Сергей Зверев - Мертвый дрейф Страница 26

– Вывели из обращения! – победно ликовал Никита.

В глазах профессора Ландсберга метался пещерный ужас. Он не верил своим глазам. Какие-то голые мужики, что за бред? Он издавал горловые каркающие звуки, пятился к ограждению, потом сообразил, вскинул свою занятную вещицу – и Глеб успел заметить, что эта штука действительно напоминает с одной стороны фен для просушки волос, а с другой – электрическую дрель, на которую насадили головку, но не вставили сверло. И всё, ничего он больше не заметил! Прозвучала длинная очередь в исполнении Крамера, штуковину выбило из поднятой руки – и она умчалась в волнующийся океан вслед за «стечкиным»! Вот так номер! Ландсберг повалился на палубу, испытывая адскую боль в отбитой руке, глаза безумно вращались, его коробило и выгибало – ненависть, страх, отчаяние теснились в орущих глазах, трансформировались в хриплый лебединый крик.

– И кто из нас попался, урод?! – подскочил к нему торжествующий Никита и прижал подошвой кроссовки к палубе. – Ты арестован, ублюдок! Ты имеешь право хранить молчание, которое будет использовано против тебя!

– Ну, наконец-то! – расслабленно захохотал Крамер. – Взбесившееся добро победило зло! Ату его! Держи засранца, Никита, ишь, как трепыхается!

– Неслабо мы оттянулись, а чё… – ковылял, припадая на правую ногу, Платон – явно раздосадованный, что не успел принять участие в заключительной части концерта. – Слушайте, а вы его на крючок, за жабры – и в воду, пусть угомонится…

– Что же вы делаете… что же вы натворили, невежды, и как вас земля носит… – хрипел и извивался под подошвой спецназовца «шибко умный» научный работник. – Верните излучатель… ловите, отыщите его, пожалуйста, умоляю… вы даже не представляете, насколько он ценен, какие деньги в него вложены, сколько умственных затрат…

– Ага, сейчас все бросим и пойдем нырять за вашим излучателем. – Глеб почувствовал, как губы его расползаются в широкую издевательскую улыбку. Он подошел поближе, пристально смотрел на бьющееся в судорогах тело. К черту излучатель, если он кому-то и нужен до скрежета зубовного, то этот человек никак не майор Дымов. Не было такого, чтобы в инструкциях на выполнение задания значилось добыть какой-то там излучатель. А что касается гениальных изобретений, не способствующих беззаботной жизни человечества, и их авторов, страдающих маниакальными расстройствами, то он недолюбливал и то, и другое. Ну не сторонник он разнузданного прогресса…

– Ничего страшного, Александр Карлович, – хихикал Никита. – Отсидите и сделаете копию. Нотариально заверенную.

– Твари… – в горьком отчаянии выл Ландсберг. – Какие же вы твари! Будьте вы прокляты! – Он плюнул в лицо склонившемуся над ним человеку, но так умело, что слюна залила его собственное перекошенное лицо, хлынула обратно в горло, и он надрывно закашлялся.

– Давно уж прокляты, Александр Карлович, успокойтесь. – Глеб пошарил глазами, оторвал от ветшающего пиджака гениального ученого кусок полы вместе с боковым карманом, скомкал и принялся усердно затыкать ему рот – чтобы не орал, не плевался и начал думать о чем-нибудь другом. Мужчина мычал, лютая ненависть сочилась из глаз. Он мотал головой, выдавливал зловонную ветошь языком, пришлось прикладывать усилие.

А вокруг этой парочки между тем установилось загадочное молчание. Люди куда-то смотрели.

– Глеб, извини, что приходится тебя отвлекать, – каким-то надтреснутым голосом сказал Никита, – но мне кажется, ты должен это увидеть.

– Да подожди ты… – отмахивался Глеб, борясь с нежеланием доктора наук глотать зловонную тряпку.

– Знаешь, Глеб, – неторопливо и рассудительно изрек Крамер, – это кажется не только Никите, но и всем нам – ты обязательно должен на это посмотреть, а потом уж заниматься своими делами.

– Впрочем, если тебе не хочется новых фантастических впечатлений и ощущений, то ты, конечно, можешь и не смотреть, – добавил Никита.

– Ну, что еще? – Он раздраженно провернул тугую затычку по часовой стрелке, ввинчивая ее в горло Ландсберга, и пружинисто поднялся. И чуть не прикусил язык, когда уставился туда, куда смотрели его товарищи.

Судно, неторопливо дрейфующее на северо-восток, приближалось к группе небольших лесистых островов…

Вернее, не совсем еще приближалось – до островов оставалось порядка семи морских миль, но просматривались они довольно четко…

«А это точно еще нейтральные воды?» – ущипнула неприятная мысль. Он всматривался вдаль до рези в глазах, забыв о том, что делал минуту назад. Острова выплывали из синеватой дымки, превращаясь из эфемерных, полупрозрачных точек в реальные объекты. Видимо, это и были те самые клочки суши, о наличии которых недалеко от входа в Аляскинский залив предупреждали устроители операции. Синеватые шишки на ровном месте, протянувшиеся плотной грядой с северо-запада на юго-восток. Их было много, пугающе много, они теснились везде, где тормозился взгляд. Незначительные вздутия в океане, окруженные скалами и поросшие лесами, – и, судя по их количеству, шансы «Альбы Майер» во что-нибудь не ткнуться в ближайшие часы стремились к никаким…

Молчание затягивалось, люди потрясенно молчали. Видно, каждый представлял, велики ли шансы выжить у человека на борту неуправляемой громадины, если эта громадина во что-нибудь врежется. Впрочем, как ни крути, а шансы были…

– Столько дел, столько проблем… – меланхолично забормотал Никита. – Не успеешь на одну забить, как тут же возникает следующая… Знаешь, командир, ты, конечно, снова будешь возмущаться, но у меня к тебе имеется неожиданный вопрос…

– Заткнись, – пробормотал Глеб. – Я даже не знаю, что сказать.

– А это не беда, когда не знаешь, что сказать, – рассудительно изрек Платон. – Главное, чтобы ты знал, что делать.

– И еще, – добавил Никита, – как гласит китайская мудрость: если ты не знаешь, что сказать, то скажи какую-нибудь китайскую мудрость. Ты знаешь хоть одну?

– Я тоже хочу сказать свое веское слово, – вставил Крамер. – Возможно, вы этого не замечаете, но после того, как наш командир героическим ударом ноги расширил пробоину в кормовой части, мы начинаем тонуть значительно быстрее, и крен на корму уже становится просто неприличным. Странно, что это замечаю только я.

– Боже, вы можете, в конце концов, заткнуться?! – вскричал Глеб. – Вы разносите мой мозг! Дайте минуту подумать!

Он в скоростном порядке переваривал факты. Он тоже чувствовал, что палуба уходит из-под ног, дифферент на корму растет и становится угрожающим. Ну, минут сорок эта каракатица еще продержится на плаву. Максимум час. За это время волны и ветер отнесут «Альбу Майер» к островам – так что еще неизвестно (или, как сейчас говорят, вариативно), сама ли она потонет или с чем-нибудь столкнется. Встреча с островом скорее даже предпочтительнее – будет жестокий удар, но это ведь не легкий катерок, люди не пострадают, если будут находиться на открытом безопасном месте – например, на верхней палубе! Если призадуматься, у них еще вагон времени!

– В общем, так, – очнулся Глеб, – горячку не пороть. Как твоя нога, Платон?

– Да как, как… Хреново, – проворчал боец.

– Остаешься здесь и сторожишь товарища ученого. Можешь связать его… если найдешь чем. Будет брыкаться – разрешаю утилизировать, – сказал он громко, чтобы услышали все и в первую очередь ученый, который уже не знал, что делать с обуревающей его ненавистью. – Крамер, Бородач, у вас все в порядке с визуальной памятью? Помните витиеватую дорожку от машинного отделения к кормовому отсеку? Проникнуть в нужный коридор, разобрать завалы, открыть дверь, забрать наше барахло – да поживее, пока его там не затопило! На обратном пути прихватить из машинного отделения Котова и Дарью Алексеевну. Разрешаю их хорошенько навьючить – а то сидят там, облезают от безделья…

– А ты куда? – не сориентировался Никита.

– За Ольгой, – буркнул Глеб.

– За какой Ольгой? – не понял Платон и ударил себя по лбу. – А, точно, е-мое… Погибель наша ходячая…

– Лежачая, – поправил Никита.

– А может, и ходячая, – возразил Крамер. – Могла встать, отряхнуться и уйти. Слушайте, мужики, мне одному кажется, что наш командир всегда выискивает себе работенку полегче?

И только сейчас он почувствовал, что начинает замерзать. Хорошенькое же лето выдалось в северной части света… Стуча зубами, мечтая о чашечке крепкого коньяка, он нырнул в люк на полубаке, пробежал по коридорам, спрыгнул в разоренную мастерскую, оттуда – в трюм, бежал, подпрыгивая, мимо контейнеров, один из которых прямо у него на глазах вдруг начал поскрипывать, трещать… и пополз по наклонной плоскости, пока не уткнулся торцом в соседа! Страсти-то какие… Он перемахнул через трюм, где горели несколько ламп, снова взлетел по лестнице и застыл перед дверью. Поосторожнее бы надо, как знать, что на уме у этой чертовой бабенки… Но опасения оказались напрасны – женщина, чье лицо не рекомендовалось лицезреть перед сном (и не только перед сном), уже пришла в себя, ей удалось перетереть веревки на запястьях и ногах – с помощью дефекта литья на трубе за спиной. Но это было все, на что ее хватило. Она сидела, подогнув колени, дрожала, как заяц, боролась с зевотой и смотрела по сторонам мутными глазами. Глеб опасливо приблизился, стараясь не выпячивать автомат, но и не скрывать, что он имеется. Дружелюбно улыбнулся, загоняя в желудок непокорную тошноту – смотреть на это подобие живого человека (из Освенцима красивее выходили) без тошноты было невозможно.