Тени забытых болот - Александр Александрович Тамоников Страница 23

От раздумий его отвлек голос Шишкина.

— Ну, здравствуй, Федор, — весело произнес старший. — Небось не ждал гостей?

Тут Рябцев увидел и хозяина — полноватого мужчину лет сорока с небольшим, с обаятельным, но хитрым и жуликоватым лицом, облаченного в темно-серый костюм из хорошей ткани и явно дорогого пошива. На губах его играла загадочная ухмылка. «Типичный вид обольстительного мерзавца», — невольно подумал офицер.

— Сергей Филиппович, вам я всегда рад. Прошу, проходите. — Мужчина указал на приоткрытую дверь комнаты.

Они прошли в просторную гостиную, которая оказалась даже лучше прихожей. Посреди комнаты стоял стол, накрытый белой накрахмаленной скатертью. Здесь были кресла, огромный книжный шкаф, тумбочка. Разглядывая интерьер, Василий отметил, что кое-какая мебель была действительно старинной, а какая-то — относительно новой.

— Прошу. — Федор предложил сесть за стол.

— Спасибо, — кивнул старший и уселся на один из стульев. Рябцев опустился рядом, а хозяин — напротив. — Вася, знакомься. Федор Игнатьевич Пинчук. Любитель вин, красивых женщин и карточной игры.

— Какая лестная характеристика из уст сотрудника милиции, — заметил Пинчук.

— Но при этом ни одного слова неправды, не так ли, Федя? Ты ведь в картишки перекинуться действительно любишь. И к тебе приходят такие же любители, особенно по вечерам и по ночам.

— Гражданин начальник, мы с матушкой люди богобоязненные и законопослушные. Чтим законы и, прежде всего, Уголовный кодекс. Поэтому всеми силами воздерживаемся от грехов и соблазнов мирских.

Всю эту тираду мужчина выдал, не убирая с лица своей хитро-сладенькой улыбочки. Рябцеву стало противно. Этот Пинчук просто-напросто очередной скользкий жулик, умело балансирующий на грани беззакония.

— Ох, Федя, — покачал головой Шишкин. — Поспорил бы я насчет твоей и законопослушности, и богобоязненности, но мы не за этим пришли.

— А за чем же?

— Про Пана слышал?

— Какого пана? Их же повыгоняли всех давно, как власть советская пришла, никого не осталось.

— Не кривляйся, Пинчук. Я про барыгу по кличке Пан.

— Сергей Филиппович, с барыгами я дел почти не веду. Ну, разве что с Золотником покойным знался. Но это дело давнее.

— Золотник тут ни при чем. Есть еще барыга, и кличка у него Пан. И не надо, Феденька, мне врать, что ты про него не знаешь.

Улыбка исчезла с лица хозяина, но взгляд по-прежнему оставался хитрым и пронизывающим. Он помолчал немного, глядя то на капитана, то на Василия.

— Слышал я о нем, — сказал наконец он. — Но лично не встречался. Не доводилось.

— Неужели?

— Матерью клянусь, гражданин начальник. И повторю, только слышал. Люди говорят, он с бандитами дела ведет.

— Повезло вам, гражданин Пинчук, что он до вас не добрался, — заметил Василий.

— Это почему же? — вскинул брови Федор.

— Ну, во-первых, это он навел шальных ребятишек на Золотника, а во-вторых, вы ведь еврей. А Пан служил немцам в Минске. Чуете, чем дело пахнет?

Краем глаза Рябцев поймал одобрительный взгляд Шишкина. Пинчук нахмурился, и на его лице пробежала тень беспокойства.

— Вот оно как, — медленно проговорил он.

— Именно так, Федя, — произнес старший опергруппы. — Так что лучше расскажи про этого Пана, что слышал. От других людей, разумеется.

— А позвольте, Сергей Филиппович, полюбопытствовать, как выглядит этот Пан.

— Среднего роста, русые волосы, ни худой, ни толстый, лет тридцати пяти примерно. Служил в СС. Или в гестапо.

— А шрама на руке нет? Вот здесь. — Мужчина показал на сгиб левой кисти.

Шишкин и Рябцев переглянулись.

— Есть, — соврал Василий, перед тем как капитан успел что-то сказать.

— Черт! — Пинчук с досадой стукнул кулаком по столу и выругался на незнакомом языке, похожем на немецкий.

В комнату заглянула Роза Семеновна.

— Фима, что ты так ругаешься? — недовольно заметила она.

— Мама, иди, все в порядке, — успокоил ее Федор. — Нечаянно вырвалось.

Женщина буркнула что-то под нос и скрылась в коридоре.

— Рассказывай, Федя, — ободряюще произнес Шишкин.

Пинчук вздохнул.

— Встречал я эту сволочь в Минске. Несколько раз перед войной, потом — во время оккупации. Фамилии его я не знаю, но он работал недалеко от нашего дома. Поэтому я его видел периодически.

— Где именно? — уточнил старший.

— В горисполкоме, но не знаю точно, кем он там работал. Был не из главных — тамошнее начальство я знал. У некоторых из них сынки были у меня завсегдатаями. А вот когда фашисты пришли… Маму-то я спрятал, потому что сразу понял, что ее ждет. И меня заодно, потому как мы евреи. Но тоже был настороже. А потом кто-то донес про нас. Нам помогли, и мы сбежали в Липень. Может, помните, Сергей Филиппович, Каретника?

— Ну еще бы, — усмехнулся капитан. — Авторитетный вор был. Не знаю, правда, где он сейчас. Говорят, пропал куда-то еще по весне, да так больше никто его и не видел.

— Вот-вот. Мне Каретник тогда и помог уйти вместе с мамой. Прятались мы в Липене у одной старушки. Точнее, пряталась-то мама. Чудом все облавы пересидела. Старушка меня записала как своего родственника, сбежавшего от произвола большевиков. Потом, как немцев вышибли, мама перестала прятаться, да и я вздохнул спокойно.

— А сама старушка-то где? — спросил Рябцев.

— В дальней комнате, — кивнул в сторону Пинчук. — Мама за ней ухаживает. Наталье Степановне уже под девяносто, да и болеет она.

— Да, Федя, интересная и печальная история. Но ты сказал, что видел этого Пана в Минске уже при немцах.

— Видел, хотя уже не так часто, как до этого. В немецкой форме постоянно щеголял. Не разбираюсь в их чинах, но явно не рядовой и не мелкая сошка. И знаете… — Мужчина снова сделал паузу. — Мне кажется, этот хлыщ фашистский здесь, в городе.

— Видели его? — тут же спросил Василий.

— Если это он. Раза два встретился. С усами, небольшой бородкой, в каком-то задрипанном плащике и кепочке. Я еще первый раз, когда увидел, подумал: знакомое лицо. А второй раз меня как осенило — на того гада похож.

— И когда последний раз ты его видел? — уточнил Шишкин.

— Да буквально вчера. Недалеко от рынка.

— А он тебя узнал?

— Понятия не имею. Но разглядывал меня пристально.

Пинчук встал, достал из серванта графин с золотисто-коричневой жидкостью.

— Коньячку, граждане начальники? — предложил он.

— Воздержусь, — сказал капитан.

Рябцев тоже помотал головой. Федор извлек большую пузатую рюмку, наполнил почти до краев коньяком и залпом выпил. Всю его хитрость и скользкость как рукой сняло.

— Да, Федя, не