Андрей Костин - Предупреждение путешествующим в тумане Страница 15

— Хорошо.

— И так тошно, понимаете?

— Кажется, понимаю.

— Что мне делать, а?

— Вы свободны сегодня вечером?

— Это похоже — приглашение на свидание?

— Считайте, что да.

— Вы занятный. Меня никогда не приглашали столь витиевато. — она улыбнулась. — Что будем делать?

— Там посмотрим.

— Чертовски любопытно. Мне не устоять.

Она закидывает ногу на ногу… Довольно эффектно, особенно когда это делает женщина, которая вам нравится.

С Эдгаром я встретился под полосатым тентом кафе. Увидев меня, он поднялся из-за столика.

Кафе не работало, Эд был там один среди пустынных белых стульев и увядших ромашек в вазочках на столах.

— Прогуляемся, — предложил он.

— Хорошо.

Мы дошли до реки, спустились к набережной и остановились на площадке под мостом. От дождя мы спрятались, но сырость была такая, что уютнее нам не стало. Воздух казался жидким.

— Как-то я чуть не прыгнул с этого моста, — Эдгар задрал голову.

— Была причина? — я столкнул в воду камешек.

— Причина всегда найдется. От этого могут удержать четыре вещи. Жалость к близким, предчувствие перемен, религия и стыд. Все остальные мотивы так или иначе связаны с этими. Меня в тот раз удержало последнее. Как представил — вытаскивают грязного и мокрого.

— А теперь?

— А теперь я замахнулся на интересную проблему — создание искусственной крови. А раз кое-что выгорит — и в этом я уверен, — жалко бросать на полпути.

— Тут вокруг одни пессимисты. Честно говоря, мне это надоело. Если еще кто-нибудь начнет плакаться на жизнь — вдарю по челюсти.

— И загремишь на пятнадцать суток.

— Пусть. Там хотя бы все без комплексов.

— Отсутствие комплексов — тоже комплекс. Но не будем отвлекаться. Когда ты ушел, я кое-что перепроверил, — Эдгар поднял воротник плаща. — В крови присутствует наркотик, но в очень незначительном количестве. Какой именно — установить невозможно — у нас такой аппаратуры нет. Может быть, это и морфин… Но уж слишком его мало для наркомана.

— Почему?

— Как у хронического алкоголика возникают приступы абстиненции, называемой в народе похмельем, так и у морфиниста. Организм уже настолько привыкает, чтобы его травили, что не может без этого. Я примитивно объясняю, для тебя.

— Спасибо.

— Не за что. Если эта девушка была наркоманка, и в ее крови присутствовало столько наркотика, сколько мы обнаружили, вряд ли тебе за несколько часов до этого удалось бы с ней поговорить, тем более танцевать. Ее бы мучили судороги, она бы металась, кричала, ее бы рвало. Удушье, сильнейшее сердцебиение… Настоящая агония.

— У нее было больное сердце.

— …Значит, возможно два варианта, Или Громова не была морфинисткой, или погибла не она.

— Не она? Как же так?

— Главное слово скажет патологоанатом. По истории болезни установить, она ли это, легко.

— Опять глухая стена.

— Ты о чем?

— История болезни Громовой пропала. Я еще вчера это узнал.

— Да? А мне не сказал.

— Что ж теперь делать?

— Тебе? Не знаю. А вот на месте следователя я бы поискал того, второго, в комнате.

Я посмотрел на него подозрительно:

— С чего ты решил, что в комнате был второй?

— У меня была возможность осмотреть труп. На шее след недавнего укола. Наркоманы сюда колют иногда, если на руках вены ни к черту. Можно проделать это, конечно, глядя в зеркало, но — несподручно.

— У нее в квартире нет зеркал.

— Ты там был? — спросил подозрительно Эдгар.

— Нет. Она мне сама сказала. Мол, выбросила все зеркала. Сам понимаешь, в чердаке у нее уже было полно тараканов. Она достаточно долго кололась.

— Значит, ей кто-то сделал этот укол. — Эдгар кивнул.

— Ясное дело.

— Что тебе ясно?

— Этот другой побывал утром у меня в номере. И забрал ампулы. Он знал, что Громова на работу больше не выйдет… Если, конечно, тут не замешан призрак. Но мы ведь материалисты?

В гостиницу я попал только через два часа. Это было неизбежно, и действовал я не из дилетантских соображений утереть нос Сухоручко. Он профессионал, и, как я подозреваю, профессионал опытный. Но у меня есть одно преимущество. Я — частное лицо, и со мной люди могут позволить себе такое, что с представителем закона немыслимо. Это мой козырь, и я должен его использовать, чтобы в дальнейшем моя жизнь была спокойнее. И не столько жизнь, сколько совесть. Но тут, кажется, я повторяюсь.

…Я поднялся на пятый этаж дома, у подъезда которого я вчера расстался с Верой. На лестничной площадке было три двери. Я позвонил в ту квартиру, где, судя по моим подсчетам, ночью светилось окно. Дверь открыла высокая девушка, в джинсах и мужской рубашке, завязанной узлом на животе.

— Я по поводу Веры Громовой, — начал я.

— Но Вера…

— Знаю. Громова погибла. И поэтому мне необходимо поговорить с вами. Есть несколько вопросов, на которые можете ответить только вы. Это очень важно.

Девушка продолжала смотреть на меня недоверчиво, но по глазам я понял, что в ней проснулось любопытство.

— Я затеяла уборку, — нерешительно сказала она. — У меня беспорядок…

— Пусть вас это не волнует. Я буквально на несколько минут.

— Хорошо, — кивнула она, — проходите.

Посреди комнаты стоял пылесос, на стенах — яркие плакаты и две-три черные иконы. Возле дивана — бронзовая пепельница, полная окурков, и большая лысая кукла. Хозяйка плюхнула свой обтянутый джинсами задик на диван и указала мне на стул.

— Вы хорошо знали Громову? — спросил я.

— Только как соседку. Она ведь здесь живет с полгода. А потом, понимаете, она из другого круга… Я учусь в гуманитарном колледже.

— Понимаю. Громова ведь снимала комнату?

— Да, у старухи. Прописана в той квартире одна старуха, но я ее очень редко вижу. Раз в месяц, не чаще. За деньгами, может, приходит. Неопрятная такая старуха и, по-моему, чокнутая. А где она живет де факто, не знаю.

«Де факто» я отнес за счет неоконченного высшего.

— А кто еще приходил к Громовой?

— Нет, у нее почти не бывало гостей. Я имею в виду компаний. Она тихо жила. Ходил тут один, приличный такой. Довольно часто. Что их связывало? Но уж это не мое дело, правда? Может, еще кто бывал, только я ведь не сижу круглые сутки на лестничной площадке.

Занимательная была бы картинка, подумал я.

— Да, вспомнила! — девушка хлопнула себя по лбу. — Как-то встретила паренька на лестнице, он от Веры выходил. Вертлявый такой паренек.

— Не могли бы его описать?

— Это ж давно было. Ах да, меня что удивило: он как со мной столкнулся — как-то голову в сторону… Вроде потупился. А одет попсово. Такие наоборот — как девушку встретят, так рассматривать начинают, словно под юбку лезут. Я даже пришла к себе — сразу к зеркалу — неужели крокодилом стала?

— Ну а лицо, фигура?

— Нет, этого не опишу. Очки темные в руках были — он их потом надел. Сам стройненький, худенький. Хорошенький, но, будь мне шестнадцать, я бы с ним не стала — что-то в нем порочное было. Больше его не видела.

— А теперь давайте о недавних событиях. Вчера поздно легли спать, верно?

— Да. К занятиям готовилась. В понедельник. Семинар по логике мужик один ведет — ну прямо сексуальный маньяк… Над всеми девчонками измывается на экзаменах. Без короткой юбки можно не приходить. А у меня парень ревнивый. Вот и приходится зубрить.

— Сочувствую. Вы одна живете?

— Родители челноками в Стамбул мотаются, изредка видимся, А так — все время одна.

— Можно закурить? — спросил я.

— Конечно.

Любезно протягиваю ей пачку.

— Нет, не курю, — она машет рукой. — После сигарет изо рта плохо пахнет — Ну и правильно, — я киваю. — А теперь расскажите, что вы слышали? Вы что-нибудь слышали? Ну, как дверь хлопнула?

— Нет, ничего.

— Совсем?

— Совсем…

— А твой парень? Он тоже ничего не слышал?

— Какой парень? Вы что?

— Брось, — я грожу ей пальцем, — не морочь мне голову. Ты что, будешь меня уверять, что насобирала окурки в эту пепельницу на улице? Для интерьера?

— Ой…

— Вот тебе и «ой». Ты извини, что я с тобой по-простому. И давай начистоту. А то еще попадешь в переплет. Дело серьезное.

— Хорошо, я вам скажу, — девушка сосредоточенно рассматривала ногти. — Мы около шести собирались с моим приятелем выходить — надо было товар на ярмарку отвезти. У него мотоцикл. Когда в передней уже стояли — сапоги надевала, — слышу, у Верки дверь хлопнула. Она вообще-то рано на работу уходит, так что это в порядке вещей. И шаги женские по лестнице.

— Почему решила, что женские?

— Каблуки цокали. Да и походка женская, что я, совсем, не отличу? Может, конечно, и гомик какой…