Сергей Зверев - Тайное становится явным Страница 19

Притворяться дальше не имело смысла.

– Спасибо, почтенная, – искренне поблагодарила я, развернулась и чуть ли не бегом припустила с улицы Бестужева. Хоть убейте, не могла я придумать, что станет делать «Бастион», когда обнаружит меня – живую и сбежавшую.

Кровавая суббота подходила к концу. Кровавого воскресенья я бы уже не выдержала – слишком велико напряжение, чтобы пережить повторение событий. Я мечтала о покое. О любом подобии комфорта – чтобы выспаться и подумать. Оставался только один человек, к которому я бы могла обратиться, но именно этот вопрос меня и смущал. Не сотворю ли я глупость, вторично подставив невиновного?

Деньги таяли, как снеговик на солнцепеке. Отдав две «сотки» водителю умирающей «зебры», я вошла в подъезд и, убедившись, что лифт в этом доме штука декоративная, побрела на седьмой этаж. Впервые почувствовала одышку. И тоска пилила – просто смертная. «Дурь сентиментальная, выкинь из башки, – увещевала я себя. – Ты счастливейший человек. Ты вольна над своей свободой и несвободой. Ты можешь действовать по настроению, по уму, по совести. А каково Туманову? А каково бы было вам всем, схвати они еще и тебя? Ты человек феноменальной удачи, Диночка Александровна. Посмотри, как много в мире отзывчивых и порядочных людей. Чесноков-пьянчужка, Шура, мент в аэропорту (банальный мент – а ведь человек!), теща с чердака, координатор Зуев… Их при любом раскладе выйдет больше, чем подонков. Они помогут. И стартовать, и финишировать. Ты только отличай их от плохих, не путай…»

Двери снова открыла эта толстая женщина с буграми на ногах и запахом сивушных масел. Почему-то я не чувствовала к ней неприязни. Возможно, причиной были глаза, в которых монолитом застыла перенесенная недавно трагедия.

– Вы уже пришли… – она как-то неловко всплеснула руками. – А мы пельмени лепим назавтра… Вот, мяса купили.

– Явились не запылились, – проворчала Алиса, вытирая белые руки о джинсы. Потом увидела, что я одна и какая-то не такая, – широко распахнула глазенки. – А где Туманов?

– Уехал по важному делу, – я спохватилась и, сделав обычное лицо, вошла в квартиру. Уж что-что, а врунья из меня отменная, в любой ситуации справлюсь (да мне всегда проще соврать, чем сказать правду). – Он правда очень занят, Алиса. Несколько дней Туманова не будет, ты уж потерпи. Так надо.

– Алиса может пожить у меня, – быстро вмешалась хозяйка. – Мы с Дениской не против.

Спелись, подумала я. Слава богу. Алиса нахмурилась, но промолчала.

– Пожалуй, – сказала я и подмигнула хозяйскому мальчишке – шалопаю лет десяти с открытой мордашкой.

– Вот и славненько, – хозяйка оживилась. – Сейчас пельмешков сварим, посидим, бутылочка есть…

– Простите, Света, – я умоляюще прижала руку к груди. Образ дымящегося блюда с пельменями как-то не вязался с образами покойных и покалеченных. – Вы кушайте без меня, хорошо? Я устала дико, спать хочу – просто на ходу сны снятся… Можно у вас переночевать?

– Да вы еще спрашиваете… – Света услужливо засуетилась.

Мне постелили в дальней комнате, у дальней стены, обклеенной какими-то детскими календариками. Потрясающе – весь вечер качало, грезилась подушка, чистые простыни и полное умиротворение. А стоило все это обрести, как сон испарился. Я лежала дура дурой, таращась в неровный потолок, и думала о своей веселой жизни, поддерживать которую до недавнего времени помогало лишь чувство юмора. Да еще вера в судьбоносный миг. А что теперь? От юмора остались крохи, от веры – осколки. Про надежду и любовь вообще молчим. Интересно, какими резервами я питаюсь?

Посреди ночи призрачным Каспером в комнату впорхнула Алиса. Я уже дремала.

– Тетя Дина… – она села передо мной на пол и положила ручонки на колени, – я не верю, что с Тумановым все в порядке. Вы хорошо врете, но у меня есть интуиция. Она подсказывает – произошло плохое, и вы боитесь в этом признаться.

– Мы плохо сработали… – прошептала я сквозь дрему. Зачем обманывать привидение? – Но все будет хорошо, девочка… Мы переживем эти неприятности, не уроним древка… Я знаю один хороший афоризм, тебе не грех его запомнить: «Кто хочет побеждать, тот должен уметь проигрывать». Как руководство к действию, понимаешь?

– Я понимаю, тетя Дина… Давайте, я вам тоже расскажу один афоризм. Я не помню, откуда он. Но вам пригодится, слушайте. «Проще всего побеждать тех, кто не воспринимает вас всерьез». Вы улавливаете, что я хочу сказать?

– Неплохо, – прошептала я. – Очень неплохо. Я понимаю – нужно выглядеть круглой дурой, и только так мы победим. Ты умная девочка, Алиса. Одно плохо – ты… всего лишь девочка. А времена детишек-камикадзе еще не наступили.

– Как жаль, – грустно вымолвила Алиса. – А мне так нравилось вас спасать.

Через минуту я открыла глаза. В комнате был полумрак, дрожала люстра, мерцали обои, ветерок проникал в раскрытое окно и трепал марлевую занавеску. А была ли девочка?

– Вы влипли в историю? – поинтересовался «рукокрылый» Серафим из китайского отдела.

– Это заметно по голосу? – проворчала я.

– Это, Любочка, заметно по нездоровой суете, царящей в наших рядах. Вы не хотите излить душу?

Больше всего на свете я хотела излить душу. Прореветься, попросить помощи. Встряхнуться, наконец, от ледяной тоски. Доколе я буду походить на натюрморт из битой птицы? Но как можно доверить свою душу представителю «Бастиона», которого и знаешь-то без году неделя? Нельзя ему доверять!

– А голосок у вас и в самом деле неважнецкий, – совершенно справедливо заметил Пургин.

– Какой есть… – прошептала я и замолчала.

– Ладно, Любаша, хватит прикидываться колоском, прибитым градом. Это не в ваших правилах. Немедленно берите билет и прилетайте в Иркутск. И никаких отговорок, вы слышите?

– Я боюсь выходить на контакт, – со всей откровенностью врезала я. – Никуда не поеду.

– Выходит, вас хорошенько прижали, – задумчиво изрек Пургин после долгой паузы и вновь впал в задумчивость. Потом встрепенулся: – Я хорошо понимаю ваши терзания, Любаша. В свое время я прошел через аналогичные. Открою по секрету – лично меня можно не бояться. Вчера вы звонили Зуеву из энского аэропорта, через два часа перезвонили с Главпочтамта. У филиала прямая связь с Энском – вас могли задержать в любую минуту. Мало того – прошедшую ночь вы провели в квартире некой Светланы Губской – вдовы погибшего оперуполномоченного Железнодорожного РОВД. Признайтесь, Люба, – разве вам не дали выспаться?

Я молчала. От такой неразберихи поневоле замкнешься. Кто друг, кто враг? – злодеи сменяются своими в доску, свои оборачиваются злодеями…

– Мне и Веберу (начальнику иркутского филиала) вовсе не хочется приносить вас в жертву, Любочка, – убаюкивающе продолжал Пургин. – Даже невзирая на то, что вы провалили последнее задание. Обстоятельства были выше вас, допускаю. Врагов больше, вас меньше… Ну что вы молчите, как неживая? Я мог арестовать вас и не арестовал – согласны?

И сейчас может…

– Согласна, – процедила я сквозь зубы. Кольцо физически ощутимого ужаса сжималось вокруг горла. Я не могла его разорвать. Нужен любой друг. Пусть странно, пусть опасно, но телефонный абонент оставался единственной связующей ниточкой между мной и Тумановым.

– Необходимо встретиться и душевно поговорить, Люба. От вас не убудет, обещаю. Ничто так не сближает, как общие враги.

– Я боюсь ездить без почетного эскорта, Серафим Яковлевич…

Пургин сегодня был воистину покладистым дядечкой.

– Хорошо, я прилечу, Люба. Уйдите из вдовьей ночлежки и больше в ней не появляйтесь. Сейчас десять утра. В восемнадцать ноль-ноль по местному времени находитесь… Э-э… Помните свое увлечение? Ну, клуб по интересам?

– Конечно, Серафим Яковлевич…

Гимнастика тайцзицюань. Не было у меня в Иркутске иных увлечений.

– Та же улица – она есть в любом населенном пункте свыше сорока дворов. К номеру дома добавьте четыре.

– Я поняла, Серафим Яковлевич.

– Умничка. Не опаздывайте. И не забывайте, Любочка, – на прощание Пургин позволил себе пошутить, – что время, которое у нас есть, – это деньги, которых у нас традиционно нет…

Пургин прибыл на рандеву не один. Его сопровождали крепкие ребята – то ли верные «делу демократии» сотрудники энской конторы, то ли в разовом порядке завезенные из соседнего региона – меня не волновала их «прописка». Девочка созрела. Будь что будет, решила я, а повезет – там и помолишься. Суровые личности с физиономиями, говорившими, что у их обладателей присутствуют все положительные мужские качества, кроме интеллекта и чувства юмора, впихнули меня в невзрачный микроавтобус и долго возили по городу, избавляясь от возможного хвоста. В конечном итоге привезли куда-то в район бывших обкомовских дач, где не было никого и ничего, кроме густого запаха хвои, неухоженных аллеек и молчаливых особняков да одинокого дворника – медитирующего мужичонки лет тридцати пяти, наглядно изображающего, как не надо работать метлой.