Сергей Зверев - Таежный спрут Страница 2

– Вы должны понять, Дина Александровна, до стабильности еще далековато и времена смутные. «Бастион» не имеет права светиться. А вы не имеете права обливать нас грязью. Ваши заслуги учтены, вам дарован дом с лифтом, садом и двумя спальнями; гражданство, полноценный отдых, разве не справедливо? Тогда почему же…

– Ваши люди сидят в Кремле, Юрий Иванович. По моим понятиям, там всё закончено, нация спасена, – возмущенно заявила я.

Морщинистая улыбка озарила изуродованное временем лицо старца.

– Было бы болото, Дина Александровна, а черти будут. Не мне вам объяснять, какие катаклизмы влечет за собой любая смена режимов. НПФ низложен, но недобитки на каждом углу и пакостят со всем усердием. Вы пришли поговорить?

– Я пришла проситься на родину, – твердо сказала я.

Шеф не стал задавать глупых вопросов. Он долго изучал мою каменную физиономию и в конце концов пришел к тому же выводу, что и я, стоя давеча перед зеркалом. Конечно, он не был глупцом.

– Мы подумаем, – медленно произнес старик.

– А также мне нужна информация о человеке по фамилии Туманов. Павел Игоревич Туманов. Он долгое время работал на «Бастион». В верхах не могут о нем не знать.

Старик кивнул.

– Хорошо, мы наведем справки.

– Это не все, – наглела я. – Мой сын очень впечатлительный мальчик, смерть Андрея Васильевича серьезно повлияла на его психику… И поэтому, знаете, везти ребенка за тридевять земель, за дальнейшими потрясениями… – тут я слегка зарделась, – было бы не по-матерински. Кроме того, у него имеются друзья в Чехии…

– Ремня ему надо, – проницательно заметил старик.

Совершенно верно, разведчики хреновы.

– Поэтому будет неплохо, если моего мальчика пристроят в лицей при университете в Шватлоу. Говорят, там сносный пансион и перспективы… А с учетом моих заслуг перед Родиной… – тут я окончательно покраснела.

Старик не выдержал, рассмеялся.

– А вы, погляжу, не простых свиней, Дина Александровна…

– Итак? – Я встала в позу, изображая обиженную добродетель. Каких я свиней, это вскрытие покажет.

– Хорошо, – шеф миролюбиво опустил голову. – Мы подумаем.

Прошло пять дней. Я возвращалась своим ходом из Шватлоу. Шел снежок, мелькали телефонные будки. Всю дорогу мне не давала покоя одна надоедливая мысль. Вернее, картинка в голове. Уж больно возбужденным казался мой Антошка в момент расставания. Складывалось впечатление, что его больше волнует не предстоящее исчезновение матери (как минимум на полгода), а грядущая встреча с одной обесцвеченной и обезличенной блондинкой, которая, по данным моей разведки, проживала в соседнем общежитии и имела на Антошку каверзные виды. Уж не планируют ли некоторые сопливые личности сотворить через пару лет из Дины Александровны бабушку?

Оставалось утешаться: кто не был глупым, тот не был молодым. Пребывая в задумчивости, я подрулила на «Фольксвагене» Андрея Васильевича к гаражу и привычно воспользовалась пультом. Ворота вздрогнули.

Пронзительное «мя-яу!!!» огласило сонную улочку. Я спохватилась, выбежала из машины и извлекла из ржавых петель соседскую кошечку Пэпочку – любимицу толстоногой пани Ляшковец. У Пэпочки было одно необычное пристрастие – она с большим аппетитом грызла помидорную рассаду. Причем не чужую, а именно свою, хозяйскую – как наиболее вкусную. Ученые этому феномену объяснения не находили, а пристрелить было жалко. Вот пани Ляшковец и привязывала свою кошечку бинтами к крыльцу, и бедное животное битых два месяца, пока не вызревали помидоры, кругами вокруг него курсировало, словно кот ученый вокруг дуба, и дико орало.

С наступлением декабря надобность в бинтах отпадала, и Пэпочка со скуки начинала делать подкопы под чужие гаражи. Я зашвырнула ее подальше и вернулась к машине.

Села за руль, взяла брелок. И вдруг онемела… Я уже не одна была в автомобиле! Чья-то рука улеглась поверх моей и несильно сжала. Но заорать я не успела. Сидящий рядом проникновенно произнес пароль:

– Эта дорога до церкви Святой Троицы?

– Я не местная… – промямлила я и громко икнула. От вибрации сработал брелок: ворота затрещали и поползли вверх.

– Шуточки у вас… – Я облегченно вздохнула и откинулась на сиденье.

– Проверочка, пани Шмидт. – У очередного гонца от «Бастиона» была солидная куртка, цепкие глаза и как бы высушенное ветром (проще говоря, вяленое) лицо. – И не в вашу пользу. Вы начинаете терять сноровку.

– Чем обязана? – Я почувствовала злость. Есть такие экстремофилы, или как их там, словом, любители прогуляться по остренькому. Но я не из них. Я, как бы это выразиться… других свиней.

– Вы продолжаете хотеть в Россию? – осведомился собеседник.

– Продолжаю… – я нервно сглотнула, – хотеть.

– Я понимаю, коллега. И калачи приедаются. – Собеседник завозился и извлек из-за пазухи пухленький пакет. – Возьмите, пожалуйста.

Я взяла.

– Могу вас поздравить. Это документы, в том числе паспорт с визами, билет и некоторые рекомендации на будущее. Плюс немного денег. Отныне вы Ушакова Любовь Александровна. Так решено, коллега, не извольте спорить.

Я уныло молчала. Ладно, хоть отчество оставили.

– Новый год будете встречать в Москве. Сочувствую, конечно, но вы сами напросились.

– Спасибо… А что значит – рекомендации? – не поняла я.

Гонец улыбнулся сушеной улыбочкой.

– Вы не хотите быть безработной? Помните? – от тюрьмы, сумы, безработицы… Ладно, шучу. Вы были и остаетесь сотрудницей известной конторы. Где бы ни находились. От этого никуда не уйти, дорогая Любовь Александровна… – Связник с задумчивым видом щелкнул по носу резинового утенка, висящего на стекле. – Не спрятаться, как говорится, не скрыться…

О, боже. Впрочем, на что мне рассчитывать? На беготню овса за брюхом? Я закрыла глаза.

– Вы навели справки о Туманове?

Гонец помолчал.

– Так точно. – Он снова помолчал. – Вас пощадить?

Я почувствовала вселенскую пустоту, подгребающую к горлу. Пока она не заглотила меня целиком, я успела прошептать:

– Не надо меня щадить… Говорите…

– Нет, я вас пощажу, – смилостивился гонец. – Павел Игоревич Туманов в ночь переворота выполнял ответственное задание. Он с честью его выполнил, но… ему немного не повезло. Автомобиль, в котором он ехал… м-м, взорвался.

– Дальше. – Я попробовала открыть глаза, но они не открывались.

– При осмотре места происшествия человеческих останков не обнаружено.

– Это как? – Мои глаза открылись.

Связник рассматривал меня пристально и без жалости.

– Был мощный пожар, машина сгорела. При какой температуре человеческие кости превращаются в прах – простите, Любовь Александровна, – не знаю. Выводы сделаете сами. Когда узнаете. Вы не передумали ехать в Россию?

Сердце билось с какими-то подозрительными шумами. И намного слабее обычного. Зачем я так себя напрягаю?

«Пусть ночь наша будет темна и слепа,Но все же, клянусь головою,История наша не знает клопа,Покончившего с собою…»

И это правильно. Жить надо даже ради чашки кофе по утрам.

– Нет, – прошептала я. – Не передумала. И никогда не передумаю. И пошли вы все к дьяволу.

Выдающихся масштабных бедствий, вопреки ожиданиям, на исторической родине не происходило. Социальные недомогания и криминальные разборки, царящие на земле предков, оказались обычным нефтяным пятном, расплывшимся по водной глади, и придавали происходящему лишь дополнительную вонь, подчеркивая местный колорит.

Начальником московского бюро был Георгий Михайлович Пустовой – седовласый джинноподобный старик, ведущий сидячий образ жизни. Я с ним виделась лишь однажды – сразу по прибытии. Он сидел за обычным письменным столом, погруженный в думы о Родине, а я стояла перед ним навытяжку и пыталась найти общий язык.

– Я просмотрю ваше дело, Любовь Александровна, – на десятой минуте беседы очнулся старик. – Идите работайте. Вам объяснят ваши задачи.

– Походите по городу, осмотритесь, – посоветовал мой непосредственный шеф, молодой еще, но зацикленный на работе Герман Игоревич Бережнов. – В пределах Садового кольца за вашу безопасность ручаемся. А вот дальше не советуем. И не забудьте намазать нос оксолиновой мазью – грипп свирепствует.

Я походила, осмотрелась.

– Послушайте, Герман Игоревич, – озадаченная, стала я наезжать на шефа через неделю. – Я, конечно, не застала все прелести правления национал-патриотов, но, поверьте, по долгу службы имею о них достаточную информацию. Чем нынешний режим отличается от предыдущего?

Герман Игоревич не обиделся. Он рассмеялся.

– Уже тем, Любовь Александровна, что, задав этот вопрос, вы не пойдете по этапу. Даже если будете намеренно нарываться. А если серьезно… Главное отличие – нынешний режим вменяем. Он провозглашает возврат к общечеловеческим ценностям, к демократии, социальной справедливости, здоровому патриотизму… А отнюдь не к хроническому идиотизму.