, кто позировал на старых фото, уходят. И находится внук или правнук, который резонно спрашивает: «А это че такое? Я ж тут не знаю никого. Дядьки и тетьки какие-то нелепые. Свадьбы какие-то, че-то смеются все. Радуются. А кто такие? Не знаю. И зачем они тут лежат, мешают моему евроремонту? Натах, тебе это надо?» – «Не», – кричит Натаха, ставя новый американский фильм в китайскую дивидишку. «Ну я тогда выброшу?» – «Ага», – кричит Натаха, даже не слыша толком, о чем он спрашивает, потому что уже пошли первые кадры, и в полицейских уже стреляет приятной внешности маньяк.

Нет, конечно, в нашей работе принято внимательно относиться к фотоматериалам и, на всякий случай, не выбрасывать, если не знаешь точно, что не пригодится. Я понимаю, что поэтому так и «занесло пургой» кабинет Вершинина. Ведь в нашей работе бывают совершенно другие по значимости фотографии, иногда вовсе не художественной. Если человек пропал два года назад и уже два года гниет в сугробе где-нибудь в придорожной лесополосе, а те три снимка, которые были сделаны случайно его подругой, – это последний день его жизни, тогда конечно. Тогда «следаки» эти фотографии распечатают, приобщат к делу, а может, и на стенку повесят. Может, даже появится потом на досках под заголовками «Их разыскивает милиция» неузнаваемый ксерокс, на котором некий гуманоид, человек без четких контуров лица...

Потому что в нашей работе изображение, иногда даже случайное, может стать фактом, может даже уликой. Но в обычной жизни зачем плодить столько изображений? Скоро айфоны и карманные видеокамеры, наверное, будут включаться каждые пять минут, чтобы снять в автоматическом режиме, как вы говорите по телефону, стоите в пробке, сидите на идиотском совещании, жуете, смотрите сериал про то, как сто плохих людей, как ни стараются, не могут победить одну хорошую девушку с ребенком на руках и огромной волей к жизни. И можно будет выкладывать эти объемные файлы, с тайтлами: «Я живу, 2010 год». А в файле – весь год, день в день, минута в минуту. Кто хочет смотреть, пожалуйста, подробнейший фотоотчет. Появятся даже цифровые маньяки, которые всю жизнь будут проводить, фиксируя все, что делают. Проснулся – тут же снял. Выпил кофе – снял с трех точек. Вечером цифровой маньяк смотрит, что снял за день. Все правильно, все зафиксировано. Будут существовать даже единые хранилища отчетов о жизни, куда начнут складывать информацию, исчисляемую какими-нибудь квазибайтами.