Сергей Анохин - Самки Страница 26

– Двадцать восемь лет…

– Молодой совсем.

– Молодой, да ранний. Юрист, учился в МГУ. Бывший сотрудник органов внутренних дел, последняя должность – начальник аналитического отдела угрозыска города.

– Неплохая карьера.

– Знаю наверняка, что через год пошел бы еще выше. Это я его зазвал сюда.

– Как же он согласился?

– Ну, вообще-то, он – сын моего друга Филиппа…

– А-а-а! Вспомнил! Филипп Хализин. Он же в службе безопасности президента заправлял, пока не умер. Тогда понятно, почему пацан так поднялся.

– Вы неправы. Борис – настоящий профи. У него большой опыт в проведении оперативно-розыскных и других специальных мероприятий. Очень четко планирует свои действия. Может одинаково успешно работать как в коллективе, так и самостоятельно. Легко находит общий язык с самыми разными людьми. Напористый, амбициозный. Практически всегда добивается желаемого результата.

– Ну что ж, давайте его сюда, поговорю, тогда и решим.

Геннадий Петрович отставил недопитый стакан, быстро встал и вышел.

Буквально через минуту на пороге кабинета стоял стройный, по-военному подтянутый белокурый парень. Из-за его спины выглядывала несколько встревоженная секретарша. Михаил жестом предложил вошедшему присесть и потребовал у девушки очередную чашку кофе. Хализин от напитков отказался.

Дожидаясь кофе, Михаил размышлял, как построить разговор. Сразу обо всем рассказать или поспрошать о жизни? А что толку расспрашивать? Все равно больше, чем главный безопасник о нем рассказал, не узнаешь, только зря время терять.

Секретарша принесла кофе, незаметно, как ей казалось, бросила на Бориса пылкий взгляд и вышла, соблазнительно виляя аппетитной попкой, но совершенно напрасно – он даже глаз не скосил ей вслед. Ученый мельком взглянул на Хализина, и ему стало искренне жаль девушку. Этот холодный молодой человек вряд ли замечал такую мелкую рыбешку. Скорее всего, он бы даже оскорбился, если бы его заподозрили в какой-то связи с ней.

– Не знаю, сообщил ли Геннадий Петрович о цели… хм…

Михаил замолчал, подыскивая нужное определение.

– Да. Я должен заняться расследованием вчерашнего похищения Леси Арсеньевны, – пришел на помощь Хализин. …Он ушел, аккуратно укладывая в карман увесистую пачку зеленых купюр. Петрович, конечно, прав, но лишний стимул не помешает, решил Ученый.

Михаил бесцельно прошелся по кабинету, погладил холодный мрамор каминной полки, украшенной огромными вычурными часами с упитанной позолоченной нимфой и похотливо тянущим к ней руки сатиром. Усмехнулся, вспоминая, как Антон трепетно относился ко всей этой антикварной роскоши, – сам подбирал и мебель, и картины. Он посмотрел на висевшую над столом неплохую копию «Утра стрелецкой казни»…

– Вот это живопись, вот это я понимаю, – раздался за спиной голос Антона. – Всех положил, кто поперек дороги стоял.

Как всегда подтянутый, чисто выбритый и благоухающий дорогим парфюмом, хозяин кабинета с симпатией смотрел на великого российского императора. Он нехотя оторвал взгляд от картины и перевел на компаньона.

– Ну, здравствуй, брат. Выкладывай, что тут без меня накосячил.

Михаил дернулся. Покровительственная манера, появившаяся у Рожкина с тех пор, как он стал главой фирмы, обычно не особенно раздражала его, скорее, даже веселила, но сегодня это было не к месту.

– Закрой пасть, – рявкнул он и жестко, с подробностями, перечислил события вчерашнего дня.

Поначалу Антон слушал с прежней усмешкой, но когда с той же методичностью и точностью Михаил начал рассказывать о Лесе, сначала побледнел, как всегда в тех случаях, когда приходил в состояние наивысшего волнения, а в конце – что уж совсем на него непохоже – схватил знаменитые каминные часы и со всего размаху запустил ими в стену.

– С-с-суки, – прошипел он побелевшими губами.

Он быстро подошел к столу, выдвинул один из ящиков, вынул оттуда плоскую флягу и сделал несколько глотков.

– Убью…

Задумчиво глядя в окно, Михаил вяло полюбопытствовал:

– А как контракт с «Мазерати»?

– О, да все путем, – сразу успокаиваясь, отмахнулся Антон. – Не дергайся, разве об этом сейчас думать надо?

– Дай хоть взглянуть.

– Я его по дороге в банк завез, по нынешним временам там надежней.

Ученый кивнул, посмотрел на осколки антиквариата, потом на запястье:

– И то верно… Ну, ты тут пока прикинь с юристами, что и как по закону можно сделать, а мне надо с одним человеком повидаться.

– С кем это?

Михаил замялся. Антон – давний деловой партнер, сколько пройдено вместе. А Перстень?.. Никто не знает, что он выкинет, никто не понимает его планов, пока те не осуществятся. Мало ли, сказал, будто завод – не его работа. Сказать-то что угодно можно, а как на самом деле?..

И все же Михаил промолчал. Подошел к сейфу, набрал код, вынул ПМ, проверил, засунул за пояс. Порылся в документах, нашел лицензию, положил в карман.

– Так с кем?.. – без интереса наблюдая за его манипуляциями, настойчиво повторил Антон.

Михаил неопределенно махнул рукой:

– Да так… есть одно дельце.

Рожкин внимательно посмотрел ему в глаза, снова на мгновение побледнел, но быстро расслабился и хмыкнул:

– Твое дело. Звони, как закончишь.

20 августа 1995 года

Анастасия Рожкина

Они стояли перед дверью.

– Ну! – подтолкнул Рожкина Ученый.

Антон нехотя поднял руку, надавил на звонок, обернулся и замялся:

– Настька… сестра… Вы ее не пугай…

– Не испугаем! – пообещал Колокольчик и заржал.

– Я имел в виду: вы не испугайтесь…

Из-за двери послышался хриплый рык: «Ну, кого принесло?!» Она резко распахнулась, и Ученый отшатнулся.

На пороге стояло форменное чучело. От лба до макушки – длинный вертикально стоящий ярко-рыжий гребень. Так называемый «ирокез». Остальные волосы сосульками свисают на грудь, едва прикрытую утыканной булавками черной майкой с традиционным красным кругом анархии. Ниже – рваные проклепанные джинсы с пятнами красной и ядовито-зеленой краски, разношенные армейские ботинки-говнодавы.

Он медленно поднял глаза вверх: на руках, упертых в круглые бока – браслеты с шипами, на шее – настоящий собачий ошейник, в ушах – булавки. А лицо… Ярко-красные веки, под глазами – черные разводы, зеленые губы.

Он всмотрелся в эту жуткую маску и обалдел. Девушка была уникально красива! Такие рождаются раз в тысячелетие, пронеслось в голове. Нефертити. Клеопатра. Кто там еще?.. По пальцам можно пересчитать…

Мысли путались.

– Ну, чё приперся? – грозно спросила красавица. – И этих чё притащил?..

К счастью для молчавшего Ученого, остальные отреагировали правильно. Со словами «А ну закройся, швабра» Колокольчик танком попер в квартиру. Следом за ним, мимо Ученого и Рожкина, протиснулся Эдик. Беседа топтался на месте, неодобрительно ворча под нос что-то о грязных панках и глупых гусынях…

– Ладно, – выдохнул наконец Ученый. – Пошли, поговорим.

Рожкин явно поскромничал, назвав этот апартамент однушкой. То есть это и была однокомнатная квартира, но переделанная из стандартной двухкомнатной. Просторная прихожая плавно переходила в кухню-столовую-гостиную, а оттуда в отдельную нишу спальни. Во всей отделке чувствовалась рука мастера. Прихожая облицована недешевым керамогранитом, часть кухни – декоративной штукатуркой. На полу – штучный паркет. Кухню от гостиной отделял невысокий подиум из какого-то прозрачного материала и барная стойка.

Колокольчик покосился на все еще стоящую в прихожей девушку.

– Неплохо живут грязные российские панки…

– Панки не грязные! Панки – это голос сопротивления, – огрызнулась девица.

Михаил присмотрелся. А и правда: назвать ее грязной язык не поворачивался. Еще на лестнице он почувствовал легкий аромат каких-то духов, футболка как будто хрустела от свежести. А якобы заляпанные джинсы были порваны и замазаны краской очень искусно и живописно. Небрежно брошенная на кресло черная кожаная косуха со множеством заклепок и «молний» только с виду казалась подобранной на помойке – шелковая подкладка и лейбл говорили совсем о другом. Да и квартира сияла чистотой.

Ну и чему она сопротивляется? Архивному институту, что ли? Так вроде, Рожкин говорил, второй курс. Никто ведь не заставляет ее учиться. Вышла бы замуж. С такой-то внешностью в девках не засиживаются. И, надо думать, папа с мамой из Хабаровска сюда нечасто наезжают, а братец вряд ли проявляет строгость. Ему бы в кайф ее поскорей с рук сбыть.

– Мы создали свою собственную музыку, свой образ жизни, свое общество и свою культуру… И свободу! – Настя между тем вошла в раж. – Свобода – это то, что мы создаем каждый день.

Эдик досадливо отмахнулся:

– Знаем мы вашу свободу! Пьете чуть не политуру, клей нюхаете, дрянь всякую курите. Если подойти к любому человеку на улице и спросить: «Кто такие панки?» – почти сто процентов ответят: панки – это отбросы общества, свиньи.