Сергей Зверев - Тайное становится явным Страница 20

Пургин встретил гостью на пороге однообразно роскошного особняка, по-отечески приобнял (папочка…) и, шлепая штиблетами, сопроводил в отделанную мореным дубом гостиную. Домик явно недавно расконсервировали. Основная часть мебели оставалась в чехлах, оголили большой диван, два кресла да журнальный столик, накрытый в полном соответствии с особенностями национального гостеприимства. То есть много всего, а есть нечего.

– Без выпивки, конечно, никуда, – пробормотала я.

– А что за негр без банана? – расплылся Пургин. – Присаживайтесь, Любочка. Разговор будет долгим и насыщенным. Если, конечно, вам есть что сказать.

Я присела. Диван прогнулся, приняв мою форму (или я приняла форму дивана), и сразу навалилось расслабление. Расклеились мозги, ослабли мышцы. Нет, не дураки его сюда поставили. Вовремя подсунутый диван, снабженный соответствующей набивкой, – это мощнейшее психологическое оружие.

– Вы отлично выглядите, Любочка.

Надо отдать ему должное – Пургин не страдал замашками заносчивого эфенди. Боевое партизанское (читай, пуританское) прошлое не отразилось на нем с отрицательной стороны. Серафим Яковлевич просто искренне не понимал, что такого благостного в роскоши, и почему все без исключения, кроме него, ее хотят. Он скромно сидел на краю кресла, одетый в простой тряпочный пиджак, и курил никому не нужные в наши дни папироски «Север», добываемые им через родственников в Северной Эвенкии, имевших выход на еще не иссякшие склады госрезервов.

– Спасибо, – кивнула я. – Я в таком возрасте, Серафим Яковлевич, что если не буду каждый день отлично выглядеть, через год стану никому не нужна. Даже «Бастиону» – в качестве безымянной жертвы.

– Я не понимаю, о чем вы, – Пургин пожал плечами. – Ваши шпильки больно ранят, и, увы, они не по адресу. «Бастион», если вы еще не поняли, понятие многомерное и весьма многоэтажное, чтобы применять к нему обобщающие выводы. Давайте пойдем от простого, – Серафим Яковлевич пересел в кресло поближе к столику. – Что вы предпочитаете: портвейн, коньяк, «Либфраумильх», джин с тоником?

– Предпоследнее, – подумав, выбрала я, – в отчаянно малом количестве.

– Ну уж нет, извините. Гулять так гулять, – Пургин вынул уже отштопоренную пробку и налил доверху в длинноногий фужер. В свой капнул – как из пипетки – «Арагви». – Буду с вами откровенен, Люба. Очень хочется вас напоить – чтобы вы забыли о своих страхах, доверились мне и рассказали, как на исповеди, свою печальную историю.

– Всю?

– Всю. Без утайки.

– С сопливого детства?

– С того дня, когда «Бастион» впервые поимел на вас виды.

Я рассказала все (обстановка в приглушенных тонах располагала). С того судьбоносно-злополучного дня, когда в моей квартире на Путевой раздался телефонный звонок, чуть не заставивший меня выронить отказавший утюг, и гэбэшник от бога некто Сизиков (по имени Борька, по кличке Гулька) поинтересовался, как мои дела. А закончила вчерашним визитом к старику-архивариусу, смертоописанием действующих лиц и похищением ящиков с архивами. Нет, не оттого я ему рассказала, что не производил Серафим Яковлевич впечатления пустобреха и неумейки. И не оттого, что боялась мер воздействия. Проще. Я облегчала душу. По мере повествования за окном темнело. Зажглись настенные канделябры (один в форме диадемы, другой кокошника). Со стороны Оби хохотали вечерние водоплавающие, где-то на соседних дачах играла музыка. Падал уровень коньяка в бутылке. Пока я сидела, голова работала, и состояние казалось терпимым. Но в том и подковырка слабого алкоголя – его можно поглощать ведрами, пока не встанешь. А встанешь – рисуй на себе крест. Земля не удержит.

– Да вы сущая «краснокнижница», Дина Александровна. Можно я вас буду называть настоящим именем? – задумчиво вымолвил Пургин, созерцая на свет «кокошника» золотистые переливы в фужере. – Таких, как вы, надлежит лелеять и всячески оберегать, труженица вы наша.

– Таких, как я, надлежит отпускать на пенсию по первому их требованию, а не отправлять в расход по малой нужде, – дерзко ответила я.

– По большой нужде, – помолчав минутку, обрадовал меня Серафим Яковлевич. – По малой нужде агентов вашего пошиба в расход не отправляют… А сама тема, между прочим, интересная, – Пургин задумчиво потрогал перебитую карателями переносицу. – Разумеется, нам известно и про Орден, как вы его величаете, и про спевку Японии с Китаем… Но, по совести сказать, не знаю, – Пургин пожал плечами. – Лично мне из союза двух последних большой беды не видится. Может, я мало вникал в масштабы происходящего? Все может быть. По японцам диссертаций не защищал. Китаизация – другое дело. Она идет стремительными темпами, и уже через пару лет текущая экспансия даст такие удивительные всходы, от которых мы все дружно прослезимся. И я считаю это направление приоритетным. Но настаивать не буду. Япония тоже не подарок к Рождеству. К тому же, если экспансия началась, как вы говорите, несколько месяцев назад, мы могли проворонить основные моменты. У китайского отдела своей возни хватает. Возможно, Японию курируют… К сожалению, наша организация не клановая структура, где каждый знает про всех, а все про каждого. Есть «московская» группировка, есть «северная», «сибирская», «дальневосточная» – со своими тайнами, со своей методикой работы. В том и суть неразберихи. Чем и пользуется враг, проникая в наши ряды и сводя на нет бледненькие завоевания. Вот я, к примеру, совершенно не представляю, чем занимается «северная» группировка, кто ею руководит и чего от нее больше – вреда или пользы. То же самое и они про меня. Наверное, шибко умный человек сооружал столь растяжимую структуру, раз без поллитровки в ней не разобраться.

– С поллитровкой в ней тоже не разобраться, – улыбнулась я. – «Бастион» создавал Орден. По образу и подобию кружка декабристов. И если отдельные структуры «Бастиона» берут на себя смелость выступать против создателя – то это не естественный ход событий, а досадное упущение «орденоносцев», оставивших дитя без глаза. Вся наша возня давно кем-то предрешена и запротоколирована… Кстати, что вам известно про базу?

Мой рассказ не оставил Пургина безучастным. Он заметно посмурнел.

– Не буду щеголять энциклопедизмом, Дина Александровна, но кое-что известно. По стране разбросано с десяток секретных объектов – мы знаем о некоторых, но увы – не все входит в нашу компетенцию. База есть, а что там происходит – мы не знаем. Три-четыре года назад из ряда крупных городов начал пропадать бродячий элемент. В массовом порядке. «Санитары» мероприятия остались неизвестными. Да и кто мог провести расследование? У власти стоял НПФ, а курировали его действия люди свыше, так что концы в воду… Бичи сгружались в эшелоны и увозились в неизвестном направлении. Бытует мнение, что они-то и участвовали в возведении так называемых баз Ордена. В качестве грубой копающей силы. Технику завозили вертолетами, громоздкую – в разобранном виде; оборудование, инженерный персонал, обслугу – тем же способом. Режим секретности, созданный в крае, позволял многое. Местность оцеплена, посторонние разворачиваются, воздушных линий над тайгой нет и не предвидится. А то, что американцы через спутник подглядывают, – да и бог с ними. Что хотим, то и делаем. Наша земля. По окончании работ бичи уничтожаются – вариантов тому несколько: кремация в оборудованном помещении, братская могила в котловане, замуровка в специально отведенных склепах – территория приводится в порядочный вид, завозится постоянный контингент, и начинается работа. При грамотной организации труда, включающей трехсменку, на строительство базы уйдет максимум год. Возможно такое?

– А почему бы и нет? – я пожала плечами. – Если вы, конечно, не сооружаете новое прокрустово ложе, подгоняя непонятные факты под удобное объяснение.

– Не буду с вами спорить, – улыбнулся Пургин.

– Я могу надеяться на вызволение Туманова? – спросила я.

Пургин вскинул глаза. Я добавила:

– Пусть не ваша «группировка» планировала операцию по заброске документов, порочащих союзников Ордена. Не совсем уверена, но пусть. Но вам ведь лишняя информация не лишняя? Согласно выкладкам Воробьева, по стране гуляет до шести тысяч идеальных бойцов, которых в скором времени пристроят в дело. Вы не собираетесь полностью утерять контроль над страной?

Он молчал.

– Не сомневаюсь, Серафим Яковлевич, вы представляете серьезную группу. Я не требую от вас купеческой благотворительности. Готова помочь знанием и опытом.

– Вы полагаете, мы хотим уничтожить базу? – искренне удивился Пургин. – А зачем?

– Правильно, – согласилась я. – Незачем. Но контроль над происходящим на базе, полное переподчинение лояльным командирам, овладение технологиями обработки людей и, наконец, перспектива поставить в строй шесть тысяч безупречных солдат удачи – не иной ли коленкор, как вы думаете?