Михаил Серегин - Колыма ты моя, Колыма Страница 20

– Да.

– Давай тогда постараемся сделать так, чтобы старший все на него переоформил. Дадим младшенькому маленький процент, и пусть все по бумагам будет на нем. А мы останемся в тени.

– Хм... А почему бы и нет. Из этого дурачка веревки вить будет легче легкого. Слушай! – Захарович широко раскрыл глаза. – Да ведь так есть и еще одно преимущество!

– Какое?

– Можно будет не париться с тем, чтобы Лопатников от прииска отказался! Если с ним несчастный случай стрясется, то кто ему наследовать будет? Ясное дело – брат!

– У него еще дочь есть, – напомнил японец.

– Подумаешь! Несчастный случай с ними одновременно случиться может. В автокатастрофу попадут или пожар у них там на прииске случится. Мало ли! А младшенький уцелеет, потому что его мы предупредим заранее.

– Да, так может получиться, – кивнул японец. – А согласится младший?

– Наверняка, – уверенно сказал москвич. – Я с такими, как он, не первый раз дело имею. За бабки мать родную в рабство продаст, а отца на мясозаготовки, что уж про сводного брата говорить.

– Если он такой, то почему сам уже давно от старшего не избавился?

– Трус он. Я с ним и разговаривал-то не больше получаса, но такое не спрячешь. Сам он на такое дело никогда бы не решился, но вот если мы ему предложим все устроить, да еще и пригрозим, что в случае отказа с ним самим может что-нибудь нехорошее случиться, он двумя руками «за» будет. О! Кажется, я придумал! Нужно так устранение Лопатникова обтяпать, чтобы подозрение на младшего падало. Это, кстати говоря, и несложно – мотив у него есть. А отбиться от обвинений ему мы поможем. Вот и получается и кнут, и пряник.

– Ну если так, – задумчиво протянул японец. – Тогда и я двумя руками «за». Считайте, что мы договорились, Андрей Михайлович.

11

Дмитрий Родионович Лопатников задумчиво смотрел на зажатую в своей руке клюшку для гольфа. Ему было муторно – болела спина, ныли кости и слегка кружилась голова.

Проклятый радикулит снова обострился, да еще и какая-то новая, неизвестная напасть навалилась. Лопатников надеялся, что после выпитых таблеток на свежем воздухе ему полегчает, но надежда оказалось напрасной. Вообще последнее время помогало ему только иглоукалывание в кабинете Токудзаки, и ничто другое. Лопатников тяжело вздохнул, повел плечами, пытаясь отогнать противную, ноющую боль, и смерил взглядом расстояние от лежащего у него под ногами мячика для гольфа до лунки. Метров пять, не больше. Совсем простой удар.

Лопатников несильно размахнулся и ударил. Мяч прокатился мимо лунки. Лопатников тяжело вздохнул, бросил клюшку на траву и медленно пошел к краю площадки, где на скамейке стояла бутылка с минеральной водой. Вообще-то Лопатников, как и большинство россиян, выросших еще при Советском Союзе, не любил гольф и не умел в него играть. Но когда он строил себе загородный особняк, ушлый менеджер строительной фирмы умудрился убедить его в том, что площадка для гольфа ему просто позарез необходима. Что это круто, модно, современно и исключительно полезно для здоровья. Лопатников поморщился. Да, только за счет этой дурацкой площадки цена дома подскочила тысяч на пять зелеными. А вот теперь спрашивается – нужен ему этот гольф? Понтов от площадки, конечно, до фига, как же, много ли в Магаданской области площадок для гольфа? Когда он сюда знакомых приводит, те офигевают. Но когда это последний раз было? Все дела, дела, а для чего, спрашивается, если он с этим своим прииском свету белого совершенно не видит? Даже дома бывает раз в месяц по обещанию. Зачем он его тогда строил?

«Как зачем? Ради Лешки хотя бы, – мысленно ответил сам себе Лопатников. – Он здесь живет. Хоть сейчас пацан нормально устроен, не то что в детстве. Дашке опять же в наследство оставлю». Настроение Лопатникова чуть улучшилось – так всегда бывало, когда он вспоминал о младшем брате или дочери.

Лопатников попил воды и, оставив бутылку на скамейке, неторопливым, прогулочным шагом двинулся в сторону дома. Пройдя шагов тридцать, он свернул налево – неожиданно ему захотелось зайти в зимний сад, посмотреть на недавно приобретенных братом павлинов. Лопатников хмыкнул, вспомнив, как пару месяцев назад младший брат сообщил ему о том, что заказал павлинов для сада. Да не простых, а каких-то особенно породистых и ценных. Тогда Лопатников подумал, что младший шутит, но когда тот предъявил ему счет за этих экзотических куриц, ему стало не до смеха – они обошлись в пятьдесят пять тысяч баксов. Правда, птицы были и в самом деле очень красивые, в прошлый свой приезд он их хоть посмотрел, а то так и не знал, за что деньги отдал. Лопатников дошел до вольера с птицами и остановился, глядя на расхаживающего вдоль сетки павлина. Роскошный хвост птицы переливался всеми цветами радуги, Лопатников не удержался и восхищенно покачал головой. Второго павлина видно не было – наверное, спрятался в стоящий в глубине вольера деревянный домик.

– Эй ты, петух с хвостом! – Лопатников слегка потряс сетку, пытаясь обратить на себя внимание птицы. Павлин недовольно покосился на человека и продолжил свою бесцельную прогулку.

– Вот урод, даже внимания не обращает, – пробурчал себе под нос Лопатников. – Интересно, суп из такого вкусный получится или не очень?

Он подобрал с земли небольшой камешек и, тщательно прицелившись, запустил им в птицу. Павлин отскочил и возмущенно заорал – да таким противным голосом, что Лопатников непроизвольно поднял ладони к ушам. Надо же, никогда бы не подумал, что этот красавец может такие мерзкие звуки издавать!

Павлин смерил человека возмущенным взглядом и скрылся в домике. Лопатников постоял у сетки еще немного, потом понял, что в ближайшее время обиженная птица наружу не покажется, развернулся и отошел от вольера.

«Красивая, конечно, тварь, – думал он, неторопливо шагая к дому, – но десяти штук баксов все же не стоит. Переборщил Лешка. Хотя, с другой стороны... Теперь-то я себе и не такое могу позволить. И с одним золотом не бедствовал, а теперь, когда платина пойдет, можно будет не то что павлинов, слона из Африки выписать! Нет, точно, о тех бабках жалеть не стоит – в конце концов, у кого еще на Колыме свои павлины есть? Рассказать ведь кому – не поверят». Тут Лопатников снова помрачнел. Рассказать... Ему про этих птах и рассказать-то даже некому. На этом долбаном прииске половина народу и слова-то «павлин», наверное, не знает, а вторая половина думает, что это порода собак. Эх, среди какого отребья жить приходиться! А он-то, когда из лагерной охраны уходил, так надеялся, что со всеми этими сволочами дело иметь больше не придется! Ладно он сам – а каково там Дашке? И ведь сколько раз ей предлагал – уезжай оттуда, живи как нормальный человек. Не соглашается. Говорит, что одного его оставлять не хочет. Да, с тех пор как он на пенсию уволился и золотую делянку нашел, получается, ничего и не изменилось. Хотя, как сказать. Когда он начальником лагеря работал, такого дома у него не было. Так что жаловаться, пожалуй, не стоит. Вот только Дашка...»

Лопатников тяжело вздохнул. Он уже так привык к жизни на прииске, что ему и в голову не приходило, что можно к лешачьей бабушке повыгонять всю полууголовную сволочь, которая там работает, и нанять нормальных людей. Впрочем, с другой стороны, он прекрасно понимал, что нормальным и платить придется по-другому. У тех же, кто пашет на прииске, сейчас в большинстве своем просто другого выхода нет – больше половины таких, кого уже и уголовный мир приговорил, и менты с фонарями ищут. Вот и пашут за одну жратву. Кроме того, Лопатников за время работы начальником зоны привык к неограниченной власти над людьми. Такая власть у него сейчас на прииске была – в случае чего он мог провинившегося хоть пристрелить – никто его искать не будет. Пару раз, кстати говоря, Лопатников именно так и поступал. А пару раз и не так – невезучие рабочие умирали куда более паршивой смертью.

А если работать по-нормальному, то и власти такой не будет. Однако все эти соображения Лопатников наружу обычно не выпускал, предпочитая просто сетовать на судьбу и жалеть себя, любимого.

Миновав небольшой бассейн, Лопатников поднялся на крыльцо дома, украшенное прихотливой резьбой по дереву. Мастера, который ее делал, пришлось в свое время на три дня брать с одной из зон за ящик вина. Да и то – так дешево это обошлось только потому, что начальник той зоны был старым знакомым. О том, что такие «обмены» здорово напоминают самую натуральную работорговлю, Лопатников никогда не задумывался. Когда он сам был начальником лагеря, ему тоже неоднократно доводилось так поступать, и он привык к этому порядку вещей как к чему-то совершенно естественному.

Боль в спине тем временем немного поутихла, и настроение Лопатникова стало улучшаться. Открыв дверь, он сразу же увидел идущего ему навстречу брата.

– А, ты сам возвращаешься, Димка. А я уже за тобой идти хотел, – сказал Алексей Лопатников, старательно изображая на лице радость. – Пойдем поедим, все уже готово.