Иван Сербин - Троянский конь Страница 2

— Тот самый.

— У-У-У-У, Андреич, попал ты крупно. «Клиент» у тебя матерый. За ним же куча старых подвигов тянется. — Моложавый сокрушенно покачал головой. — Тяжело будет. Ладно. Ты мне помогаешь, я тебе тоже помочь постараюсь. Только учти, ведет его дело важняк один, Коля Рудин. Он парень серьезный. Меньше чем за три сотни штук даже ручку со стола хрен поднимет.

Триста тысяч долларов. Большинство официальных организаций давно уже перешли под финансовую юрисдикцию казначейства США. Но если бы моложавый знал, сколько получает Козельцев за посредничество, у него глаза бы на лоб полезли. Двушник! Два «лимона» реальных, полновесных, наличных долларов. За какого-то малька провинциального. Не хило, видать, братва в провинции живет.

— Договорились, — быстро кивнул Владимир Андреевич. — Деньги будут завтра утром.

Моложавый, естественно, не знал полного расклада и тоже порадовался. Коля Рудин реально получит всего стольник. Остальное он скинет себе на карман. Все-таки жизнь хороша.

— Но это когда кандидатура на замену есть… — оговорился моложавый, раздумывая, стоит ли попробовать поднять цену еще немного. Учитывая, что Козельцев прикрывает его перед хозяином. — Вот если бы ты ему кого-нибудь предложил…

— Есть один тип. Показания против него имеются письменные. Он последним в кабинет к продюсеру заходил. Ствол, правда, нашли у Смольного, — оговорился Козельцев, уплетая оленину, — но ведь ствол и подбросить могли.

— А что за тип?

— Да бандит тоже. Работает под предпринимателя. Чего он там предпринимает — одному богу известно. Да уголовному розыску.

— Из московских?

— Да нет. Провинция. Шваль.

— А кто его у продюсера видел? — мгновенно сделал стойку моложавый. — Кто показания давал?

— Две секретутки. Да не беспокойся. Все оформлено честь по чести. Даже фоторобот прилагается. Ты его возьмешь, а победителей, как известно, не судят. Я смогу твоим подвигом похвастаться перед хозяином. Глядишь, он тебя и простит на радостях.

— Ладно. Давай сюда показания, — моложавый протянул руку. — Я их вечером к делу приобщу. Ты, значит, завтра утречком бабки подвезешь, я постановление подпишу, и к полудню твой Смольный будет уже на воле гулять, баб трахать и водку трескать.

— Погоди. — Козельцев помотал головой. — Нет. Показания я тебе сейчас отдать не могу.

— Как это? — не понял моложавый. — А как же я его оформлю без показаний?

— Никак. Показания через пару дней получишь. А пока «за недостатком улик» организуй или еще что-нибудь. Он мне до зарезу на воле нужен. Максимум — завтра утром. «Стулья против денег».

— Ну, ты даешь, Андреич, — покачал головой моложавый. — Да ты же меня без ножа режешь. Какое «за недостатком» я твоему родственнику сделаю, когда его с «грязным» стволом на кармане взяли, а на стволе еще и пальцы остались? Проснись! Да я за триста и близко к этому делу не подойду.

— Мне, что ли, тебя учить? — прищурился вроде бы добродушно Козельцев. — Затребуй у важняка своего дело, заключение экспертов из дела изыми и «в связи со вновь возникшими обстоятельствами под подписку о невыезде»… А то ведь, смотри, Пашенька, на твое место охотников много. И куда более сговорчивых.

По тому, что Козельцев впервые за разговор назвал его имя, моложавый мгновенно смекнул: благодетель разозлился. Не стоит злить людей, у которых возможностей больше, чем у тебя. Аукнется ненароком.

— Блин, припер ты меня, Андреич, — помрачнел моложавый. — Сдал, как суку.

— Так ведь с кем поведешься, тому и задолжаешь. Так как? Насчет родственника?

— Пятьсот, Андреич. Я слишком рискую. И то при условии, что ты мне в течение недели этого своего фраера сдашь. Ну, на которого у тебя показания есть.

— Договорились. — Козельцев улыбнулся, вытер салфеткой губы, подозвал официанта. — Будьте добры, рассчитайте нас. — Пока официант выписывал счет, Владимир Андреевич улыбнулся мрачному собеседнику. — Значит, завтра утром? Во сколько мне подъехать?

— К семи подъезжай, — вздохнул тот. — Пока не будет никого. Разберемся.

Официант положил счет на поднос, подал. Козельцев для вида пробежал его глазами, достал внушительное кожаное портмоне, расплатился, оставив официанту сотню чаевых.

— Спасибо, голубчик.

Ну, любил он этакий барский фасон. Главное, ведь понимал, что дешевка, но ничего с собой поделать не мог. Нравилось ему.

— Бабки только не забудь, — напомнил моложавый, поднимаясь из-за стола. — Без бабок я даже разговаривать не стану.

— Конечно, о чем речь, — расплылся Козельцев. — Завтра все будет, как договорились.

Он тоже поднялся, пропустил моложавого вперед, к главному входу. Сам вышел через заднюю дверь. Он торопился. Ему предстояло подъехать к «клиентам» и получить с них аванс за проделанную уже работу. Вторую часть суммы Козельцев рассчитывал получить завтра, после того как доставит Смольного в оговоренное место. Не посреди же Москвы его бросать?

Смольный вышел за ворота СИЗО хорошим солнечным утром. Ничего было такое утро. Во-первых, июльское. Во-вторых, раннее. В-третьих, свободное. Смольный огляделся в поисках встречающих, но таковых не заметил, и это его несколько огорчило. Авторитет, что ли, он терять начал у братков? Где, собственно, кавалькада роскошных тачек, бухло, девочки? Хотя хрен с ним, с бухлом и девочками. Сигарету хочется. В «хате» ему без проблем принесли бы курева, но из «хаты» он ушел почти полтора часа назад, сигареты, как водится, оставил, а теперь курить хотелось ужасно. И не «Приму», в рот бы ей ноги, а чего-нибудь цивильного. «Парламента» там. Или уж «Кэмела» на худой конец. Опять же на метро ему ехать не по рангу. Тем более после года-то отсидки.

Ни пацанов, ни тачки, ни курева, ни бухла, ни баб. Хотелось бы верить, что это из-за раннего часа. В противном случае придется примочить кого-нибудь.

Смольный не знал ни о Владимире Андреевиче Козельцеве, ни о чемодане с пятьюстами тысячами долларов, только час назад перекочевавшем из рук посредника в руки… в общем, в руки «товарища ах какого жениха», и, когда чуть в стороне от проходной требовательно и настырно вякнул клаксон роскошного серебристого «шестисотого», Смольный решил, что это не ему. Повернулся и не спеша пошел прочь. Но клаксон вякнул снова, и тогда Смольный обернулся.

А Владимир Андреевич вот уже полчаса поджидал «клиента» у ворот СИЗО, сидя за рулем своего «Мерседеса» и нервно барабаня пальцами по рулю. Он не просто нервничал. Он очень нервничал. Человеку его ранга не следовало бы светиться у подобного заведения. Не дай бог, появятся журналисты. Многие знают его в лицо, вой поднимется. «Приближенный к правительственным структурам человек лично встречает бандита у ворот следственного изолятора». Скандал.

Когда Смольный вышел из ворот, Козельцев его даже не сразу узнал, несмотря на детальное описание. И вот за ЭТО ему заплатили два «лимона»? «Бандерлог», «бультерьер», заморыш из Гамбурга. Куртка, спортивные штаны, кроссовки. Все чистое, но потрепанное, потасканное, серое какое-то. Щеки впалые, рожа вытянутая. Козельцев ожидал увидеть «ПАПУ», ну, на крайняк «папу», а тут… «Клиент» огляделся, ссутулился и пошел к метро.

Козельцев опустил стекло, нажал на клаксон. Смольный оглянулся, и Владимир Андреевич поманил его пальцем. Впрочем, оглянулся не только Смольный. Оглянулись все, кто стоял у ворот СИЗО с передачами, письмами… Жены, матери, сестры, подруги… Почти одни женщины. Мужчин мало.

Смольный вопросительно двинул бровями.

— Иди сюда! — раздраженно крикнул Козельцев. Шантрапа, а туда же, понты крутить.

Смольный подошел к «Мерседесу», двинул подбородком:

— Чего надо?

— Садись, — кивнул Козельцев, открывая дверцу.

— Чего это?

— Того. — Владимир Андреевич не смог скрыть раздражения. — Я от твоих друзей.

Нет, будь перед ним человек солидный, серьезный, законник реальный, а не эта перхоть — «пальцы веером», Козельцев разговаривал бы совершенно иначе, но тут не счел нужным.

— От каких еще, на хрен, друзей? — спросил Смольный. Ему посредник не понравился. Больно гонору много. Смольный сразу стал прикидывать, а не въехать ли товарищу по рылу. — Мои друзья по зонам плывут — берегов не видно.

— Ты что думаешь, тебя за красивые глаза на волю выпустили? С «мокрым» стволом на кармане? Садись, тебе сказали, если не хочешь обратно в камеру отправиться.

Смольный подумал. Бояться, в сущности, ему было нечего. Хотели бы его завалить — в «хате» завалили бы. Были бы бабки. Чтобы грохнуть человека, не обязательно напрягаться, с кичи вытаскивать. Забашляй кому надо — и «клиент» чисто случайно удавится на полотенце, а те сорок человек, что сидят с ним в «хате», именно в этот момент чисто случайно отвернутся и, конечно, ничего не увидят.