Богдан Сушинский - Золото Роммеля Страница 19

– Вы правы: в данном случае любая карта – дерь-рьмо, – примирительно соглашается барон, сразу же вспомнив, что, спасая карту, он в то же время спасает и свою жизнь. Такая вот, почти гибельная, закономерность.

Как только карта и приметы станут достоянием этого «похитителя дуче Муссолини», он, фон Шмидт, сразу же покажется ему слишком задержавшимся на этом свете опасным свидетелем. И пусть никому не приходит в голову списывать эти страхи на его, барона, маниакальную задерганность и патологическую трусость! Он, конечно же, никогда не принадлежал к отпетым храбрецам, но и в трусах тоже до сих пор не числился.

Другое дело, что до барона уже давно доходили слухи о том, как один за другим исчезают участники «конвоя Роммеля» – и солдаты, и моряки. Особенно те, кто хоть в какой-то степени был посвящен в тайну операции «Бристольская дева».

– Что же тогда в данном конкретном случае не «великосветское окопное дерь-рьмо»? – спародировал его обер-диверсант рейха. – Просветите и проясните.

– Нужны верные приметы. Насколько я понял, вы собираетесь снаряжать экспедицию? И не только морскую. Так вот, я готов присоединиться к ней.

– И каковой же вы представляете себе эту экспедицию в наше время? Для кого, спрашивается, мы будем извлекать африканские сокровища?

– Сам не раз уже задумывался над этим – для кого конкретно рисковать жизнями будем?

– И к какому же выводу пришли?

– Что не мне решать судьбу этого клада, – покачал уже даже не головой, а всем туловищем фон Шмидт. – Кому угодно, только не мне. Даже если бы сам рок поверженного рейха остановил свой выбор именно на моей персоне.

– Благоразумная позиция. Далекая от патриотических порывов истинного германца, зато преисполненная служебной мудростью.

– Будем считать это признанием заслуг перед казнью, – мрачно пошутил барон.

– Собственно, мне нужна сейчас не карта, а гарантия того, что ориентиры расположения кладов утеряны не будут и что к ним не подберется кто-либо, кроме людей моей команды.

– Правомерное стремление.

– Поэтому поездка в Италию отменяется, хотя мы и распустим слух о том, что отправили вас к «макаронникам».

– Жаль, там я находился бы в непосредственной близости от места «морского погребения» сокровищ.

– В этом-то и вся опасность: еще, чего доброго, возомнили бы себя цербером клада фельдмаршала.

– На самом же деле кое-кто в Берлине опасается, как бы я не организовал собственную поисковую экспедицию.

Скорцени понял, что под этим «кое-кто» барон подразумевает его самого. Прежде всего, конечно же, его. И поиграл желваками.

– Какие бы планы вы сейчас ни вынашивали, оберштурмбаннфюрер, – не стал накалять обстановку «человек со шрамами», – на самом же деле вы отправитесь в Баварию, в Берхтесгаден, и до конца войны, до моего особого приказа, будете оставаться там, в районе Альпийской крепости. – Шмидт хотел что-то возразить, однако Скорцени упредил его: – Приказ о назначении вы получите завтра же, не покидая не только Берлина, но и стен этой квартиры. Там, в Альпийской крепости, вы тоже обязаны будете находиться в строго отведенном месте службы, под моим личным присмотром.

– Стоит ли прибегать к подобным мерам? – пожал плечами фон Шмидт.

– Еще как стоит!

– Тогда хотелось бы знать: меня там будут охранять или же содержать как узника?

Скорцени воинственно рассмеялся. Это был смех садиста, решившего, что в издевательствах над этой жертвой он способен превзойти самого себя.

– Теперь вы, барон, сами превратились в одну из «африканских жемчужин» фельдмаршала Роммеля. И не стану утверждать, что завидую вам по этому поводу.

– Я и сам себе уже не завидую, – пробормотал барон, и широкоскулое шелушащееся лицо его покрылось густой сетью багровых капилляров.

– Отныне вы входите в особую группу «корсиканских коммандос» и, независимо от положения на фронтах и даже от общего исхода войны, всегда, при любых обстоятельствах будете выполнять все мои приказы, причем только мои, – внушительно произнес обер-диверсант рейха. – И никаких псалмопений по этому поводу, барон! Никаких псалмопений!..

20

– Мне доложили, что к оберштурмбаннфюреру фон Шмидту вами приставлен некий русский диверсант, – Гиммлер вызвал Скорцени по совершенно иному поводу, и то, что он вдруг обратился к «африканским сокровищам» Роммеля, оказалось неожиданным для него.

– Так точно, приставил. Полковника Курбатова. Из белых русских офицеров, ни на что лично в этой операции не претендующего и множество раз проверенного.

– Это что, очередная шутка отдела диверсий?

– Существуют сведения, что сокровищами фельдмаршала уже заинтересовалась русская разведка.

– И было бы странно, если бы «птенцы Берии» не заинтересовались ими, тем более что у них достаточно коммунистов и просто агентов НКВД и в Италии, и во Франции.

– А еще становится ясно, что русская резидентура очень внимательно присматривается к личности Курбатова, отслеживая все его перемещения.

– Не для того, однако, чтобы расправиться с ним, – попытался развить его мысль рейхсфюрер, в служебном сейфе которого давно лежало обстоятельное досье на этого офицера, умудрившегося в свое время пройтись тылами красных от Маньчжурии до границ рейха.

– Так вот, русской разведке теперь уже наплевать на то, кому и под какими флагами служил Курбатов до сих пор. Там понимают, что князь-полковник не только приобрел известность в германских диверсионных кругах, но и стал кумиром для многих тысяч русских эмигрантов, особенно аристократов. А значит, можно не сомневаться, что кремлевские агенты неминуемо выйдут на Курбатова и в ходе операции «Сокровища Роммеля».

– Попытаются сыграть на его национальных чувствах, – понимающе кивнул Гиммлер, казалось бы, не отрываясь от чтения какого-то документа.

Ни для кого из окружения рейхсфюрера не было секретом, что во время бесед с подчиненными он постоянно прибегал к одному и тому же приему – делал вид, что, поддерживая разговор, занят изучением какого-то очень важного документа. И беседа с обер-диверсантом рейха исключения не составляла. Что, однако, не мешало «черному Генриху», как очень часто именовали рейхсфюрера, поддерживать разговор на вполне достойном уровне.

– И потом, всем нам известна неуравновешенность барона фон Шмидта, – воспользовался моментом Скорцени, чтобы дать реальную оценку новоявленному «хранителю сокровищ фельдмаршала». Поэтому и решено, господин рейхсфюрер, что в окружении этого оберштурмбаннфюрера, – чин фон Шмидта Отто всегда произносил с той долей иронии, которая не оставляла сомнений, что столь высокого, по меркам СС, чина барон явно не достоин, – постоянно должен находиться кто-то очень надежный. В противном случае мы потеряем фон Шмидта задолго до того, как уже в послевоенное время представится возможность вспомнить о морских сокровищах фельдмаршала.

– И затем уже – возможность «окончательно потерять» самого барона.

– Что нами тоже предусмотрено, – вытянулся по стойке «смирно» Скорцени.

Хотя Гиммлер и носил мундир фельдмаршала СС[15] и занимал должность командующего войсками этой организации, по-настоящему военным человеком он себя все же не ощущал. Вот почему рядом с такими людьми, как «первый диверсант рейха», он чувствовал себя, как гном – под могучей рукой богатыря; хоть и не слишком уютно, зато защищено.

– Кстати, барон, что – последний из тех, кто реально способен помочь нам в поисках сокровищ? – Скорцени показалось, что, спросив об этом, Гиммлер даже приподнялся со своего кресла.

– Похоже, что да.

– Вообще… последний? – вопрос показался первому диверсанту рейха совершенно нелепым, тем не менее он ответил на него со всей возможной серьезностью:

– Если речь идет о тех, кто в самом деле способен служить проводником водолазной экспедиции, а не заразным разносчиком слухов.

– Почему он? – откинулся на спинку кресла главнокомандующий войск СС, и свинцовые кругляшки его очков мгновенно потускнели. Но лишь после этого вопроса он жестом руки указал Скорцени на стул за приставным столом, слева от себя.

– Таким оказался выбор фельдмаршала Роммеля, который назначил барона начальником охраны своего Африканского конвоя.

– Я хотел спросить, почему остался только фон Шмидт, – понял свою ошибку Гиммлер. – Что с остальными? Где они?

– Увы, их уже нет. Так сложились обстоятельства. В силу разных причин все они погибли.

Гиммлер настороженно смотрел на обер-диверсанта, ожидая разъяснений. Скорцени этого не любил. Об убийствах он предпочитал не откровенничать даже с начальством.

– И кто же был заинтересован… в создании подобных «обстоятельств»?

– Наш глубокоуважаемый партайгеноссе Борман.

– Всего лишь? – От Скорцени не ускользнуло, что имя заместителя фюрера по партии особого удивления у рейхсфюрера не вызвало.