Сергей Зверев - Таежный спрут Страница 3

Герман Игоревич не обиделся. Он рассмеялся.

– Уже тем, Любовь Александровна, что, задав этот вопрос, вы не пойдете по этапу. Даже если будете намеренно нарываться. А если серьезно… Главное отличие – нынешний режим вменяем. Он провозглашает возврат к общечеловеческим ценностям, к демократии, социальной справедливости, здоровому патриотизму… А отнюдь не к хроническому идиотизму.

– Демократии? – удивилась я.

– Со временем, – Герман Игоревич деликатно кашлянул. – Необходимо удержать власть. Досталась она легко, не спорю. Режим НПФ рухнул, как здание без опоры. Жестокое сопротивление оказывалось только в Москве, в остальных городах смена администраций и глав силовых структур проходила относительно гладко. Вы не поверите, Любовь Александровна, крупные функционеры фронта либо бесследно исчезали, либо кончали с собой.

«Ага, – подумала я, – двумя пулями. В затылок».

– Остальные затаились и ждут сигнала. Согласитесь, в таких условиях демократия неэффективна. Хотя могу с уверенностью сказать, есть устойчивая динамика…

Впрочем, следы нового (или забытого старого) уже появлялись. С динамикой или без заработали коммунальные службы. В людных местах появилась реклама, народ осмелел и уже не терся к стеночкам, забитый и униженный. По улицам бродили армейские патрули, но проблем не создавали – являясь как бы отличительной приметой времени. Потянулась «гуманитарка» с Запада: сначала тоненькой струйкой, потом пошире. Объявились коммерсанты (новейшие русские), фирмы, фирмочки, кооперативы. Жизнь, по крайней мере в столице, входила в русло.

Но положение оставалось тяжелым. Такого разгула криминала Россия еще не знала. Если в городах его удавалось хоть как-то сдерживать, то в пригородах и провинциях бардак царил полнейший. На месте преступления уже не расстреливали, Запад не велел, а это, как ни крути, поощряло. Расцвел сатанизм – теперь каждая церковь, дабы не потерять паству и имущество, была вынуждена содержать вооруженных милиционеров или хотя бы слыть клиентом охранных структур. Эпидемия гриппа прошлась, как саранча по полям, уложив на кровать каждого десятого, в могилу – каждого сотого. Хваленые «Иваны-первопечатники» предыдущих кормчих теряли в весе, на деноминацию и ввод в обращение новых знаков сил не хватало. Доллар возымел право на жизнь, но массового появления валюты у населения не отмечалось – старые кубышки давно опустели, а новые «зеленые» стоили баснословно. Кавказ полыхал, как и четыре года назад. Ситуация складывалась парадоксальная: достичь победы не удавалось, а отвод войск стал бы стопроцентной глупостью: невзирая на кордоны и «санитарные пояса», война неизбежно перекинулась бы на Кубань со Ставропольем. Попутно с бывшей здравницей возникали новые очаги: то Башкирия начинала присматриваться к разрезу глаз своих «компатриотов», то Бурятия некстати вспоминала, что в сорок четвертом ее вилами загнали в Союз. Отдавать задаром территории было бы некрасиво. Поэтому новая верхушка (представленная в основном силовиками) была вынуждена крутиться: и Западу поддакивать, и не забывать про наработки предшественников.

На фоне этого разгула я тихо-мирно встретила Новый год – в компании кислого шампанского и ободранных стен. Жилище мне определили в Митине – в однокомнатной квартире на последнем, десятом, этаже, где постоянно с потолка что-то капало и сразу замерзало. Или наоборот – замерзало, а потом отваливалось. До прихода «патриотов» в этих стенах проживал программист с неблагозвучной фамилией Давидович, после него какой-то приблатненный «передовой рабочий» по фамилии Симашкин. Но, видно, оказался не столько передовым, сколько фуфлыжником – с приходом новой власти скоропалительно исчез, а квартиру прибрал «Бастион» – в качестве жилищного резерва для таких, как я.

На работу меня увозил «конторский» автобус, обратно доставлял он же, забитый усталыми коллегами. Деликатные мужчины провожали меня до квартиры, иногда я предлагала им выпить чаю, но при этом не забывала предупреждать, что в таком случае им придется добираться до дому своим ходом. Если это можно назвать личной жизнью, то подобие таковой у меня имелось. Лучше, чем никакой.

Контора располагалась недалеко от станции метро «Проспект Мира». Серое здание эпохи сталинского классицизма – некогда институт стандартизации, в наши дни – квазивоенное заведение под вывеской филиала департамента военного бюджета и финансирования МО, а на деле – контрразведка со всеми вытекающими. Меня определили в «китайский» отдел. Кроме того, существовали «западный», «ориентальный» и самый внушительный – «внутренний». А также множество подотчетных отдельчиков и конторок. Вряд ли есть смысл расписывать мою деятельность, да и длилась она ничтожно мало – до середины февраля. В связи с частичной «декомпьютеризацией», кою придумали и осуществили прежние власти, пришлось разгребать тонны бумаг. Слежка за официальными деятелями КНР, доклады сексотов, истлевшие акты, рапорты, отчеты, бумаги по отслеживанию китаизации родной территории. Все это систематизировалось, по возможности проверялось и загонялось в базу данных. Аллергию на пыль я заработала. Но в целом – не скулила, повода не было. Ни к практической работе, ни к командировкам в «горячие точки» меня не привлекали. Видимо, о «способностях» новой сотрудницы московские товарищи пока не ведали.

Второго февраля я отметила тридцать восьмую годовщину своего существования. Были скромные букетики, уверения в том, что я выгляжу на тридцать два, ну, максимум на тридцать семь… А вечер я провела в одиночестве – перед казенным трюмо с инвентарным номером «АД-568904», в окружении ободранных стен, тараканов и кислого шампанского. Короткостриженая сотоварка по несчастьям, смотрящая из зеркала, была печальна как никогда. У нее был курносый нос, костлявые пальцы и смешная фигура астенического типа (это когда продольные размеры доминируют над поперечными). Чем-то она меня тронула. То ли тоской во взоре, то ли дырявыми трико из гардероба «передового рабочего». В итоге я навела ей маникюр, сделала макияж, а потом благополучно наклюкалась, завершив зимний вечер в Митине проливными рыданиями…

Наутро с больной головой нанесла визит начальнику секретной части – лысому и печальному Сурикову.

– Вы приходите в восьмой раз, Любовь Александровна, – нервно выпалил начсек. – Сколько можно повторять – я не знаю, где ваш Туманов и жив ли он. В Энске его нет, и в Красноярске его нет. А также нет его в Москве, Петербурге, Улан-Удэ, Диксоне и Петропавловске-Камчатском, не говоря уж о таких городах Российской Федерации, как Воронеж, Салехард, Воркута, Самара и многие, многие другие. Не приходите ко мне больше, Любовь Александровна.

– Ну а вдруг он объявится? – с тоской промямлила я.

– О, это будет праздник для всех нас. Вы узнаете об этом в первую очередь. Всё, идите, работайте, – начсек вытер рукавом взопревший лоб.

«Зачем я сюда приехала? – Впервые эта мысль показалась мне настолько убедительной, что я поразилась. – Почему?»

Вечером я дозвонилась до колледжа в Шватлоу.

– С днем варенья, маман, – поприветствовал меня сынок. – Ты как там?

– У меня всё хорошо, – завела я, – квартира у меня большая, работа интересная, люди здесь приветливые, добрые, проверенные…

– И круглый год цветут сливы, – нетерпеливо перебил Антошка. – Завидую я тебе, мать. А у меня, знаешь, проблемы.

– Что такое? – встревожилась я.

– Ну, как тебе сказать… – Антошка как-то по-стариковски закряхтел. – Во-первых, я расстался с любимой девушкой, и поэтому учиться решительно не хочу. А, во-вторых, ловлю себя на мысли, маман, что начинаю забывать русские слова. «Нудлова полевка» помню, а вот «лапша» – не помню…

«Бредит», – решила я.

– Это я к тому веду, мать, чтобы ты не вешала мне ее на уши. Про работу там, про квартиру…

– Да нет, правда… – возмутилась я.

– Да ну тебя, – он пренебрежительно фыркнул. – Ты бы это, маман… – сынуля опять в несвойственной ему манере закряхтел, – ты бы приезжала сюда, что ли… А то я это… – он пыжился, пыжился, а потом через силу выдавил слово, ну совсем не из своего лексикона, – скучаю…

Я опять ревела весь вечер напролет. Пила водку с тараканом (помните старинный обычай? – привязываешь его за ниточку, то отпускаешь, то натягиваешь – за встречу, за отъезд). Через полмесяца не выдержала. Серые стены и мрачные люди действовали разъедающе – как канцероген.

– Хочу обратно в Чехию! – заявила я Бережнову открытым текстом. – Там от меня будет больше пользы.

– Вот как? – нахмурился шеф. – На Родине хорошо, а дома лучше? Сомневаюсь, Любовь Александровна, сомневаюсь. Главная наша работа – в России. Предстоит ударными темпами наладить нормальную жизнь в крупных городах. А это предполагает неустанный поиск врагов… Просто не верится! – шеф сменил тон. – Что такая сознательная и привлекательная женщина норовит нас покинуть. Вы – украшение этажа, коллега!