Сергей Самаров - Антишулер Страница 18

В конце рассказа капитан завелся настолько, что даже зарычал на офицеров, как на подчиненных:

— Вы зачем меня сюда позвали? Разговоры разговаривать или дело делать?

Майор растерялся.

— Дело… — тихо сказал лейтенант, тоже уже заведенный. Хотя только недавно, как мне показалось, он не имел желания стать карточным партнером Касьянова.

— Тогда и начинать пора. Во что играем? — И капитан выложил на стол новую карточную колоду.

— Стоп, капитан, — сразу заявил я. — Сними бушлат и засучи рукава. Я знаю, как с тобой играть…

Он покраснел, как недавняя медсестра. Но бушлат снял. При этом из рукава вылетело два трефовых туза. Капитан готовился ко встрече со мной, но второпях, недостаточно тщательно.

— Ты тоже рукава покажи… — настаивал он.

У меня не было с собой карт. Даже запечатанной колоды. И бояться, естественно, было нечего. Да я и ни разу за все время службы в армии не прибегал к отработанным методам. Не было здесь соперников, с которыми стоило бы играть так. Армейские казармы и палатки не слишком напоминают ночное казино или номер в сочинской гостинице. Шулер здесь встретился мне вообще впервые, да и то не армейский, а фээсбэшный. Такие тоже на каждом углу не валяются.

А уж про саму систему прятанья лишних карт я и не говорю. Это годится для дешевого эстрадного или циркового фокусника, но не для солидного «каталы». У «катал» методы тоньше, изящнее и эффективнее. Но капитан не только престидижитатор[8]. Это я понял, лишь посмотрев на «новую» колоду на столе. Аккуратно сделано, но опытный глаз всегда определит вскрытую упаковку.

Я усмехнулся, снял бушлат и засучил рукава, как перед хорошей дракой. Да это и в самом деле было несколько похоже на драку. Мне бросил вызов человек, который, несомненно, какую-то школу посещал, хотя и недоучился. Но он-то сам этого не сознает. Он считает себя крупным спецом.

Сели вокруг стола почти в торжественной обстановке. Лица серьезны, если не угрюмы — как у Тайсона перед боем.

— Во что играем?

— В «храп».

…И тут началось.

С первой же своей сдачи я почувствовал пальцами — что держу в руках. Фокус простейший и технология доступна даже школьнику младших классов. Вытаскиваешь из колоды четыре туза. Саму колоду сбоку несколько раз подчищаешь тонкой «шкуркой». Потом тузов возвращаешь на место. И при определенном навыке всегда сумеешь часть колоды «отжать» мизинцем и вытащить себе при сдаче туза. Но тут же я заметил, что Касьянов определять масть «крапленой» карты после тасовки колоды не умеет. Будь это моя колода, я легко бы показал — как, кому и какие раздать карты прямо из новой колоды — это элементарно делается. А он по-глупому все смешал и нарушил первоначальный порядок. Это от небольшого умения и от излишней надежды на тузов. Но я-то его тузы тоже уже узнал. Поэтому сразу стало ясно, кто проиграет.

Конечно, капитан был хорошим игроком. «Храп» на четверых — это уже не на троих. Здесь случайностей меньше. Но у него не было возможности достать карту из рукава. И на равных мы играли только минут пятнадцать-двадцать, пока я изучал карты по «рубашке». Десяток лет назад, слышал я, когда карты печатались только в нескольких полиграфических предприятиях страны, существовало строго определенное количество систем «рубашек». Стоило выучить их все, и по одной карте можно было определить типографию и систему. Сейчас сложнее. Сейчас карты выпускают все, кому не лень. И приходится изучать каждую колоду. Это тоже процесс не сиюминутный. Вначале даже ошибаешься и проверяешь себя для серьезной игры. А когда я выучил всю колоду наизусть, господа офицеры вспомнили, что только сегодня, на мое счастье, получили зарплату. С сожалением вспомнили. Но было уже поздно. Азарт держал за горло очень жестко, не давая продохнуть…

Майор с лейтенантом, естественно, сразу стали мальчиками для битья. Им большего и не полагалось. Я их даже слегка пожалел, и если они объявляли «храп», я не рвался «поддерживать», даже имея свои законные две взятки на руках. Если бы капитан Касьянов умел запоминать карты, он понял бы давно, что игра с моей стороны ведется в одни ворота — против него. Лейтенант же с майором этого понять не могли. Их кормила цеховая солидарность. И они перли на меня, как зимой сорок первого конница Доватора с саблями на танки, даже когда не имели такой возможности. Проигрывали и на «стуке», и при «поддержке». Но это не их вина, а их беда. Я со своей стороны сделал все возможное, чтобы у них осталось на что выпить утром. Они же этого явно не хотели. Трезвенники, вероятно…

Честно говоря, в состоянии, в котором я находился, играть было трудно. Сосредоточиться не всегда удавалось. Я не из железа сделан и всегда, сколько себя помню, любил основательно высыпаться. Из-за того и пришлось мне институт бросить. Ночью работаю, а днем на занятия идти возможности нет — в каждый глаз по пузырьку тяжелого канцелярского клея вылито. Была жива мать, она поднимала меня даже сонного. Мечтала, чтобы сын получил не нужное ему высшее образование. А после ее смерти я пытался даже ставить будильник в кастрюлю, чтобы звук был не слабее праздничного колокольного звона в церкви. Но и его я не слышал. Молодой организм считал, будто лучше меня знает, что ему надо. Я с этим мнением молча соглашался.

А теперь вот играю подряд вторую ночь. Чувствую себя при этом шахматистом, которого по ошибке включили в соревнования тяжелоатлетов. И тем не менее, когда среди палаток стал слышаться шум — городок поднимался с ночи, у моих оппонентов почти закончились деньги. И доллары, и рубли.

— Все, — сказал майор Кошкин. — А говоришь еще, что иногда проигрываешь…

— Иногда — это не значит, что всегда.

Тут капитанский кулак опять ударил по столу.

— Слушай, Шурик, — капитан Касьянов молил и готов был плакать. — Объясни. Я всю ночь за тобой смотрел. И ни разу не видел ни одного «вольта». А ты выигрываешь. Такого не бывает. Покажи свои «фокусы»…

Он что, за дурака меня держит?

— Это профессиональные секреты, а не «вольты», — я оставался непреклонен, как гудящий телеграфный столб. — Если я буду делиться своими эксклюзивными секретами, я перестану выигрывать. А это моя профессия, мой хлеб. Я же не прошу тебя, чтобы ты выдавал мне свои рабочие тайны. Так и ты…

Капитан вздохнул обреченно.

— Брошу играть, — сказал он в искренней тоске. Так алкоголик обещает жене бросить пить, когда мечтает выпросить у нее энное количество рублей на опохмелку. — Брошу… Это такое, братцы, унижение, полностью продуть, когда думал выиграть… Не вынесу…

Было похоже, что Касьянов близок к истеричным рыданиям. Даже слеза у него из одного глаза вытекла. Честное слово, когда такое говорится от чистого сердца, человека становится даже жалко. Но это только ко мне, как я понял, относится.

Жалость вообще присуща далеко не всем.

От услышанного обещания с облегчением вздохнул лейтенант. Он закончил игру самым первым, потому что я не захотел верить в долг. Не от природного недоверия, хотя и слышал уже, что лейтенант склонен «забывать» о долгах, а от природного суеверия. Играть в долг или на интерес — это значит не уважать карты. А они — материя тонкая, эзотерическая, и хорошо чувствуют человека. С одним уважительно приветливы и горят желанием помочь. Другому — откровенно и слегка грубовато предлагают перейти на домино.

— Так я пошел? — спросил я. — Допроса не будет?

— Куда ты пошел? У нас здесь есть кровать. Часик вздремни. Через час журналисты приедут. И писаки, и телевизионщики. Вас снимать будут. Главное, запомни — никаких отдельных интервью. Ваша группа освобождена усилиями российских спецслужб. Не было никакого выкупа или обмена. Подробности операции хранятся в тайне, и вы не в курсе событий. За вами пришли и освободили. Понял?

Я кивнул и зевнул.

Чего уж тут не понять. Фээсбэшникам тоже медали носить нравится. Красиво они звенят. Как бубенчики у тройки лошадей…

8

Смотрят тупо и сурово. Так и испугаться недолго.

— Который из них?

— Вот этот. Рядовой Высоцкий. Контрактник.

— Не родственник адмиралу?

— Говорит, что не знает.

Понимающий смешок.

— Адмирала не запрашивали?

— Зачем?.. Случилось бы что, тогда только.

Очевидно, за своей долей наград за освобожденных пленных ночью прилетели из Москвы два полковника. Один из внутренних войск, второй из Генштаба. Перед свиданием с журналистами долго беседовали со следователями. Потом вошли в нашу палатку и опять долго, как железобетонный глухонемой объект военно-исторического музея, рассматривали меня, что-то заинтересованно спрашивая у экскурсоводов. Мне даже неудобно стало перед сержантом Львовым. Он, бедолага, расстарался, где-то новые башмаки напрокат выискал. Начистил их до зеркального блеска — сам потом в эти башмаки смотрелся, любуясь отражением. Умудрился выгладить свою латаную-перелатаную «камуфляжку». Не могу даже предположить, где в этих краях можно утюг найти. Но он — болезненный аккуратист! — нашел. И даже сделал невозможное — нашел розетку для утюга. К приходу высокого начальства сержант браво стоял на правом фланге нашего короткого строя. А на него эти полковники — дураки — внимания не обратили. Только мельком глянули, когда достаточно на меня насмотрелись. Да и то весьма неодобрительно, что совсем Витю добило. Нескрываемая обида в его глазах спрашивала: