Иван Сербин - Троянский конь Страница 3

Смольный забрался в салон. Козельцев тут же нажал на газ. Только удалившись на приличное расстояние от СИЗО и убедившись, что за «мерсом» нет «хвоста», Владимир Андреевич немного расслабился.

Смольный, вопреки его ожиданиям, благодарить не стал. Напротив, вытянул ноги, взял без спроса сигарету из лежащей на «торпеде» пачки, закурил, спросил без особого, впрочем, интереса:

— Ты кто такой?

— Я твой спаситель.

— И хрен ли тебе надо, спаситель?

Последнее слово Смольный произнес с явным презрением.

Козельцев не привык, чтобы с ним разговаривали в подобном тоне. Перед Владимиром Андреевичем вытягивались в струнку люди посерьезнее этого оборванца приблатненного. Но беда гегемонов в том, что им совершенно плевать, кто перед ними. Нищий или генерал. Они понимают только удар по морде. В принципе, Козельцев бы мог и по зубам, здоровье позволяло, но бить человека, за которого тебе бабок ломанули конкретно, — неосмотрительно. Товар следует везти бережно. Как китайский фарфор.

— Мне лично от тебя ничего не надо, — ответил резко Козельцев. — Но братва твоя за тебя хорошо заплатила. Иначе парился бы ты сейчас, Аркаша, на нарах. Получил бы свое пожизненное и покатился на крытую кукарекать.

Смольный вдруг оскалился, резко навалился на Козельцева, молниеносно, очень ловко схватил за горло. Наклонился к самому уху, зашептал жутко:

— Я тебе, падло, горло перегрызть зубами могу. Мне по хрен, понял? — И, не дождавшись ответа, повторил: — Ты понял, сука? Тварь перхотная… Удавлю.

— Я… понял… — просипел Козельцев, с трудом удерживая руль. — Понял… Пусти…

— То-то. Думай, прежде чем грызло разевать. — Смольный отпустил Владимира Андреевича, откинулся в комфортном кресле, затянулся. — Так кто тебя послал, урод?

— Ваша структура… — Козельцев прокашлялся. — Заплатила…

— И дорого я стою?

— Это откуда смотреть. Отсюда — дорого, из-за решетки — не очень.

— Ты мне мозги не полоскай, спаситель хренов. Сколько?

— Два «лимона» баксов.

Смольный присвистнул, покачал головой:

— Жирно берешь.

— А ты думаешь, вытащить с нар человека, на котором три доказанных трупа висит, за десять копеек можно? Тут без серьезного… финансирования не обойтись.

Смольный, вопреки ожиданиям Козельцева, отпираться не стал. Один труп, три трупа, пять трупов… Доказаны — и ладно. Мужичье пусть базары левые катает. Смольный же был человеком с понятиями. Прищемили тебя менты — значит, виноват. Не рыпайся. К тому же не один ему теперь хрен? Доказанные жмуры, недоказанные. Главное, что он на воле. Главное, что есть возможность старые счеты свести.

Смольный год мечтал об этом моменте. Он даже выстроил план мести. Обдумал его со всех сторон. Люди, по вине которых он оказался за решеткой, дорого за это заплатят. И плевать он хотел, что там сходняк решит. У сходняка свой счет, у него свой. Если люди, слившие его ментам, до сих пор шарик топчут, значит, что-то разладилось с понятиями. Значит, придется понятия нарушить. А уж потом, когда утолим жажду крови, ответ держать будем.

— Скоро еще пара жмуров повиснет, — процедил, недобро щурясь, Смольный.

— Я бы на твоем месте этого не делал. — Козельцев нахмурился. — Для тебя сейчас самым лучшим было бы уехать.

— У меня же подписка о невыезде. Ты что, падло, хочешь меня под статью подвести?

— Никто тебя не хватится. Это я гарантирую. Но, если ты начнешь совершать глупости, могут возникнуть… проблемы.

— У кого? — усмехнулся Смольный.

— У тебя. И на этот раз я не смогу помочь.

— А мне нас…ь, — лениво отозвался тот. — Я себя и за забором неплохо чувствую. Сперва завалю кое-кого, а потом уж зароюсь в ил.

Козельцев задумался. Ему не понравилось, как вел себя Смольный. Если его арестуют, возникнет слишком много вопросов.

— Как знаешь… Мне заплатили за то, чтобы я тебя вытащил из СИЗО и доставил на место. А уж как ты там будешь…

Смольный затянулся, посмотрел на Владимира Андреевича, хмыкнул:

— Как тебя звать, урюк?

— Козельцев. Владимир Андреевич, — ответил тот, стараясь не обращать внимания на «урюка».

— Знаешь, Вова, если я снова попадусь, обязательно тебя ментам сдам. Маляву на волю отправлю, чтобы по всем газетам раззвонили. Вот, мол, есть один такой, Вова Андреич Козел… цев, крыса деловая, за два «лимона» баксов кого хочешь с нар вытащит. И на суде рекламу тебе сделаю.

Козельцев тяжело переваривал услышанное. Он, конечно, не ожидал слов благодарности, оваций и огромных букетов, но и подобного поворота событий не ожидал тоже.

Владимир Андреевич давно привык к тому, что он — неприкасаемый. С ним никто ничего не может сделать. И вот нарвался на обычную шпану, которой было совершенно наплевать на чины и ранги. Не то чтобы Козельцев очень боялся огласки, покровители у него серьезные, помогут, но все-таки…

Козельцев боялся признаться даже самому себе в том, что покровители вполне могут решить проблему куда более радикальным способом. В их кругу это запросто — вышел человек за хлебушком вечерком и сгинул. Официальное заявление Генпрокуратура возьмет под свой, как всегда, неусыпный контроль, свидетели есть, свидетелей уже нет, подозреваемые есть, подозреваемых уже нет… И так до тех пор, пока все не забудут о том, что жил когда-то на свете некий Владимир Андреевич Козельцев…

А Смольный с удовольствием наблюдал за растерянным лицом посредника. Ему нравилось бить людей по морде. Правда. Приятно. Сунул такому вот сычу болотному в грызло и смотри, получай удовольствие.

— Что вы от меня-то хотите, я не понимаю? — нервно поинтересовался Козельцев.

— Для начала сними мне квартиру. У тебя проблем не возникнет. Ксива твоя в порядке, прописка, печати, штампы. Мне, понятно, тоже сдадут, но менты об этом узнают через час.

— Тебе уже сняли квартиру. Братва твоя.

— Она не годится.

— Почему?

— Слишком много народу про нее знает.

— Ладно. Квартира — это все? — спросил Козельцев.

— Есть два человека, растяжно заявил Смольный, прикуривая вторую сигарету. — Папа с сыном. Мало фамилия. Кроха и Дима, младшенький его. Должок за ними, крысами, реальный висит. Они меня в прошлом году конкретно развели и ментам слили как фраера дешевого. Из-за них я на нары угодил. Поможешь мне с ними разобраться, потом разбежимся в разные стороны. Я тебя никогда не видел, ты — меня. Понятно?

— И в чем же будет заключаться помощь?

— Ты, я смотрю, мужчина реальный. Завязки у тебя нужные есть. Через пару дней мои пацаны вызовут «папу» на стрелку, а информацию сольют в ментовку. Менты «папу» примут, а ты организуешь нам прикрытие конкретное. Не наше. Чисто московское. Чтобы он на нарах неделю висел как минимум. Оголец один останется. Ты мне его под выстрел выведешь. — Смольный уставился в одну точку на лобовом стекле «Мерседеса». Глаза его стали неподвижными, стеклянными. Козельцев даже испугался. — Насчет всего остального — не твои проблемы. Ну? — Смольный усмехнулся. — Че киксуешь-то, Вова? Не дрейфь. Ты чисто не при делах останешься. После того как я огольца замочу, надо будет сделать так, чтобы «папа» на волю вышел. А он уж сам нарвется. Эта крыса за огольца кому хочешь глотку порвет. Мы его на этом и выкупим.

— Не пойдет, — покачал головой Козельцев. — Во-первых, я не стану этим заниматься. Слишком велик риск…

— А кто тебя спрашивает? — усмехнулся Смольный. Верхняя губа его приподнялась, и лицо стало напоминать оскаленную волчью морду. — Ты будешь делать то, что я тебе скажу. Или вези меня обратно. Но тогда жди больших неприятностей. Мои пацаны тебя достанут. Не такая уж ты крутая птица. Не президент какой-нибудь. Грохнуть тебя — проблем нет. К тому же я не просто так тебе предлагаю работать, а за конкретные бабки. Пять «лимонов». Наличными. И никакого риска.

— Ты платишь?

— Рыло треснет у тебя реально, — Смольный цыкнул зубом. — Моя структура тебе уже заплатила. Теперь пусть оголец платит. У меня на него конкретная зацепа есть. Ты ее отработаешь, получишь свои лаве и отвалишь в сторону. Ну что?

— Ты сперва все объясни по-людски. Если я пойму, что риска нет, то… тогда поговорим.

— Короче, слушай сюда…

Над открытой бетонной площадкой висела жара. Завидная даже для середины лета. От плит поднималось дрожащее марево.

Налетавшие то и дело порывы ветра гнали по площадке облака сероватой цементной пыли. Ее наносило с цементного комбината, что раскинулся совсем неподалеку. Даже здесь был слышен лязг транспортеров-погрузчиков, хлопки заслонок, рев мощных двигателей «МАЗов». Посреди площадки, сунув руки в карманы белого плаща-пыльника, стоял мальчишка лет двадцати. Ветер раздувал полы плаща, трепал его волосы, но он смотрел за лес, на пустынную пока еще дорогу.

За спиной мальчишки полукольцом выстроились четыре роскошные иномарки, рядом с которыми сгрудились пехотинцы. Здоровенные бугаи, одетые преимущественно в черное. Черные брюки, кожаные куртки, черные рубашки. На шеях, как положено, золотые цепи, на запястьях золотые же браслеты. В руках — у кого помповый «ремингтон», у кого пистолет. У пары — импортные «хеклеры».