Эльмира Нетесова - Закон - тайга Страница 20

— Какую Стрелку? — встревожился участковый.

— Рысенка взрастил. Девку. Назвал вот так. Она смышленая, все понимает.

— Но почему ты через соседа не передал мне ничего? Ведь мог намекнуть, что с самой зимы бандюги живут.

— Не подпускали меня к телеге близко. Спасибо Кузьме твоему. Выручил он меня… Редкой души человек. Дай ему Бог здоровья.

И Дегтярев покраснел до макушки. За работой, хлопотами и заботами забыл о человеке, который помог, подсказал. И едва вернулся в Трудовое, позвонил в Поронайск. Рассказал о подробностях ареста банды, о Кузьме. Там все оформили рапортом-телефонограммой.

А под вечер, получив разрешение руководства, пошел к печнику, заканчивавшему очередную печь.

— Слезай! — позвал его с крыши Дегтярев.

— Погодите минуту! Еще один рядок выложу, — улыбался Кузьма, основательно укладывая кирпичи.

Начал складывать эту печь условником, а закончил — свободным человеком. Завтра уедет домой. Уже и документы его готовы. А вещи… Какие вещи у условника? Паспорт, справка, деньги на проезд — все в карман уместится. Ноги в руки и бегом.

Когда участковый сказал печнику, что за помощь в поимке опасных преступников он освобожден от дальнейшего отбытия наказания, Кузьма едва не потерял дар речи от радости.

Последняя ночь в Трудовом. Короткие сборы.

Наутро печника не добудились. Он был мертв… Все работяги спали, и никто не знал, входил ли кто этой ночью в барак. Убит иль сам умер от радости, не пережив ее. Такое, как слыхали, тоже случалось иногда.

— Он нас выручал. Спасал от фартовых. А свою беду не почуял, — вздохнул кто-то из работяг.

А участковому вспомнилась угроза в адрес печника, брошенная убийцей Тихона на Трофимычевой деляне,

— Нет. Не сам… Снова «закон — тайга» сработал. Но кто же в этот раз посеял смерть? — Участковый сжал до хруста кулаки.

Когда сообщал в Поронайск о смерти Кузьмы, узнал, что во время эгапирования из Трудового один из преступников по кличке Сова совершил побег. Двое других прибыли к месту совершения следственных действий…

— Это тот недомерок сбежал? — удивился Дегтярев.

— Он самый. Этот недомерок опасней целой «малины». И сбежать удалось по-дикому. Лесовоз наш «воронок» задел. Что называется, расцеловал в задницу до крови. Замки и сорвались. Машина несколько секунд шла по инерции на полной скорости, пока шофер затормозил. Но этого Сове было достаточно, чтобы сообразить, выскочить и сбежать. Все, обшарили. Не нашли. Словно сквозь землю провалился. Не человек — дьявол какой-то, — удивлялись в Поронайске.

«Значит, вернулся он ко мне в Трудовое», — без радости понял Дегтярев. И услышал в ответ утвердительное. Мол, куда же ему еще податься, если в городе вся милиция на ушах стоит, а в Трудовом — опять происшествие со смертельным исходом. Не Сова ли счеты свел?

— Ищи у себя. Куда ему деваться? Ведь вот и расписаться в своем прибытии успел. Этот печник помог их поймать. А по фартовому закону за это смерть полагается. Ты о том не хуже нас знаешь, послышался в трубке голос уже самого прокурора.

— Легко сказать — ищи! Будто он вешки на своем пути для меня оставит. Иль зарубки, чтоб дорогу не потерять. Я этих гадов больше полугода искал. А они довезти не сумели! Машина их в зад стукнула. Лесовоз! — осекся участковый и тут же понял, как исчез, как Сова добрался в Трудовое. Конечно, на лесовозе, который, лишь притормозив после столкновения, помчался от места аварии на бешеной скорости. Значит, в кабину паскудник успел заскочить. И там водителя за жабры взял. «Надо проверить по путевым листам», — решил участковый. И через пару часов убедился в собственной правоте.

Водитель лесовоза сознался сразу. Не стал изворачиваться.

— Да, зацепил прицепом «воронок» на повороте. Не я, они поспешили проскочить. Я правил не нарушил. Иначе б нагнали и прижали. Я притормозил, чтоб шоферу натолкать, сами понимаете чего. Высунулся из кабины, слышу, кто-то рядом на сиденье дышит. Оглянулся, а он мне — пальцы в глаза. И говорит: «Гони, падла, свою таратайку! И живей! Не то зенки в жопу всажу». Я и включил скорость. А потом гадко стало, что такого гниды испугался. Он ведь по пояс мне. Ну и тормозить начал. В зеркало вижу, что «воронок» стоит, за мной не гонится. Решил к ним вернуться. Так этот хорек, с сиденья, мне кентелем в подбородок въехал. Чуть зубы не вышиб. Будто мои мысли угадал. И говорит: «Сматываемся! Не то и вовсе ожмурю». Из-за пазухи достал спицу. Похожую на велосипедную. Заточена острей любой иглы. И брешет мне: «Натяну тебя на эту игрушку, и будешь сохнуть, как червяк в гербарии, в своей развалюхе». Я ему по-свойски все, что о нем думаю, в двух словах сказал. А он мне — к груди спицу. И предупреждает: «Фартовые от фраеров не терпят… Еще потрехай и накроешься… Мне терять нечего!» Довез я его до Трудового. А вот где он вышел — не знаю. Словно испарился. Как появился, так и исчез незаметно. Когда его в кабине не стало, будто я от говна отмылся, дышать легче стало. Так я теперь вторую дверцу намертво закрыл. Чтоб никто не подсел.

— Неужели не притормаживал, когда он выходил? — удивился Дегтярев.

— Нет! Скорость не снижал.

— Где в последний раз его видел, где проезжал?

— Да перед селом уже. В километре. Не дальше…

— В лицо узнал бы?

— Да его спутать нельзя. Таких средь людей больше не водится.

Отправив покойного Кузьму на вскрытие в Поронайск, Дегтярев решил съездить к Трофимычу. Прихватил с собой двух ребят на всякий случай. А вдруг Сова к старику отправится?

Но нет… Трофимыч разбирал остатки бани. Узнав о сбежавшем, погрустнел. Но потом сказал жестко:

— С ним одним я управлюсь. Ты не боись за меня. Коли что, наведаюсь. Молчать не стану.

— Может, возьмешь на время одного из ребят? Охранять тебя будет, баню поможет поставить, — предложил Дегтярев.

— Хорошо бы так-то! Да в Трудовом, чую, вы нужней будете.

— Зря, Трофимыч, отказываешься. Ребята мои надежнее твоего оружия. Жаль мне тебя будет, если этот недоносок напакостить тут успеет. Но мы наведываться к тебе будем, — пообещал участковый и внезапно услышал над головой:

— Р-р-рау!

Глянув вверх, окаменел от неожиданности.

— Нельзя! Не моги! Прочь, Стрелка! Сгинь! — заорал старик диким голосом и вырвал пистолет из руки участкового.

Дегтярева бил озноб. Промедли секунду — и рысь, громадная, сильная, впилась бы в горло. Такую не стряхнешь, не испугаешь криком. Она — хозяйка тайги, Трофимычева заповедника. Лесник давно передал ей свои владения. От ее взгляда ничто и никто не ускользал. Она стала владычицей всего живого, она карала и миловала, она была той, кого лесник звал своею душой после смерти. Ее он выходил и вырастил себе на замену.

— Ну и напугала, гадость! — вытер вспотевший лоб Дегтярев, глянув вслед Стрелке, спокойно сидевшей на крыльце зимовья и оглядывавшей тайгу. — Что ж она бандюг проглядела? — укоризненно качал головой участковый.

— Гон у нее был. Первая любовь. Вот и прозевала. Зато когда воротилась, из избы прогнала. Не дозволила в хате жить. Они из-за нее не шибко в тайгу совались. И кабы не рысята, Стрелка сжила б их с заповедья.

— Он и теперь подгадать может. Под зиму. Иль момент улучит, когда не будет ее на участке, — встрял молодой милиционер.

— Нет. Нынче верней собаки подле меня пасется. Глаз не отводит. До ветру без присмотра не пускает. Аж совестно, — признался дед. И продолжил улыбаясь: — У Стрелки свое имеется особливое чутье. Она беду враз сечет. И мчит ко мне. Надысь прискакала, молоком все пузо вымазано, рысят-детей своих от титек оторвала, а меня от погибели сберегла. И этим… избу поджечь помешала… А говорят — в ней сердца нет. Откуда ж такое чутье идет, ежли не от сердца? Дай Бог людям его иметь. Чутье, сострадание иль сердце, пусть Господь всякое живое эдакой верностью наделит. Любовью тайги к ближнему, человека к человечьему. Мне нынче дружка иного не надобно. Дал Творец защиту. На том благодарствую. А коль опередит злыдень, значит, судьба моя такая, горемычная. И сетовать не стану. Господу все видно, и я его создание, не без присмотру живу.

— Тебе виднее, — пожал плечами участковый, удивленный стариковской уверенностью.

Он решил вернуться в Трудовое. Вскоре машина въехала в село. И Дегтярев свободно вздохнул, узнав, что за время его отсутствия в селе ничего плохого не случилось.

А в это время в тесную камеру Тестя, ожидавшего отправки в Южно-Сахалинск, охранники втолкнули угрюмого лохматого мужика, крикнув бывшему бугру:

— Эй, Тесть! Принимай! Из-за этого зверюги и ты пострадал.

Василий пружиной разжался. Подскочил к новичку. Ухватил за душу окрепшими волосатыми лапами.

— Колись, падла! — взревел так, что стены загудели.

— Иди-ка ты, — отмахнулся новый, рухнув на шконку, и залился горькими слезами.