Алексей Петрухин - Клан душегубов Страница 17

Зато, чтобы детально изучить день из жизни одного гражданина, скажем, подозреваемого, другому гражданину, скажем, следователю, не придется бегать с вытаращенными глазами по ста свидетелям. Съездил в квазиархив и, пожалуйста, все увидел. Квазибайты его алиби, например, тоже неделю отсматриваешь. Квазибайты идут, служба идет, попкорном запасся, 3D-очки надел – смотришь материалы к делу. Не работа – сплошное удовольствие.

Я помню времена, когда фотографии проявляли в ванной комнате, с выключенным светом, под красной лампой... Магия. Тайна. «Папа, ты что там делаешь?» – «Не входи! Я фотографии печатаю!» Алхимия! За всю жизнь у человека могло остаться не больше десятка пленок.

А во времена моего деда фотографий было еще меньше. Если от человека оставалось одно четкое фото за жизнь, это уже хорошо. Одно это фото могло быть и на стене его квартиры, и на всех его документах для властей, и на его могиле. По нему же, по этому старому фото, его внуки-правнуки представляют себе – если, конечно, им это интересно – характер своего предка, его жизнь, его привычки. Но разве можно разглядеть человека на изображении? Можно было бы снять такое кино и назвать его «Одна фотография». История одной фотографии полузабытого предка. О том, как жил человек, трудился, воевал даже и была у него за жизнь – всего одна фотография, и осталась после него – одна нечеткая фотография. Большая пальмовая, считай, в кармане. Да, много фильмов можно было бы снять. Я люблю кино. И когда-нибудь сниму свой фильм. Когда-нибудь...

И люблю разглядывать фотографии. Вот даже у Вершинина на стене их – сотни. Но что по ним можно понять? И кого на них можно узнать?

Для меня всегда было загадкой, как некоторые наши спецы умеют «собрать» из отрывочных показаний свидетелей фоторобот преступника. Смотришь на такой фоторобот – ну, чистый марсианин. Приметы такие: мужчина средних лет, волосы темные, одет в штаны. Но самое удивительное – есть у нас такие спецы, что по этим фотороботам находят того самого, средних лет, в штанах, и он реально оказывается ТЕМ самым преступником. И плачет: как вы меня нашли? Да так, по фотороботу, милый мой.

Интересно, как бы выглядел мой «словесный портрет»? Высокий мужчина средних лет, одет в костюм, похож на Стэтхема, вооружен, при задержании соблюдать осторожность. Да, и ведь такой, как Вершинин, нашел бы меня! «Взял» бы – не факт, но ведь нашел бы. Что ни говори, а есть у нас кадры.

Что дальше делать по Вершинину? Пока не знаю. Пока ограничимся генеральной уборкой в его кабинете. Теперь – моем. А мне здесь нравится. А это кто? Ничего себе.

Суворовцев заметил в центре варварски собранной Вершининым на стене гигантской фотографической композиции большой, вырезанный из какого-то глянцевого журнала снимок Наоми Кэмпбелл. Как человек, привыкший во всем разбираться методично, он остановился на нем и, видимо, какое-то время размышлял о той сложной операции, которую проводил Вершинин и в ходе которой в круг подозреваемых попала чернокожая дива. Так и не представив себе ясно эту операцию, Суворовцев, как делал со всеми другими фотографиями, просто сорвал ее со стены. Под фотографией Наоми, прямо на стене, красной помадой было четко написано: «Вершинин – ты идиот!»

Это был явно крик раненой женской души, и Суворовцев даже рассмеялся. Беззвучно.

Могу, пожалуй, уточнить свои планы. Новая метла – по-новому метет. Мне нужно повести себя, как подобает новой метле. Поднимется пыль. И не только. И, возможно, в этих – пыли и не только – я найду нечто интересное.

Служебные материалы Вершинина изучил и архивировал. В материалах мной обнаружено несколько изображений, прямо указывающих на интерес Вершинина к ключевым наркогруппировкам и их руководителям. Очевидно, что Вершинин в ходе оперативной работы сталкивался и работал с информацией, представляющей большой интерес для представителей таких группировок. Однако материалов, прямо или косвенно подтверждающих нештатное общение Вершинина с таковыми, не обнаружено.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Маршрут до больницы, куда поместили жену, Вершинин знал наизусть, поэтому ехал, не задумываясь о светофорах и поворотах.

Это была даже не больница, а скорее клиника высокого уровня, поэтому ее услугами пользовались многие чиновники и даже представители посольств. Почему супруга выбрала именно ее, Вершинин не задумывался. Хорошая клиника, и все.

Он все время, и не только потому, что по его поводу теперь было начато служебное расследование, думал о чудовищном провале на стадионе. Как могло случиться, что операция, подготовленная и проведенная фактически без подготовки, почти с ходу, была так тщательно отслежена и отснята? Конечно, подстава, и высокого уровня. Но кто занялся его, Вершинина, дискредитацией с таким профессионализмом? Он сразу понял, что кассету, показанную Бердяевым, снимали не телевизионщики. В той неразберихе они бы так не сняли. Да и вообще, до начала побоища на поле шла игра, и они снимали игру, им было не до того. А тот, кто снимал кассету, с самого начала «работал именно по нему».

Вершинин шел по длинному коридору клиники и с каждым шагом все яснее понимал, «откуда дует ветер». Кассету Бердяеву передал некий адвокат. Можно предположить, что это человек Седого и съемку делали его люди. «Это логично, это понятно. Но вот зачем передавать ее Бердяеву? Зачем заставлять меня приносить извинения? И чего же они от меня хотят? Что это за вещь такая, которую я должен им вернуть?»

В последний вопрос он уперся, как в стену, и вынужден был прервать свои размышления, тем более что встретивший его лечащий врач жены, по своему обыкновению, едва поздоровавшись, уже что-то настойчиво и увлеченно рассказывал.

– Вы меня слушаете? – попытался врач привлечь его внимание.

– Да, еще бы. Вы сказали, кризис миновал. И что-то еще про синдром абстиненции, кажется.

– Странно, у меня было полное ощущение, что вы в своих мыслях и не слышите меня.

– Да ладно. Я могу слушать пятерых человек одновременно. И еще думать при этом. У меня с детства так. Поэтому пошел в милицию.

– Вот как, – растерянно произнес врач. – Это очень интересно, знаете, это ведь...

– Так что там с кризисом? – перебил его Вершинин.

– А, с кризисом... Кризис миновал, вечером мы ее отпускаем, можете забирать. Но... – «Это неизбежно будет повторяться, сами понимаете, очень тяжелая зависимость. Очень», – предугадал Вершинин его слова, ошибившись только в построении фразы. – Очень. Очень тяжелая зависимость. Сами понимаете, это неизбежно будет повторяться, – вслух продублировал его мысли доктор. И хотел еще что-то добавить, но у Вершинина зазвонил мобильник.

– Одну минуту, – извинился он и поднял трубку. – Слушаю.

– Вас беспокоит адвокат Родионова, – представился по телефону неизвестный.

– Кого? – Фамилия Родионов, как, впрочем, и Иванов, Петров, Сидоров, сама по себе Вершинину ничего не говорила.

– Вам, надеюсь, уже сообщили наше требование. Вы должны принести извинения господам Родионову и Тагирову за нанесенный моральный ущерб.

– Значится так, адвокат, или как вас там, давайте-ка для ясности будем всех называть своими именами, а еще лучше – кликухами. Перед кем это я должен извиняться?

– Если вам так удобнее, извольте, – ядовито отозвался адвокат, нисколько не смутившись. – Скала и Щука. Так вот, через полчаса их выпускают из КПЗ, за отсутствием состава преступления, а вернее, из-за грубейших нарушений процессуального кодекса при задержании. Замечательно, если к этому времени вы будете на месте, и лучшим извинением станет та вещь, которую вы так и не вернули моим клиентам.

Вершинин секунду размышлял. А потом «включил дурачка» – этот прием он в совершенстве отработал на своем начальстве в Управлении.

– Да я-то не против. Просто это, знаете, у меня много разного хлама. Я ж не все помню. Тут такая жизнь, себя не помнишь, не то что вещь какую-то. Что за вещь? Не пойму.

– Вы прекрасно понимаете, о чем я. – Номер не прошел, адвокат холодно и резко оборвал его.

Такая реакция моментально заставила Вершинина прибегнуть к другому испытанному приему – к короткому яростному ору.

– Или скажи, че те надо от меня, или иди-ка ты в жопу, адвокат! – рявкнул он, но трубка ответила короткими гудками. – Извините, доктор. Работа.

– Я понимаю.

– Так. Вы сказали, очень тяжелая зависимость...

– Собственно, я все сказал. Потребуется длительное амбулаторное лечение. И здесь вы должны будете ей помочь. Не только материально, но и поддержать ее, быть рядом. Это крайне важно. Сейчас она отдыхает, лучше ее не беспокоить.

– Понимаю, – кивнул головой Вершинин.

На самом деле в этот момент он не понимал, о чем говорит врач, и мучительно думал – в какую же историю он ухитрился вляпаться на этот раз. Было уже совершенно ясно, что вляпался он крепко, но от этого было еще обиднее, что не понимал, во что. Вернее, понимал, что вляпался в дерьмо, в другие субстанции вляпываться он просто не умел. Но вот – в какое? Какое конкретно? И как выбираться, если не знаешь, куда влип?